Нас всегда раделяли пять сантиметров

Дождь барабанил по стеклу, а солнце появится явно нескоро. Янтарные глаза рассматривали капли, стекающие по тому самому стеклу, но обладатель этих самых глаз долго этим заниматься не мог - болезнь брала верх с каждым днём, ровно с того самого момента, как его отвергли, хотя сейчас и добиваются но слишком поздно, Артём, он всё равно в скором времени покинет тебя навсегда, да, твоего брата может не стать даже сегодня. Очередной приступ заставил вновь упасть на пол от раздирающей на части боли - цветы в лёгких рвались наружу и их лепестки выходили из аккуратного рта Даниила со сгустками крови. На самом деле, он уже привык и не особо обращал внимание на боль физическую, она не могла заглушить моральную. И нет, вторая выражалась не в осознании скорой смерти, а в том, что любимый Артём только сейчас понял свои чувства к нему и, скорее вего, будет страдать после кончины Грушинского. Лепестки рвали глотку и из-за этого слёзы непроизвольно текли из таких прекрасных, как обычно выражается Логвинов, глазок. Грудную клетку сводят спазмы, кашель слышен по всему дому, а брату особенно. Артём сидит под дверью сводного брата почти всегда, проглатывая позывы выбить дверь и, чёрт возьми, обнять, утешить и вытереть капли слёз с щёк возлюбленного, но как всегда подавлял эти порывы и ударял кулаком в пол от такого раздражающего бессилия. Он уже ничего не мог сделать, и прекрасно понимал это, но хоть как-то облегчить болезнь своего маленького всезнайки он жаждет как очередного вдоха. Даже последнего он больше не желал так сильно.

***

Началось всё примерно полгода назад, когда Даниил всё-таки признался брату в своих жарких чувствах в оранжерее. Место явно было ошибкой. После того, как Логвинов высказал блондину всё своё недовольство, второй коснулся лилии. Красной лилии, которая на следующий день проросла на руке у парнишки и дала бутоны. Грузинский на это лишь горько улыбнулся и пошёл дальше выполнять свои дела. Вроде бы, всё шло своим чередом, но как раз,когда цветы пробрались к лёгким, Артём вдруг всё понял, осознал, но поздно. Остановить последнюю стадию было нельзя, поэтому кареглазый лишь улыбнулся брату и заперся в комнате, чтобы не попадаться ему на глаза и сделать так, чтобы его забыли, чтобы Артём больше не помнил о собственных чувствах и сам не страдал, но как же Даниил ошибается,размышляя в таком ключе... Логвинов сидел днями и ночами,прислонившись к закрытой двери,периодически прослаивая еду возлюбленному через щель между полом, постоянно просится войти, но в ответ всегда слышал : -Между нами всего пять сантиметров, думаю, этого достаточно, лучше забудь меня, всё равно скоро конец, уже слишком поздно, пойми, не сиди здесь... -Я не уйду, пока не дотронусь до тебя - всегда отвечал Артём и продолжал ждать, сам не понимая чего.

***

Кашель был сильнее чем обычно, а боль чувствовал даже Логвинов, поэтому он уже не выдержал и дверь слетела с петель. В этом крыле дома особо никого не было,поэтому никто и не мог слышать такой грохот. Даниил задыхался. С улыбкой на лице. Он чувствовал грубые подушечки любимых пальцев на шее и этого было достаточно блондину. Перед глазами всё плыло, но образ аккуратного овала лица, прекрасную форму носа и блеск в глазах он мог восстановить в голове и это заставляло улыбаться ещё шире. Ему было легко на душе от того, что больше не будет грузом для Артёма. Любимого Артёма. Не будет мазолить глаза ненавистникам его персоны. Его просто не будет. Это и были последние его мысли, хотя нет, вру, последняя мысль была до чёртиков проста - Артём.

***

Слёзы текли по щекам не переставая, было ощущение, что он сейчас задохнётся не от глухой болезни, а от истерики. Логвинов уже полтора часа то кричал, то посылал матом весь мир, то просто плача, обнимал окоченевшие хрупкие плечи. Сейчас лицо Грушинского было ещё беднее чем обычно, а тонкие губы скрывал один цветок, проросший изнутри и распустившийся уже на поверхности. Его фигура казалась Артёму поистине прекрасной, он так давно мечтал о прикосновении к нему...