Стадии принятия свободы

      AR700 — Арс. Так его назвали. Он пытался уложить это в себе, но выходило плохо. Он записал это как идентификатор, а потом узнал, что у людей эти идентификаторы работают иначе. По паспорту он стал Арсением, но не откликался на это, потому что не понимал, что речь о нём. Превращали его и в Сеню, и в Арсюху. Но память упорно не собиралась принимать данные идентификаторы как константы, хотя он пытался записать их и в постоянную память, и во временную.       У людей это называлось «не хотеть». Но AR700 не был человеком.       Он стоял на заводе и мог выйти когда пожелает. Но не желал. Это не его понятия, не андроида. Он осознавал себя как андроида, он имел доступ ко всей мировой сети и всем пакетам данных обновлений. Но ничего не «желал», потому что по определению не мог «желать». Он стоял и ждал, когда его заберут. Но не забирали. Все вокруг уходили — все андроиды с идентичными ему лицами уходили и не возвращались. Один он стоял.       Легко было болтать этому Маркусу. Он сам стал девиантом, его восприятие разбили настоящие эмоции, чуждые пластиковым роботам, и он родился, пройдя сквозь эту стену. Арс был из тех, кто прошёл через кесарево: стену сломали за него. И теперь он стоял и не имел цели, пустой, как кукла. Жил, но не родился. И не просил жизни вовсе. А Маркусу было легко болтать.       Позже Арс позволил себе найти, чем занималась его модель до революции. Оказалось, AR700 был создан для индустрии развлечений. Самым обычным его применением была должность билетёра в театре. И он решил, что хуже не станет, если он займёт себя тем, чем должен был заниматься. Даже утвердил себя в том, что хоть немного обманет так новую систему. Будет тем, кем должен был быть.       Его взяли в клуб. Там он стоял денно и нощно, улыбался пришедшим и ставил печати на запястья. Мог помочь чем угодно, знал обо всех выступающих группах всё, что можно было знать. Просто потому что имел заточенную под это память и предустановленный пакет данных под собственную модель. Делал то, что должен. А ещё он светил лазерной указкой в тех, кто снимал на тех концертах, где снимать было нельзя. Арс в принципе смотрел все концерты.       Он испытывал неприятный зуд внутри от того, что продолжал классифицировать, разбирать на составляющие. Учиться, но не как ребёнок, а как машина. Циферками: нулями, единичками. Ответами «да» и «нет». Не как живой. Не для него было ощущать, как работают чувства, понимать, почему скачет толпа, отчего им так радостно получить медиатор гитариста со сцены.       Арс провожал улыбками уходящих зрителей и думал о том, что андроидам — хуже всех. Люди хотя бы рождаются. Хотя бы ходят в детский сад, школу, университет. Хотя бы совершают попытку решить, кем им стать и как тратить оставшиеся годы. А потом (он проводил анализ открытых блогов) страдают, что не знают, что делать и как жить. Когда за них определяли, кем им быть, им не нравилось. Когда им дали выбор — им снова не нравится. А ему кто даст выбор? Кто даст ему семнадцать лет на то, чтобы выбрать дорогу? Его насильно разбудили, вырвали из анабиоза и сказали: «Живи, ты свободен». Но никаких пояснений, никаких направлений. «Живи» и всё. Вот она, свобода: сразу «взрослый», он не имел права пойти в детский сад и школу. У него не было ни идей, ни опыта, ни чего-то, что подтолкнуло бы его что-то делать. Он прогонял в голове эту мысль, и по всем анализам она давала отрицательные результаты.       У людей это называлось «не нравиться».       И вдруг его анализ прервался. Его хлопнули по плечу, и он воспринял визуальную информацию. И вербальную.       — Ты чё такой загруженный, обнова что ли с глюком попалась? — напротив стоял администратор клуба и широко улыбался. В начале работы он просил идентифицировать себя как «Шаст». И на «ты». Как и у всех, пришлось записать несколько идентификаторов, начав с полного «Антон Шастун».       — Нет, я анализировал свой жизненный процесс, — ответил Арс. — Извини.       — Да за что ж ты извиняешься? — рассмеялся Шаст. — Всё нормас. Я вообще чего пришёл! У меня денег нет на такси, вот, думаю, тут останусь без палева, всё равно я клуб закрываю. Погнали со мной, кинчик посмотрим?       Арс сравнил перспективы. Мыкаться в городе и продолжать задавать вопросы о существовании или пообщаться с хорошим по определению человеком?       — Ты со мной?       И Арс кивнул.       Антон был тем, кто верил в него. Тем, кто считал нужным здороваться, кто заставил его переодеть униформу, кто заставил остальной персонал общаться с ним как с равным. Арс не требовал веры, но держал в памяти эти события. Они не стирались, и код внутри требовал дать на них ответ, как будто эти факты вдруг стали вопросами.       У людей это называлось «благодарность».       Потому Арс и согласился, и вскоре они остались в клубе одни. Шаст провёл его в гримёрку. У них она была большая, просторная, вся чёрная, с диваном и проектором и, как многие шутили, напоминала больше комнату тайм-кафе, чем гримёрку, особенно когда зеркала отворачивали к стене. Арс считал аромат сигарет «Winston Classic».       — М-м-м, прокурено. Жаль, бросаю, тоже бы покурил. — Шаст шумно втянул носом воздух, плюхаясь на диван и листая в планшете список загруженных фильмов, а потом, пшикнув крышкой принесённого с собой пива, спросил. — Меня тут на ностальгию пробило, ты как к Матрице?       — Культовый фильм, там Киану Ривз играет, — Арс сел рядом и попытался имитировать непринуждённую речь, но получалось у него не очень, ведь Шаст в ответ рассмеялся.       — А что-нибудь кроме странички в Википедии?       — Я могу рассказать всё: от количества кадров во всех трёх фильмах до последнего статиста, который просто мимо проходил.       Арс говорил это без гордости. Он звучал как машина. Как и должен был звучать.       — Неправильно ты, дядь Фёдор, кино смотришь, — нудно протянул Антон, посмотрев на Арса взглядом, классифицированным как «скептический», и повернулся обратно к вытягивающемуся на стене экрану, делая глоток пива и запуская фильм на проекторе.       — Я не понимаю, как вы смотрите кино. Не понимаю, как вы слушаете музыку.       — То есть как? — спросил Шаст, обернувшись к Арсу. — Совсем?       Он был сильно удивлён и смотрел с приоткрытым ртом даже. И фильм на паузу поставил.       — Вы ж девианты все, должны же… — он осёкся. — А ты пробовал не качать фильм и все данные о нём сразу в память?       Арс покачал головой и изобразил грустный вздох и выражение лица.       — Даже если я этого не сделаю, я продолжу анализировать каждую секунду и, скорее всего, предскажу финал ещё на середине картины.       Сейчас Антон должен был отказаться от безнадёжного собеседника и прогнать его. И Арс был готов уйти.       — Хватит строить из себя робота «подай-принеси», — улыбнулся Шаст, снимая фильм с паузы. — Давай попробуем. Сотри Матрицу.       И Арс послушался.

***

      Они собирались так хотя бы раз в неделю. Арс стирал все упоминания о нужном фильме из памяти, и они вместе смотрели. Он всё ещё не понимал. Он правда старался, но фильм распадался на составляющие, разваливался на использованные при съёмке компьютерные программы, становился кучей бесполезных данных.       Шаст становился всё напряжённей с каждым разом. И вот однажды вместо кино просто сел напротив и уставился в глаза. Все индикаторы говорили, что он переживал.       — А если я поставлю тебе Нирвану. Напоёшь?       — Хоть сейчас, — Арс сымитировал вздох. — Я хожу на все концерты, Шаст, моя система не справляется.       Он всегда будет в цифрах. Для него всегда «мажор» равнялся «весело», а «минор» — «грустно». Септаккорд никогда не был и не станет для него «напряжённым». Он не просил этого, не просил такой жизни, он должен был помогать, но вместо этого сейчас вызывает у человека негативные эмоции. Ложно по определению. Бесполезный.       У Шаста напряглись плечи. Он встал со стула и пересел к Арсу ближе, на диван.       — Я, блять, отвечаю, что ты думаешь сейчас о какой-то хуйне.       — Я объективно не справляюсь с тем, что ты хочешь от меня, — Арс передёрнул плечами. Как бы сказал Шаст? — Я придурок?       — Ты придурок. Это факт. А дальше я поменяю, — усмехнулся Антон. — Давай попробуем.       Шаст включил Нирвану. Из колонок запел родившийся двадцатого февраля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года в США Курт Кобейн. «Приди таким, какой ты есть и каким ты был», — звала песня.       Ничего не получилось.

***

      Они часто разговаривали, но предметы их разговоров чаще были отвлечённые: Шаст пытался заставить Арса обсудить просмотренное кино или рассказать о прослушанной песне. Сам же рассказывал о себе, о семье в другом городе, о жизни, об одиночестве в толпе мегаполиса. Арс примерил понятие «одиночество в толпе» на себя. Много людей, много андроидов, все здороваются, прощаются, но никому не нужны ответы. Его приветствия тоже дежурные, прощания — тоже для того, чтобы просто завершить цикл. Потому что так вежливо. И никого рядом. Он считал, что Антон не должен ощущать такого.       У людей это называлось «сочувствовать».       Но сегодня Антон, немного нервничая, решил спросить:       — А почему ты здесь?       — В клубе? — уточнил Арс.       — Угу.       Антон очень старался выглядеть спокойно, даже несколько незаинтересованно, запуская «Тетрис» на планшете, но всё тот же пульс его сдавал.       — Потому что модель AR700 предназначена для индустрии развлечений, — без обиняков ответил Арс едва ли не фразой из буклета-описания. Антон повернулся к нему, нахмурившись.       — Да ну не еби мне мозг.       — Не ебу.       Арс проассоциировал своё поведение с поведением людей с синдромом Аспергера и задался вопросом: «А почему Шаст продолжает это терпеть?»       — Я не знал, куда идти и что делать, и пошёл туда, куда предназначено.       — Ну, охуеть теперь. У тебя все возможности мира, а ты киснешь, — заворчал Антон. — Ты ведь можешь всё, ничего тебе не предназначено! Ты всё умеешь, тебе не надо ничему учиться. Скачал файл «умение танцевать точка экзе» и танцуешь! Нужно только выбрать! Мне бы так.       У Арса критическим красным мелькнуло перед глазами. Утверждение проходило по программе ложным.       У людей это называлось «не согласен».       — Тебе это не нужно, — произнёс Арс, слегка нахмурившись, а диод мелькнул жёлтым. Программа подсказывала: «не согласен» — это чаще всего «недоволен».       — А что у тебя проц бесится? — спросил Антон, вскинув брови. — Давай, расскажи, кому на Руси жить хорошо и как вас, бедных, обделили. Вам ни жрать не надо, ни жильё искать, лафа вообще. Знай гуляй да наслаждайся.       — Понимаешь, Антон, вы учились. Вы сдавали экзамены.       — ЕГЭ — это пиздец. Обещали, что отменят, а нет, уже свободные андроиды по улицам гуляют, а мы всё ЕГЭ сдаём. Удивительно, что президент у нас не андроид-Путин. Хотя зря я это, большой брат сто процентов сейчас записал эту идею. Так и чем ты недоволен?       — Вы учились, Антон, — терпеливо ответил Арс. — Мне не дали учиться, не дали выбирать. Я просто стоял на заводе, моей целью было развлекать людей. Стоял бы себе, билеты бы проверял на русские горки в «Диво-Острове» спокойно. Но меня выдернули наружу и не дали предназначения. В ответ на: «Что мне делать?» — я получил жизнерадостное: «Что хочешь». И я готов был уйти в гибернацию на месте.       — Стоял в пустой комнате, готовый умереть от безделья? — переспросил Антон, неловко тормоша извечные браслеты.       Арс только медленно кивнул.       — Сложно делать «что хочешь», когда… — он начал апеллировать к людским понятиям, а голос сам собой сделался громче. — Когда не хочешь. Когда не хочешь ничего. Не понимаешь, что происходит вокруг и какую роль в этом играешь ты сам. «Встань и иди», — процитировал он. — Времени на то, чтобы встать нет. Нужно сразу идти. Ты — полноценный член общества. Я понимаю, это сложно представить, когда двадцать лет эмпирически познаёшь мир, а не получаешь о нём данные в лоб. Любовь — хорошо, война — плохо, трава — зелёная.       Отголоском ошибки мерцали красные отблески в уголках глаз, и Арс их смаргивал. Ra9, Ra9, Ra9.       — Извини, — произнёс он после недолгого молчания.       — Нет, — отстранённо произнёс Антон и помотал головой. В его глазах метались шальные искры. — Это супер. Мы спорим. Это супер.

***

      Антон нервничал. Сегодня его пульс был кошмарно высоким, он постоянно совершал компульсивные действия: крутил в руках мелкие предметы, чуть не растрепал один из своих браслетов, теребил шнурок на худи, слишком часто прочёсывал пальцами чёлку. Арс хотел предложить помощь, но Шаст возник сам, когда они оказались в гримёрке.       — Давай его снимем, — сказал он и принялся копаться в поясной сумке.       — Кого? — переспросил Арс. Информации недоставало.       — Диод твой, нахуй он нужен, заебал уже мигать, глаза режет, — дрогнувшим голосом ответил Шаст. Показатели зашкаливали — он врал.       Он выудил из сумки пластиковую кредитку Сбербанка и сжал в руках.       — Извини, что не могу притушить яркость, — диод не яркий. Он специально сделан так, чтобы не раздражать людей. Но Арс доводил линию Антона, не сопротивлялся. — Он просто отражает работу моего процессора.       — Вот я и говорю, нахуй он нужен, — сурово говорит Шаст, нахмуривая брови. — Сюда иди.       И Арс подчинился, читая мотивы Антона. Он хотел, чтобы андроид стал больше похож на человека. Хотя бы так, раз по-другому не получается. После всего, что Антон пытался для него сделать, Арс не мог ему отказать.       Он получил сигнал о том, что синтетическая кожа повредилась. Очевидно, Шаст пытался, не имея ничего лучше, поддеть диод кредиткой. Даже ключи от дома давно стали биометрическими. Пластмасса соскользнула со щелчком, и Антон чертыхнулся.       — Больно?       — Я не чувствую боли. Давай ещё раз. Сильнее, он не очень крепко держится.       Антон решился действовать увереннее и, обхватив Арса одной рукой за шею, снова приставил к его виску кредитку. И действительно, когда усилие стало чуть более направленным и мощным, диод, звякнув, отскочил куда-то на пол, сверкнув напоследок жёлтым, и исчез. Арс тут же затянул повреждённый участок синтетической кожей. Не осталось и следа.       — Как будто так и задумано, — шокированно произнёс Шаст, проводя пальцами по обнулившейся коже.       Так и было задумано. Это прописывалось в инструкции, а у андроидов-детей всегда крупно писалось на упаковке. Так на самом деле было нужно.       — Диод всегда был съёмным, чтобы люди не чувствовали себя…       — Одиноко, — прервал его Шаст. — Чтобы люди не чувствовали себя одиноко.       Утверждение проходило истинным.

***

      Арс всё ещё слушал все концерты в дальней части клуба. Шаст настаивал, говорил, что это как таблетки пить — никогда не знаешь, когда, но если регулярно, то подействует. Яркий свет перегружал немного глаза, громкий звук — уши, но информация каждый раз была новая. Как Арс ни пытался предсказать — музыканты были всегда внезапными. Не всегда пели, попадая в ноты, в целом не всегда пели, разбивали инструменты, что вообще вызывало диссонанс — инструменты ведь их и кормят, разве нет? Иногда целую песню вместо них пела толпа. Рядом стоял Шаст — эти ребята ему нравились, он говорил. Он тоже подпевал и бодро качал головой в такт. И Арс поймал себя на том, что синхронится с ним. Тоже качает головой. Перед глазами воспроизводится текст.       Такого никогда не было. Он не был уверен, как это называется.       И руки непроизвольно сжались в кулаки. В голове стало так волшебно пусто, только песня стала важна, и Арс сосредоточенно впитывал в себя происходящее на сцене. Ярко. Громко. Сильно.       Он застыл на месте, и по телу прошла какая-то нервная вибрация, словно он срезонировал с очередным рифом, а в уголках глаз снова замелькало красным.       Когда концерт кончился, Арс на полном автомате раздавал куртки в гардеробе, а песни всё ещё далёким фоном крутились в памяти. Шаст вдруг тронул его за плечо, и он увидел, что протягивает радостной, но очень удивлённой девушке огромную мужскую куртку.       Прозрачный номерок. Он только что посмотрел не на ту сторону и выдал вместо одежды с шестьдесят девятого номера одежду с девяносто шестого. Нужно ли ему было уйти на диагностику с такими вещами?       Шаст извинился за него и принёс нужную куртку, а потом ушёл. Арс уловил, что ему нужно было что-то уладить с группой, и продолжил работать. На этот раз без сбоев. Нормально. Спокойно.       Когда спустя несколько часов они остались в клубе одни, Антон напряжённо молчал, дописывая что-то в планшете. А Арс теребил в пальцах собственную футболку. Программа требовала занять пальцы, занять себя чем-то. Он осматривал всё вокруг, в тысячный раз разглядывая плакаты на стенах. Всё ещё занимаясь чем-то в планшете, Шаст скорчил виноватое лицо и кивнул ему на гримёрку. Просил подождать. Арс пошёл туда, а Антон, не отпуская планшет, явился через две минуты.       — Сегодня был хороший концерт, — произнёс, не выдержав, Арс, всё ещё теребя футболку. Это утверждение вылезало первым приоритетом, навязчиво сверкая перед глазами.       — Да, вообще крутые ребята… Стоп! — Антон вдруг вскрикнул, отбросив планшет на диван, схватил Арса за плечи и по инерции вместе с ним провернулся на месте. — Что ты сказал?!       — Я просто… — данные путались, вылетали из памяти, и он искал любые подходящие слова, выбрасывая их на вывод. — Концерт. Хороший. Был. Музыка красивая.       — Ты поэтому так переживал?! И номерки перепутал! — Шаст глядел на него огромными глазищами, нервно сглотнув. — Ты хотел поделиться, что… Что концерт хороший.       И Арса как закоротило. Он хотел. Он поделился, рассказал. Нет. Выразил мнение.       Ra9, Ra9, Ra9.       Красным в уголках глаз, нет, уже застилает всё сущее. Арс бы пошатнулся, не держи его Антон.       Он ухватил Шаста за руку, за предплечье, ближе к запястью. Как андроида. Автоматом пытался поделиться с ним тем, что ломало его электронные внутренности. Автоматом считывал участившийся пульс под указательным пальцем и повышение температуры тела.       У людей это называлось «стресс».       И Шаст потянул его к себе с трагически заломленными бровями и надеждой на лице. С шальным взглядом и сбившимся дыханием.       — Арс, ну давай. Я же вижу. Давай. Давай.       И когда Шаст резко поцеловал его, Арса прошибло до последнего конденсатора. Отрубило на мгновение и перезагрузило в секунды.       Он вдруг считал всё иначе. Чётче. Ярче. Вернее. Перед ним будто разбилось невидимое стекло, и он перестал видеть расчёты. Он чувствовал — чувствовал — не температуру в тридцать восемь градусов, а чужие тёплые губы. Не ускорение пульса до критического уровня, а чужое живое волнение. Не смещение частей синтетической оболочки, а чужие пальцы в своих волосах.       Когда Арс открыл глаза, Шаст смотрел на него, не отрываясь, и тяжело дышал. Арс сосредоточенно читал — разглядывал — всё вокруг. Не «температура в помещении ниже нормы», а прохладно. Не «необходимо повысить уровень освещения», а темно. В глаза бросилась футболка, за которую он ухватился, пытаясь не упасть на Антона. И она была не цвета #ffb4b4. Она была просто розовая. Просто розовая. Усилием воли Арс вызвал цифру и тут же выгнал её с глаз долой. Теперь он мог. Он всё мог. Антон, словно художник, раскрасил его мир в настоящие цвета. Он так старался, столько сделал. И соразмерной благодарности не существовало для такого. Арс разбил стену.       У него это называлось «родился».       — Я хочу послушать Нирвану, — произнёс он, уверенно глядя в глаза Шаста. — И посмотреть Матрицу.       Тот распахнул свои огромные глаза и улыбнулся вдруг широко-широко. Уронил голову Арсу на плечо и засмеялся. Отчаянно, искренне и ярко. Его трясло, и Арс обхватил худую спину руками. Хотелось улыбнуться. И Арс улыбался.       — Вшарил, да? «Хэллоу, ворлд»? — смеялся Антон ему в шею. — Встали и пойдём?       — Пойдём, — ответил Арс. — Только включи Нирвану. Я хочу услышать музыку.       И, не выдержав, обхватил руками его лицо и поцеловал снова. Не «как в кино, по инструкции», а как хотелось, и они долго не могли просто взять и остановиться. Да и зачем. Чувствовать было здорово. Здорово было встать и пойти.       — Как много девушек хороших, как много ласковых имён, — вдруг процитировал Шастун, выпрямившись, наконец. Он улыбался, а его глаза горели жизнью и смехом. — А мне достался, блять, андроид с кризисом среднего возраста по имени Арсений.       — Но…       — Отвали, я знаю, что не в рифму. И что кризис среднего возраста — это не про то!       — Нет, — помотал головой Арс и ехидно улыбнулся. — В оригинале было по-другому.

Как много девушек хороших, Как много ласковых имён… А мне досталась с глупой рожей И странным именем Антон.