Прощание с солнцем

Пруссия был обращён в пену морскую и лишь тогда смог увидеть свет божий, что даровал ему душу бессмертную, крестив в северных балтийских водах. Покидая дом, мятежный сын отправился на восток и с той поры никогда не стремился вернуться в родительские объятия. Но сейчас они были крепче, чем когда-либо. Это были холодные отцовские прикосновения океана, которые ощущались стальными тисками немецкой подлодки. Пруссия не поддался бы подобному сентиментализму, не знай, к чему он приведёт. А направлялись они — в военно-морскую базу Курэ. Событие заслуживало отдельного десятиминутного ролика в «Немецком еженедельном обозрении»: двое союзников встречаются. А Индийский океан полон возможностей хорошо провести время вместе. Особенной популярностью пользуется здесь охота на английские и американские суда. Конечно, присутствие Гилберта в территориальных водах можно почувствовать ещё до того, как тот сойдёт на берег. Потому что это земля Японии, а он — страна. Хотелось думать, будто всё не так просто, что их соединяет красная нить судьбы, которая тянется через бескрайние равнины, забирается на самые высокие горы, преодолевает целые океаны… натягивается до предела, но остаётся неразрывной. Их связь держится на мизинцах. А, как известно, она самая крепкая. Когда Пруссия ступает на деревянные доски порта, он почти мгновенно обретает устойчивое ощущение того, что не хочет его покидать. Здесь кругом — настоящее лето, и всё это — Япония. Он уже идёт навстречу ему. И выглядит не менее впечатлённым. Гилберт переживает дежавю, в котором Кику так же выбрал его. И не пожалел. До сих пор? С этими мыслями он не пропускает официальную часть. Вместе с остальными солдатами улыбается на пропагандистские фотографии. Честно. Всех их объединяет то, что они одинаково готовы умереть за идеи. Хорошо, если свои. Продлевая путь в казармы без единого предлога, Пруссия и Япония бродили по берегу и к вечеру почти потерялись. В некотором смысле, они было недалеко от действительного положения дел. Япония искал подсказки в чужих следах на песке. Раньше он бы шёл по ним, повторяя путь Пруссии, но сейчас мог наконец-то идти с ним наравне. Может, он даже превзошёл учителя: может, он стал хуже него. Но нет никого, кто бы обвинил его в этом. Безмолвное море, переливаясь, в восторге отражало небесный свет. Гилберт выглядел таким же спокойным, но Кику знал, что глубоко внутри он скрывает смятенье, потому что подобным чувствам нет места в сражениях, которые они проиграли и безоговорочно проиграют. Япония по привычке затевает новый морской бой. Уже без авианосцев. И, кажется, это больше похоже на детскую игру в войнушку. Обычно так проводят мирное время. Япония закатал брюки, но даже Пруссию не спасли его форменные шорты. Он опирал своё оружие на колени после ответа на очередную атаку, и его кожа была пророчески холодной. Смерти он не боялся. Он даже иногда водил её под руку. А ведь она выбирает лучших… Они смеялись просто так, они смеялись над собой, они смеялись над жизнью. Они пользовались этим неотъемлемым правом быть немного людьми: — Если ты станешь человеком, я буду выхаживать тебя от простуды целую неделю, я стану напоминать тебе беречься во время игр с Почи, я подарю тебе на Рождество самый тёплый шарф… — Может, заодно и поженимся уже? — продолжал под плеск Пруссия. — Может, — уклонялся Япония. Теперь он шёл немного впереди, разглядывая неясное будущее. Ночь опускалась занавесом тайн. И в брызгах отражались звёзды. В каждой капле по одной такой. И казалось, её теперь можно удержать в руках. Пруссия восторженно смотрел на свою: — А что если бы я любил тебя? Япония остановился и замер. Не оборачиваясь, он бросил взгляд в сторону моря, туда, где оно сливается с небом. Их гармония сегодня была особенно прекрасной. В глазах Пруссии Япония видел пламя. То были сигнальные огни. На рассвете они погасли. Может, ночной мрак подпитывал их. Пора было прощаться. Обнимая Кику, Гилберт ощущал его горячую кожу. Он никогда не был настолько близок к солнцу. Никто никогда не был. Россия о таком и мечтать не смел. А Пруссии удалось. Большую часть жизни он провёл без этого трепетного тепла, этого радостного света, и думал, что такова его судьба. Но теперь, возвращаясь домой, Гилберт знал, что там, высоко в небе, для него тоже светит солнце, даже если из глубин тёмных вод его совсем не видно. Когда-нибудь, с вздымающейся груди буйных волн он птицей воспарит, чтобы воссоединиться с ним. Он не верил. Но всё-таки надеялся.