***
Намджун честно ожидал яркой вывески и кричащего названия, поэтому чуть не прошел мимо заведения, которое, при благоприятном исходе, должно стать его временным (он надеется) местом работы. Немного поразмыслив, он все-таки решил согласиться на предложение Тэхёна (хотя его и не спрашивали особо) поработать там пару месяцев, а там уже выпуск, работа по специальности и далее по списку. Кондитерская, которая больше похожа все-таки на кофейню в стиле лофт, с виду была неприметной, зато внутри была отделана очень уютно и со вкусом. Светлые стены, отделанные под фактуру дерева, дощатый пол, искусственно состаренная мебель, минимум безделушек и визуально много свободного пространства. Со слов Тэ Намджун знает, что заведение функционирует уже три недели, но даже сейчас, во вторник, в пять часов вечера, свободных столиков почти не было. А еще, также со слов Тэхёна, Намджун знает, что все омеги рода Ким – безбожно красивые, хотя эту информацию ему, вообще-то, знать было не обязательно. - Привет, ты, наверное, новый бариста, - отвлекает от созерцания десертов альфа за стойкой, когда Намджун подошел ближе к витрине. Он хмурится, не понимая, какая деталь его внешнего вида кричит о том, что он не просто посетитель, на что альфа лучезарно улыбается и тянет руку. – Я Чон Хосок. - Ким Намджун, - лепечет он, пожимая руку в ответ. Улыбка у этого парня с лица не слезает и, кажется, является одним из источников света в этом и без того светлом помещении. - Джин на кухне, я его позову, - Хосок скрывается в небольшом проеме за своей спиной, оставляя Джуна наедине с соблазнительно лежащим на стойке кусочком торта. Так, здесь принято неформальное обращение? Спустя пару минут из того же проема выскакивает сначала тот самый альфа, посмеиваясь, а затем выплывает нечто, засыпанное мукой, в нелепом цветастом фартуке и поварской шапке набекрень. Это нечто кажется Намджуну подозрительно красивым, особенно когда улыбается и вытирает чумазые руки о не менее чумазый фартук. Тэхён явно не лукавил, когда говорил, что омеги рода Ким красивы, он и сам обладал завидной внешностью, но вот его брат был на него совсем не похож. Если Тэхён был немного угловатым и с заостренными чертами лица, то его брат был более… мягким. Плавные черты лица, большие глаза и пухлые (очень) губы, которые растягиваются в приятную улыбку, демонстрируя округленные щечки. Намджун невольно сравнил его с хомячком, только вот хомячка не хочется затискать. - Ты, должно быть, Намджун, - протягивает он свою руку в знак приветствия, чем выводит альфу из маленького ступора, - Тэхён про тебя рассказывал, - улыбается и смотрит, кажется, в самое нутро. - Да, Намджун, Ким Намджун, - пожимает он руку в ответ и не может сдержать собственной улыбки. Намджуну совсем не кажется странным, что теплая ладошка омеги находится в его собственной чуть дольше положенного. - Пойдем, покажу тебе все, и потом обсудим нюансы, - кивает старший и направляется, как понял альфа, на кухню. – Так, ну, тут мы творим. Торты, десерты, в общем, вся выпечка на витрине делается здесь, - с видом гордого папаши вещает Джин, когда Намджун заглянул в помещение, - без спецодежды лучше тут не появляться, а то руководство отгрызет голову. - Тэхён предупреждал, - усмехается Намджун, припоминая слова друга о любви его брата к еде. - Говнюк, - заключает Сокджин и вздыхает, складывая руки на груди, - и о чем он еще предупреждал? - Больше информации не поступало, - «что ты красавчик», - кроме того, что Вы… - Ты. - …ты учился в Америке и приходишься ему братом, он ничего не говорил. - Но не забыл упомянуть, что я люблю пожрать. Говорю же, говнюк, - улыбается старший и подходит ближе, незаметно принюхиваясь, - давай без «Вы», чувствую себя престарелым и немощным, хотя старше тебя всего на два года. Глаза омеги в течение нескольких секунд внимательно изучают лицо Кима, плавно очерчивают плечи и руки и возвращаются к глазам. Орехово-карие омуты излучают интерес, но Джун не понимает, в каком плане - то ли как к потенциальному работнику, то ли как к альфе. Потому что, ну извините, Намджун тоже допускает мысль о том, что этот омега привлекательный, и о том, что он начальник, он думает вообще в предпоследнюю очередь. - Идем, покажу раздевалку, - одергивает себя от созерцания Джин и выходит из кухни, сталкиваясь с Намджуном плечом. Благо старший не видит его лица, а точнее – глупой и не-к-месту улыбки. Благо Намджун и сам не видит подобного на его лице. Служебное помещение было небольшое, и Джин пояснил, что помимо него и Хосока здесь работают еще два кондитера и один клинер, который, в принципе, этим помещением не пользуется особо, поэтому места много и не нужно. Помещение включало в себя ряд шкафчиков, небольшой столик и несколько кресел. На этом, в принципе, осмотр и закончился. На осмотр остался кабинет директора, в котором Джин как раз и собирался обсудить все рабочие моменты. Сам кабинет, кстати, был обставлен… странно. Помимо офисного стола, кресла и прочих офисных прибамбасов помещение содержало небольшой диванчик, покрытый пледом, и стеллаж с книгами почти во всю небольшую стену. - Я тут, можно сказать, живу, - хмыкает Джин, видя немые вопросы в глазах Намджуна, - когда мне лень ехать домой, или когда заказов на торты много, да и тут уютнее, чем дома. Намджун не задает лишних вопросов, потому что не считает это нужным. Да и сам прекрасно знает, каково это – каждый день возвращаться в пустую квартиру, единственным источником тепла в которой является центральное отопление, а единственным уютным уголком – собственная кровать. - Приземляйся, - устало вздыхает Сокджин, опускаясь на диван и потягиваясь. Под весом Намджуна кожа противно скрипит и прогибается, а мерзкая пружинка так некстати впивается в причинное место. - Это диван с барахолки? – усмехается Намджун прежде, чем подумать о своих словах. Мысленно он закатил глаза и дал себе по лицу. - Нет, - на удивление хихикает старший, - если распределить вес равномерно, то он очень даже ничего. А там, где сидишь ты, всегда эта дурацкая пружина выпирает. Может, именно поэтому я и сел первый? Смешок прошёлся по кабинету и затих так же быстро, как и возник. В принципе, неловкости не было, Сокджин прекрасно дал понять, что с сотрудниками он на равных. - В общем, на работу я тебя возьму, - улыбается Джин и, похлопав Джуна по плечу, направляется к своему столу. – Хосок научит тебя варить кофе, хотя там, в принципе, ничего сложного вообще нет, - он достает из тумбы папку с документами и внимательно изучает ее содержимое. – Стажировка, конечно, приветствуется, но Тэхён слезно умолял устроить без неё, - улыбается старший, окидывая опешившего Намджуна взглядом, - зарплата два раза в месяц, если приступишь завтра, успеешь заработать на оплату аренды. Намджун тяжело вздыхает и закатывает глаза. Да, Тэхён тот еще говнюк. - Не парься по этому поводу, ладно? Мне несложно, а излишек ты все равно отработаешь, так что все в порядке, - подмигивает ему старший и возвращает взгляд к бумагам. - Сегодня и завтра поучишься у Хосока, если все пройдет хорошо, то составим тебе график и оформим. Согласен? Намджун кивает и улыбается в ответ. Пока все складывается хорошо, пусть даже и с подачками, но он ведь действительно их отработает. Если не прохерит все на разбитые блюдца, конечно же. - Тогда можешь идти к Чону, он осведомлен, - кивает Джин и встает из-за стола. – Тэхён упоминал, что ты отлично сюда впишешься. Теперь я понимаю, о чем он говорил, - кидает он Намджуну в спину, когда тот уже почти вышел из кабинета, чем заставил его ухмыльнуться, - ну, файтин! «Файтин, блять» Джин с шумом опустился на диван, когда дверь со щелчком закрылась. Кому, блять, файтин? Себе? Либо Тэхён супер-сводник и вообще Ванга всея Сеула, либо судьба-злодейка, но вот сейчас, так некстати, когда все вроде как налаживается, жизнь подкидывает Джину сюрприз. Большой такой, широкоплечий и красивый сюрприз. То, что в кофейню зашел его истинный, Джин понял сразу: голова как-то перестала болеть, да и в целом окутало чувство какого-то спокойствия и равновесия. Кофе – его любимый напиток, особенно он любит черный, свежезаваренный, без сахара и молока, ароматизаторов и добавок, из лучших кофейных зерен, чтобы запах крышесносный и горечь на кончике языка. Его истинный так и пах – крышесносно и с горьким послевкусием, до одури приятно и расслабляюще. Джин понял, что ему хана, когда увидел нового бариста. Мало того, что теперь запах истинного не выветрится из его головы ближайшие лет десять, так он еще и преследовать будет. Его альфа был… привлекателен. Широкое лицо, пухлые губы и очаровательнейшая на них улыбка, открывающая миру глубокие ямочки на щеках и небольшую родинку под нижней губой. В голове Сокджина мельком пронесся визг фетишиста, но это он пресек почти сразу же. Еще ему нравится кофе с нотками индийской ванили, его мягкий вкус обволакивает горло, оставляя сливочно-карамельный привкус, и ощущения у Сокджина от этого напитка непередаваемые. Как мини-оргазм, особенно укутавшись в плед под хлесткие удары дождя по оконной раме. Когда-то давно Сокджин пах ванилью. Индийской, как он понял после изучения тонкостей кондитерского мастерства. Он уже и не помнит своего природного запаха, последний раз от него пахло пряностью лет пять назад, когда он еще не познал всех «прелестей» омежьей жизни. Очень редко в первые года приема подавителей организм давал сбои, но за все это время он так свыкся с образом жизни беты, что даже течки проходят не так болезненно. Но, уловив запах истинного, давно позабытый омега в нем запротестовал, и Сокджин очень старается держать свои омежьи инстинкты в узде. В конце концов, целых двадцать пять лет он как-то прекрасно обходился и без альфы, а тут вдруг появился истинный – и все, хана кукушечке. Но Джин бета. Он не готов жертвовать репутацией, над которой корпел несколько лет. Не зря же он тренировал свою выдержку, сделав ее железной. Пусть внутренний омега хоть изведется весь. Но отказать альфе он так и не смог. Сваливает это на просьбу Тэхёна, поглубже внутри закапывая мысль, что, вообще-то, он тут ни при чем, просто в первый же день Джин неосознанно дал слабину. Не такая уж эта выдержка и железная оказалась. Так, соломенная, выкрашенная в серебристый, чтобы на сталь было похоже. Джин чувствует спокойствие, когда его альфа находится в радиусе десяти метров, а потому все больше торчит на кухне или в зале, приглядывая за альфой. Первую неделю он оправдывал себя тем, что хочет присмотреть за его работой, все ли правильно он выполняет, как общается с клиентами. Потом он уже перестал замечать, как ноги сами его ведут к стойке, язык просит налить ему эспрессо, а глаза яростно пожирают омег, мило улыбающихся его альфе. Ему бы радоваться – Намджун справляется отлично, клиенты льют потоком, приобретая статус постоянных посетителей. Но вот когда омега, третий раз за день приходящий за латте и тирамису, стреляет в бариста глазками и старается выпустить свои флюиды, Джину так и хочется ворчнуть, что, вообще-то, много кофе вредно для здоровья, а еще неделя ежедневного потребления десертов отложится на его и без того немаленькой заднице. Хотя он и сам-то не замечает, что кофе альфа ему делает по четыре раза за смену. В чужом глазу, как говорится…***
- Хэй, много кофе действительно вредно. Может, лучше чаю? Намджуну тут нравится. Работа оказалась не такой уж и сложной, особенно, когда за тебя почти все делает кофемашина. Единственной сложностью оказалось нахождение почти всю смену в вертикальном положении, отчего первые пару дней у него нещадно болела спина. И начальник. Намджун находит Сокджина очень интересным, особенно когда тот увлеченно о чем-то рассказывает. Сперва он просто появлялся у стойки с рабочими вопросами, потом стал зависать там чуть подольше, и тогда уже Намджун начал интересоваться, как так получилось, что он стал кондитером и открыл свою кофейню. И Джин рассказывал, и глаза его тогда загорались так очаровательно, что не смотреть на него в эти моменты – просто невозможно. Он и сам узнал о Намджуне много всего, расспрашивая о планах на будущее или собственных мыслях. И тогда его глаза искрили нескрываемым интересом, а потому Джун открывался ему подчистую и почти без задних мыслей. Почему почти? Потому что Сокджин очень умный и целеустремленный, его действительно приятно слушать, и общение с ним доставляет альфе одно удовольствие. Еще Сокджин очень красив, и все это вкупе выдает такой интерес к его персоне, что альфа уже еле держится, чтобы не зайти в его кабинет и куда-нибудь его пригласить. Омрачает тот факт, что он бета, и вряд ли ему это будет интересно. Он и сам уже перестал замечать, как ищет Джина взглядом, если не видел его в течение нескольких часов, и даже иногда порывается, чтобы под предлогом кофе увидеть, как он корпит над бумажками или украшает очередной заказанный торт. Тогда Джин сам появляется, будто мысли читает и, лучезарно улыбаясь, просит чего-нибудь горяченького, чтобы взбодриться, и альфа не может не выполнить его просьбы. Кажется, если с губ этого ангела слетит приказ «сожги здесь все дотла», приправленный мягким голосом и нежной улыбкой, то Намджун даже ни на секунду не задумается и побежит искать канистры с бензином. - Может, ты и прав, лей свой чай уже, - смеется Джин и облокачивается о стойку. Проверки, документация – все это на самом деле так выматывает, еще и торт ко дню рождения малышки заказали, двухъярусный и с шоколадными цветами. Ванильный. Намджун отворачивается, чтобы заварить чай и разлить его по кружкам, открывая Сокджину обзор на широкие плечи и мощную спину, сильно обтянутую белой рубашкой и поясом форменного фартука поперек талии, и вот сейчас он думает, что было бы неплохо, если бы эта вот спина защищала его от всех невзгод. - Приветик, - улыбается омега (так люто ненавидимая Джином) и присаживается на стул рядом. - Добрый день, - улыбается Намджун, выставляя напротив Джина дымящуюся кружку и блюдце с любимым сокджиновым тортиком, - подарок от заведения, - подмигивает он Джину и оглядывает рядом сидящего, чуть насупившегося омегу. – Что будете заказывать? - Как обычно, Джун-и, - совершенно очаровательно улыбается омега, а Джин аж поперхнулся, чем вызвал смешок у Кима. «Джун-и, блять». Намджун принимается готовить пресловутое латте на вынос, коряво вырисовывая на бумажном стаканчике имя омеги. Коряво – потому что маркером писать неудобно, а еще этот Минхо так его задолбал, что по-другому его имя уже и не пишется. - А мне подарок? – надув губки, бурчит омега, обхватывая горячий стаканчик ледяными руками. Джун лишь плечами пожимает, улыбается мягко и лепечет, что лимит на сегодня исчерпан, на что омега вздыхает и натягивает на себя улыбочку, протягивая купюру. – Джун-и, может, куда-нибудь сходим? Джин тяжело сглатывает и задерживает дыхание, округлив глаза. Наглости этой выскочке уж точно не занимать. Намджун растерянно смотрит на омегу, потом на ошарашенного Джина, потом снова на омегу и вдруг ослепительно улыбается, облокачиваясь на стойку со своей стороны. - Прости, но я занят, Мин, - кивает он и поглядывает краем глаза на начальника, что, кажется, выдохнул облегченно и заулыбался в кружку. Омега снова дует губы, с разочарованным «ладно» впервые забирает со стойки сдачу и уходит. - Что за наглость, - ворчит Джун, опираясь о столешницу и притягивая к губам приготовленный себе чай. - Да уж, - закатывает глаза Ким и вздыхает, - пойду я, работы много. Не скучай! Намджун не видит совершенно ехидной ухмылочки и хитро сощуренных лисьих глаз. Ему и не нужно этого видеть.***
Ким сегодня встал даже раньше будильника, чего не делал последние несколько лет, причем в таком приподнятом настроении, что даже не расстроился, когда не обнаружил в холодильнике молока, а за окном увидел белое полотно. Намджун зиму не любил. Особенно не любил первый снег, потому что он однозначно растает, и потом придется всю грязь месить ботинками. А еще холодно жутко, и все эти пуховые куртки ему вообще не идут. Настроение Намджуна действительно на высоте, а еще его одолевает какое-то странное предчувствие, будто что-то случилось. Он еще не знает, хорошее ли, плохое, но случилось определенно, и даже этот факт не может настроение ему испортить. Он решил, что просиживать задницу дома ему неинтересно, и лучше он лишний час перед сменой поможет Джину, чем бесцельно его проведет на диване. Он сейчас наверняка готовит витрину или выпекает очередной свой шедевр, перемазавшись в тесте и креме по самые локти, и наверняка этот сладкий крем у него еще и на лице, потому что он не может не опробовать свое творение несколько раз. Намджун не может сдержать улыбки, прекрасно представляя лицо старшего, когда он зайдет на кухню и увидит его, поедающего остатки крема с венчиков миксера. На улице, как и ожидалось, мерзко и противно, а еще холодный ветер облизывает ладони и подгоняет идти быстрее. По крайней мере, так кажется Намджуну, ведь он сам не замечает, как почти вприпрыжку несется по улице по направлению к кофейне. И с каждым шагом странное чувство окутывает еще с большей силой. Ким сразу чувствует неладное. Как только он открыл дверь служебного входа, выпуская из помещения теплый воздух, в нос резко ударил сладкий запах ванили. Он даже опешил – раньше такого никогда не было, а еще никогда от обычной пряности не покалывало кончики пальцев. Запах был таким стойким и крышесносным, что Намджун невольно втягивал его глубже, смакуя сладкий карамельный привкус на кончике языка. Омега. Течный омега. По мере приближения к директорскому кабинету запах усиливался, дыхание альфы учащалось, а остатки мозга посылали такие сигналы STOP, что Намджуну и не снились. Еще было слишком рано для открытия, поэтому сомнения, что Джин, наконец, выдал себя, не было. И только он остановился у двери, чтобы повернуть ручку, как мозг, прорвавшись через альфьи инстинкты, открыто и громко завопил. Этого не может быть.***
Этого не может быть. Организм еще никогда не давал таких сбоев. Продолжительное ли нахождение в непосредственной близости с истинным, или просто омега внутри достиг своего апогея, неважно. Течка началась не по плану, подавители так некстати закончились, а Тэхён, чтоб его Чонгук отодрал как собаку сутулую, свалил на выходные загород с Чоном, и теперь Джину некого попросить сгонять в аптеку. Голова разрывается нещадно. Тело ломит со страшной силой, придавливает, не давая подняться с дивана, а живот скручивает такими спазмами, каких раньше никогда не было. Простыни уже давно пропитались смазкой, а белье противно прилипло к телу, от чего он спешит избавиться как можно скорее. Намджун, чтоб и тебя Чонгук отодрал как собаку сутулую. Все же хорошо было, че началось-то? Он не может даже встать, чтобы взять стакан воды со стола. Собственный запах, давно неуловимый, будто заиграл новыми красками, так ярко и сладко, что даже кружит голову. Собирался же вчера домой поехать в кои-то веки, чувствовал же, что пиздец грядет, но нет, надо было задержаться и уснуть. Ебучий Сокджин, чтоб и тебя отодрали как собаку сутулую. Вселенная слышит его молитвы, и через пару минут в нос ударяет стойкий запах кофе. Он усиливается с каждой секундой, альфа, видимо, понял, что в радиусе нескольких метров течный омега. Кофейный аромат обволакивает, и Сокджину буквально становится легче, ломка постепенно отпускает, а низ живота заныл пуще прежнего. Он не знает, хорошо это или плохо, если альфа сейчас зайдет сюда и увидит, как омега, на минуточку, его омега, мечется по влажным простыням и тихо скулит. Наверняка будет плохо, потому что он долго скрывал их истинность, а еще будет очень хорошо, потому что у Намджуна длинные пальцы, пухлые губы и, наверняка, большой… Додумать ему не дал собственно сам Намджун, который, услышав тихий скулеж, будто с ноги открыл дверь. Он, торопливо откидывая куртку в какой-то угол, закрывает дверь на защелку и замирает. В его глазах явно проскальзывал не только ужас, но и похоть вперемешку с чем-то непонятным. - Открой окно, ты воняешь дико, - тяжело дышит Джин и натягивает выше плед в попытках скрыться от изучающего взгляда. Что, в принципе, было совсем необязательно, потому что Намджун успел все разглядеть. И молочную кожу живота, и стройные бедра, прикрываемые обычно свободными брюками, и даже то, чего видеть не должен был. - Открой это сраное окно, Намджун, - тихо рычит омега, содрогаясь от спазма. Альфа быстро подлетает к нему, нависая сверху, и внюхивается сильнее, шумно втягивая воздух. Это какой-то подарок судьбы, с блядски распухшими красными губами, томно прикрытыми глазами и охуительным запахом. Невероятный. - Какой же ты глупый, - ухмыляется Намджун, любуясь открывшимся перед ним зрелищем. Глаза напротив быстро чернеют, теряя осмысленность, а юркий язычок беспрестанно увлажняет пересохшие губы. - Намджун… - шепчет старший, когда лицо альфы оказывается непозволительно близко, а воздуха на двоих стало категорически не хватать. - Тш-ш, - прерывает Ким, невесомо оглаживая чужое лицо подушечкой большого пальца, - я ничего с тобой не сделаю, скажи, что тебе нужно. Джин млеет от этой нежности. Джин млеет от этого низкого голоса и ощущения горячих прикосновений на своем лице. Джин млеет от жаркого дыхания в губы, остающегося горьким послевкусием, от усиленного тандема запахов, от нежного взгляда и тихонько тонет в омуте чернеющих глаз. - Воды, - облизывает он губы, нечаянно проходясь языком по чужим губам, и его будто подбрасывает от этого контакта. Ухмылка на губах альфы расплывается пуще прежнего, когда Джин, выхватив из его рук стакан, жадно припал к нему, расплескивая влагу по всем поверхностям. Довольный, он передает в руки альфы, что умостился на полу у дивана, опустошенный бокал и откидывается на подушку. Стало чуть легче, жар немного отступил, хотя щеки все еще горят. - И почему молчал? – альфа облокачивается о диванчик, принимаясь кончиками пальцев водить по скрытым пледом ногам омеги. Он дал ему слово, что не будет трогать, но и сам своим словам, вообще-то, не поверил. Омега молчит, натягивая покрывало на самый нос, и тихонько умирает, когда это самое покрывало незаметно приподнимается, а теплые пальцы принимаются щекотать голени, поднимаясь к коленям. Джина потряхивает то ли от страха, то ли от приятных ощущений, распаляющих больное сознание. – Не бойся, я тебя не трону… в этом плане… - улыбается альфа, очерчивая кончиками пальцев острые коленки, - если сам не попросишь, - добавляет тихо, едва прищурившись, ловя тихий вздох, когда пальцы невзначай коснулись бедра. Если бы омега мог умереть от одних только ощущений, он сделал бы это еще десять минут назад. До одури приятно, но равнозначно и страшно. Максимум, до которого доходил Ким с альфами – долгие поцелуи, и даже не всегда с языками. Альфы не шарились по его телу, а если и шарились, то тут же получали по щщам. Это не старая закалка, это простое человеческое целомудрие. Или простой человеческий страх. Этому альфе по щщам надавать не хочется. Этот альфа пусть так и продолжает. Потому что приятно и хорошо, особенно когда в глазах альфы неприкрытая нежность, граничащая с похотью. И как он все еще держится? - Знаешь, я не смогу долго тут находиться, - плохо держится, - думаю, нужно отложить сегодняшнее открытие на пару часов. Давай я схожу в аптеку, а ты позвонишь Чону, потом я отвезу тебя домой. Идет? – альфа приподнимается, оставляя кожу Сокджина гореть после прикосновений, а самого омегу тихо поскуливать от зудящей промежности. - Намджун. – Твердо, насколько хватило сил, омега зовет своего альфу и приподнимается на локтях. Альфа не оборачивается, сжимая кулаки, боясь развернуться. Если сейчас он увидит омегу, то точно попрощается со своей способностью здраво мыслить. - Если я сейчас не уйду... - Намджун. Если бы Намджуну предложили сниматься в фильме про супергероев, ему бы точно досталась роль Флэша. Джин не замечает, как и когда, но ощущение тяжести тела и влажных губ на своих – непередаваемо. Особенно хорошо, когда чужие зубы вгрызаются в собственные губы, совсем не нежно, даже дико, а язык зализывает укусы, проникая глубже. Столкновение языков подбрасывает омегу на месте, и он тихо стонет в поцелуй, извиваясь. Руки альфы уже давно блуждают по телу, особое внимание уделяя бедрам, сильно их сжимая, точно помечая. Свои руки омега не контролирует, позволяя им приподнять чужую футболку и дотронуться до разгоряченной кожи, чем вызывает у альфы утробное рычание прямо в губы и заставляет избавиться от ненужного сейчас предмета одежды. Так определенно лучше, особенно когда кожа к коже и можно почувствовать чужое бешеное сердцебиение, перекликающееся с собственным. Омега не замечает того момента, когда чужие пальцы подобрались совсем близко к промежности, зато особенно остро чувствует, когда один палец размазывает смазку у входа и проталкивается по фалангу. Альфа шепчет какую-то лебеду, про тихо, про будет больно, про потерпи, а омега громко дышит и стонет, когда палец входит глубже. Ощущения не из лучших, хоть и зуд сходит на нет, особенно когда добавляется второй палец. От третьего омегу размазало по постели, и он уже не стесняется вилять задницей и стонать громче. - Расслабься, пожалуйста, - шепчет альфа прямо в губы, когда он, избавившись от одежды, навис над омегой, чтобы оставить на губах поцелуй. - Ты... первый, - смущенно улыбается Джин, когда альфа прильнул к шее, втягивая тонкую кожу на ключицах. «И последний» не слетает с уст ни одного из них. Намджун улыбается в выемку ключиц. Альфа внутри ликует и поет своему омеге дифирамбы, обещает возможное и невозможное, потому что омега, его омега, его истинный, только его. И больше ничей. Потрясающе. Когда Джин чувствует горячую головку, приставленную ко входу, «может, не надо» в его глазах стало читаться еще отчетливее. «Может, ограничимся пальцами» он тоже не произносит, хотя думает и об этом тоже, «какой же я еблан» - громкий стон, когда ствол вошел наполовину и остановился, давая привыкнуть. - Терпи, - приказывает альфа, толкаясь глубже и утягивая Джина в сладкий поцелуй. Легко ему сказать «терпи». Это… неприятно, если так это можно назвать. Какие там пальцы, господи прости, когда вот этот вот Намджун своим членом разрывает тебя изнутри. - Расслабься, прошу, - альфа тяжело дышит, перехватывая омежьи ноги и утягивая их за свою спину, - доверься мне. И омега доверяется. Страшно - жуть, но отказывать своему альфе омежья сущность не позволяет. Ощущения проходят далеко не сразу, не через минуту и даже не через две, зато тихий вздох сменяется громким стоном и вспышками перед глазами, когда меняется угол проникновения. Чувство наполненности достигает апогея, и, когда рваные стоны перерастают в протяжные и громкие, Намджун сбрасывает с себя поводья и ускоряет темп, заставляя омегу кричать громче, сжимать сильнее, кусать больнее. Джину слишком хорошо. Нет, ему слишком охуенно. Омега внутри упивается и трепещет, успокаиваясь. Вот как оно, оказывается, бывает? И вот этого он сторонился? Альфа целует жадно, вбивается сильнее, меняет углы и заставляет омегу извиваться и задыхаться в ощущениях. Красные засосы идеально смотрятся на светлой коже, фиолетовыми они будут смотреться еще лучше, а украсят это все великолепие яркие следы зубов, налитые кровью. Фейерверки перед глазами вспыхивают с новой силой, еще ярче и красочнее, чем прежде, тепло разливается от макушки до поджатых пальцев ног. Джин даже не замечает, как из глаз брызгают слезы, а уши и вовсе заложило. Альфе хватает еще пары секунд, чтобы упасть ничком на разморенного омегу, подминая его под себя. На его губах осталась чужая кровь, и даже она, кажется, имеет ванильный привкус. Намджун не может не улыбаться. Его окутывает какое-то непонятное, неизвестное доселе чувство. Ему приятно и хорошо, спокойно и уютно, хочется спать и зацеловывать следы собственных зубов на светлой коже, а еще ему хочется запереть своего омегу, чтобы никто его сокровище не утащил. И улыбка выходит какая-то до одури глупая и мечтательная, не под стать большому и сильному альфе, поэтому он прячет ее в шее старшего. Который все еще не может прийти в себя. В голове вообще какой-то серый шум стоит, как у телика сломанного, в ушах сердце собственное бьется в бешеном ритме и никак не хочет успокаиваться, а дыхание все еще такое же рваное. Тело приятно ноет, как после пробежки, зуд отступил, заменяясь на саднящее чувство, а пальцы рук все еще отказываются двигаться. Зато вот язык, кажется, приходит в свое обычное состояние. - Слезь с меня, мне тяжело, - ноет омега, на что получает довольное хмыканье в шею, а потом его утягивают в медвежьи объятия, прижимая спиной к мощной груди. Альфьи руки сомкнулись на талии, прижимая к телу теснее, хотя ближе некуда, а в затылок утыкаются чужие губы, и Джин уверен, что они все в той же расплывшейся ухмылке. Тихое размеренное дыхание в затылок убаюкивает, чужие руки поглаживают нежную кожу живота, а кофейный аромат вперемешку с ванильным умиротворяет. - Ты замечательно пахнешь, - тянет альфа, приподнимаясь и отпечатывая на плече влажный поцелуй, - а еще тебе надо вставить по первое число за то, что столько лет гробил свое здоровье и ничего не рассказал своему альфе. - А тебе надо вставить по первое число за то, что пометил меня в первый же раз, - закатывает глаза Ким и усмехается, но, поймав нахмуренное выражение альфы, теряется. - Прости, не сдержался, - Намджун закусывает губу и пальцами касается свежего укуса, отчего омега шипит, но не дергается, - зато не будет больше этих глупостей с подавителями, так ведь? - Называйте вещи своими именами, Ким Намджун, - Джин разворачивается к альфе лицом и хитро щурится, - «Зато ты от меня никуда не убежишь» ты хотел сказать? - А вы, Ким Сокджин, у меня не только красивый, но еще и догадливый, - усмехается альфа, легко касаясь губами кончика носа, отчего омега мило щурится, - именно это я и хотел сказать. Они лежат так, тесно прижимаясь друг к другу и делясь своим теплом, минуту, три или сорок, непонятно, сколько уже времени прошло, и как давно они уже должны были открыться. Потому что, ну, оторваться практически невозможно. Зато нещадно бьет реальность, причем громко так, в дверь, несколько раз. Оба Кима закатывают глаза, потому что ни один из них не додумался написать ни Хосоку, ни кому-либо еще. Нет, один все-таки додумался, только вот второй как-то это дело в жизнь не воплотил. Из-за двери слышатся отчетливые ругательства, несколько матерных слов, и затем кто-то начал в эту самую дверь толкаться с такой силой, что она чуть не слетает с петель. - Я знаю, что вы там трахались, вашим сраным ванильным кофе воняет на весь квартал! – орет с той стороны Ким-младший, не переставая ломиться в дверь. На последней попытке он почти падает, когда дверь резко распахивается, благо руки брата помогли не встретиться с полом. - Какого, простите, хуя, Ким Сокджин? Омега плюхается прямо в директорское кресло, широко расставляя ноги, и презрительно окидывает взглядом старших, что, завернутые кто в плед, кто в простынь, укоризненно сверлили взглядом пол. - Я, значит, звоню Хосоку, предупреждаю, что сегодня санитарный день, прошу, чтобы он всех оповестил, потом заебываю Чонгука, и мы мчимся на всех парах к тебе, чтобы привезти эти сраные таблетки. – Твердо произносит младший, складывая руки в замок на животе. Кимы синхронно переглядываются. – Тебе телефон нужен, чтобы рецепты в интернете искать, или че? От такого серьезного отчитывающего тона альфе становится смешно. Еще смешнее видеть виноватое лицо брата, которого отчитывает младший. - А ты че ржешь? К тебе это тоже, между прочим, относится, альфач хренов. Кто омег сразу метит? Ебланы? - Но Чонгук тоже… - А кто сказал, что он, блять, молодец? Сразу видно, один мозг на двоих вырастили, идиотов куски! Знаешь, сколько я тебе звонил? А вот посмотри! Оба Кима отправились в поиски телефонов. Младший нашел свой в куртке на пороге, в привычном беззвучном режиме, телефон омеги же покоился каким-то образом под диваном, и на нем была отключена даже вибрация. - Тридцать пять раз тебе, - бурчит Тэхён, складывая руки на груди, и окидывает брата презрительным взглядом, - и двадцать один – тебе. И от Хосока еще пять, – довольное лицо альфы не остается без внимания омеги. – Че довольный такой? - Чонгук-то где? – ухмыляется Намджун, толкая поникшего Джина плечом. - В аптеке, блять, таблетки покупает. Чонгук появляется сразу же после упоминания его имени и застает прелестнейшую картину: его любимый хён сидит в кресле, аки барин-гусарин, его старший хён сидит в простыни, аки греческий бог, и улыбается, а рядом с ним, аки гусеница в коконе, расположился обиженный, по всей видимости, старший брат Тэхёна. - Таблетки не нужны, я так понял. – заключает младший, опираясь о дверной косяк. Его злющий омега заставляет хитрую улыбку закрасться на лицо. - Чонгук, избави нас от лукавого! – закатывает глаза Намджун, откидываясь на спинку дивана. – Если мы прервали ваши плотские утехи, то давайте… - Это наши-то плотские утехи тебя волнуют?! – взрывается Ким, насупившись и окидывая двух альф колючим взглядом. - Тэ, давай без истерик, пожалуйста, и так тошно, - вздыхает Сокджин, сильнее кутаясь в мягкий плед, - ключи в верхнем ящике, можете пожить у меня. Рад познакомиться, Чонгук. Лицо омеги проясняется, и он хитро щурится, выискивая в нужном ящике ключи. Когда заветная цель была найдена, он встает из-за стола и направляется к Чонгуку, останавливаясь напротив Кимов. - Так бы сразу! – тянет он улыбку и оглядывает старшего брата. – Вы хорошо смотритесь, кстати, рад за вас, - и скрывается в проеме, хихикнув на шлепок Чонгука. - Увидимся, - улыбается Чонгук, кивая старшим, и срывается за своим омегой. Из коридора слышится отчетливое «Я же говорил, что так и будет», «Во Джин еблан», «Они еще и истинные, пиздец» и коронное «Чонгук, а у Джина квартира двухкомнатная, знаешь, сколько там поверхностей разных?». Джин тяжело вздыхает и откидывается на плечо своему альфе. - Ты чего такой напряженный? – усмехается омега, обхватывая альфу поперек талии и утыкаясь носом в выемку между ключиц. - Тебе плохо? – у Намджуна тон такой настороженный, будто омега действительно мечется в агонии. - У меня, вообще-то, течка, если ты не в курсе, - пухлые губы сами расплываются в улыбке, когда теплая рука проникает под импровизированный одеяльный кокон и принимается мягко поглаживать спину. - Тогда поехали домой, - альфа заметно расслабляется, когда его омега прижимается ближе и тихонько хмыкает, - а то эта злоебучая пружина меня доконает. - Знаешь, - ухмыляется альфа, когда они, уже почти одетые, вызывают такси, - у меня комната всего одна, но поверхностей тоже много, - Намджун играет бровями, за что получает полный тяжести вздох. - Знаешь, ты порой бываешь невыносим, - Джин отряхивает несуществующую пыль с пуловера и оглядывает себя в зеркало, поправляя взлохмаченные волосы. Яркая метка, налитая красным, виднеется даже из-под ворота и ноет нещадно, особенно когда мягкая ткань проходится по покрытой корочкой ранке. - Зато твой, - ухмыляется альфа, приобнимая омегу со спины и упираясь подбородком в плечо, и трепетно осматривает выступающий укус в отражении. Его не грызет совесть, потому что этот омега отныне только его, а еще чуть-чуть берет гордость. Внутренний альфа ликует и пускает фейерверки. - Зато мой.