Night. Blood. Love.

— Я голоден, Фёдор. Николай переворачивается с бока на бок, хватаясь когтистыми ладонями за свой живот. Больно. Адски больно ощущать голод, проедающий стенки желудка довольно юного вампира. Николаю всего два дня с момента, как он был заново рождён. Шея всё ещё помнит клыки Достоевского, которого Гоголь должен считать отцом, но такового не происходит. У них немного иные отношения в этом плане. В людских поселениях сегодня слишком шумно. Острый слух воспринимает практически каждый взрыв фейерверка где-то за пределами чащи. Фёдор молча сидит, вслушиваясь в каждый вздох. Война всё ещё идёт, но крови проливается в разы меньше, ведь оба разумных вида практически друг друга истребили. Это иногда не даёт успокоиться даже на минуту. — Фёдор, я чую добычу. — Терпи. — Я голоден. — Завались. Довольно грубо, но заставляет заткнуть пасть. Николай осознаёт, что не сможет сделать что-то против воли того, кто его породил. Даже если элементарно судить по различию в физической силе, связанной с возрастом. Для вампира это безумно важно. Гоголь поднимается с земли и тащится к Достоевскому, протягивая руки вперёд. Это довольно странный жест, но совсем не пугающий. Выглядит забавно. Николай похож на сраного котёнка, что желает ласки и одновременно рвать на части врагов. — Дос-кун, я голоден. Он падает на колени прямо в лесу и хаотично подёргивается. Ползёт к Фёдору и садится рядом, опираясь на то же самое старое дерево. — Дос-кун, поговори со мной, — Гоголь смотрит на Фёдора и рефлекторно облизывается, предвкушает. Нет, его вовсе не тянет кого-то сожрать, ему просто хочется получать какие-то знания о мире. — Ты любишь птиц? — Их кровь слишком горячая, — протягивает ладонь с парой древних перстней вперёд, начиная со скуки разглядывать на них переливы лунного света. — А ты ел лягушек? — Они даже не пахнут едой, — смотрит теперь уже куда-то вглубь леса и облизывается тоже. Чувствует. — А от тебя всё ещё слабо веет человеческим теплом. Фёдор кладёт ладонь поверх чужой, что расположилась у него на колене совершенно случайно. Николай не знает, что такое пошлость, ведь обращён в какие-то семнадцать с копейкой лет. — Это значит, что я человек? — подобно собаке отклоняет голову вбок и улыбается. — Нет, ты просто пахнешь человеком, — Достоевский откидывает чужие пряди волос и наполняет лёгкие сладким, но одновременно блевотным ароматом. Почему вампиров так тащит от обычной человеческой ткани? Почему так нравится раздирать ногтями чужие мышцы? От этого должно тошнить, но это, чёрт возьми, просто инстинкт. Животное. Вампир тоже зверь. Зверь, что не в состоянии принять себя. Просто смириться, что он не нечто высшее. А обыкновенный хищник, который бродит по лесу и ждёт затерявшегося путника, чтобы оставить на шее уже трупа след от двух сраных клыков. Достоевский понимает, что Николай долго будет ныть. Просто знает, что этот глупый пока что ребёнок не заткнётся просто так нахуй. Поэтому не находит ничего лучше, чем… — Хочешь, я поведаю тебе одну сказку? — Фёдор поднимается на ноги и начинает медленно уходить. Николаю ничего не остаётся как начинать плестись за ним. За своим, считай идеалом. — Когда-то давным давно жил на свете один юноша, — Фёдор прикрывает глаза и вздыхает. —И он был просто безумно влюблён в одну женщину. Мечтал коснуться её волос, вдохнуть запах кожи когда-то ночью, неотрывно смотреть в глаза, стоя у венца и признаваться в любви каждые минут пять. Но… — Она его отшила? — Она была влюблена в другого, верно. И тот юноша всегда оставался именно тем, кто выступает в роли помехи, молчаливого наблюдателя за отношениями других. Приходил поздно ночью, слушал под окнами за разговорами и признаниями в любви… не своими признаниями. — Он ревновал? — Он завидовал. — Чему? — Тому, что конкурент был решительнее, взрослее, богаче, сильнее. Одним словом, превосходил во всём, — Достоевский рефлекторно сжимает кулаки, но продолжает спокойно улыбаться, продолжая свой рассказ. — Юноша хотел стать лучше того, с кем сейчас спит его любовь, хотел заменить свой кислород простыми касаниями губ о губы, ведь любовь затмевала разум. Он был глуп и молод, поэтому вместо того, чтобы взять себя в руки просто… — Умер? — Сбежал. Подобно крысе встал и ушёл туда, куда ведут ноги, а потом просто встретил того, кого благодарил и проклинал одновременно. Он встретил вампира, который без особых раздумий выпил из него всю жизнь и даровал новую, бесконечно мрачную и лишённую света, — Фёдор поднимает взгляд на луну и прикусывает губу. — А потом юноша без сомнений пошёл назад после того, как стал сильнее и могущественнее. Но и теперь… бессмертным. — И что же он сделал? — Пришёл в тот дом и тихо постучал, дожидаясь, когда любовник той девушки откроет дверь. Прикинулся простым путником, которому нужен кров всего лишь на пару часов. И его, разумеется, впустили. Предложили спать на полу, ведь для третьего лишнего в постели нет места. Особенно если третий лишний — зверь в прекрасной оболочке. Хозяин дома хотел уже уходить назад, но юноша просто сломал ему шею. Ведь такая дрянь не имеет права даже на укус. Забавно, да? — Это жестоко, — Николай ёжится, ведь ждал совершенно другую сказку. — А потом вампир пробрался в постель к той, которую любил ещё при жизни. И сонный разум женщины не смог противостоять обаянию молодого человека с демонической сущностью. Она приняла его в своё ложе и обнимала охладевшее тело всю ночь, будто бы любила, не зная никогда. А ему приходилось держаться, просто сдерживать страсть и зарываться пальцами в её светлые волосы, которые пахли уже не чистотой, а исключительной порочностью, — Фёдор идёт всё глубже в лес и ухмыляется. — Он хотел разбудить и признаться, хотел сказать, но мог лишь понимать, а не чувствовать, хотел завалить на лопатки и выполнить все грязные мечты, но его вкус человеческой страсти умер вместе с ним. Остался лишь животный инстинкт, потому он был вынужден уйти, перешагивая через труп мужчины в коридоре. Вынужден исчезнуть и проживать жизнь отдельно от других. И вернуться к тому самому вампиру с белоснежными длинными волосами и периодически разрывать с ним плоть друг друга. Он искал счастья в трупах, когда шла бесконечная война…. — Вампиров и людей? — Гоголь знает, но переспрашивает. Он слушает, но прерывать не хочет. Ведь эта сказка захватывает дух. — Именно, она самая, — Достоевский не хочет рассказывать всё, что было дальше, но ему нужно это говорить. — Вампир вернулся в родное место через семнадцать лет и узнал, что та девушка умирает от его же решений на войне. Поэтому просто постучался в те самые двери и дождался, когда ему откроют. Когда его, вечно молодого и прекрасного запустят в дом. Она молчала и вздрагивала, когда он обнажал острые клыки, ведь слишком поздно поняла, что сама впустила зверя. В свой дом, не только в постель. Уже в здравом рассудке, а не не в себе. У неё уже был довольно взрослый ребёнок от того мужчины, который бродил неизвестно где. Она в него верила, сама умирала, но из последних сил улыбалась. Поэтому и вскрывала вены, давая вампиру испивать свою кровь до полного истощения. Ему было уже всё равно, ведь цель резко изменилась. Он захотел увидеть того ребёнка и убить, но… Когда встретил его и увидел длинные светлые волосы и голубые глаза, как у матери, просто завороженно смотрел. — Похож на меня, хах, — Николай замечает, что Фёдор стоит лицом к лицу с ним самим. — Да, потому ты знаешь продолжение этой истории, — Достоевский усмехается и аккуратно целует Николая так, чтобы не задевать клыками чужие губы. — Откуда мне знать продолжение этой истории, если я её впервые слышу? — Впервые слышишь, можно сказать, свою жизнь?