Поцелуй души

Без возврата Средь разврата Мы невинны. (с) Канцлер Ги – Кинозал для психопата Все давно знали: Лави заткнуть практически невозможно. Одна из прописных истин Чёрного Ордена, стоящая наряду с «сделать Линали комплимент – самоубийство» и «нагрубить Канде – ещё большее самоубийство, чем комплимент Линали». А, будучи Историком, рыжий экзорцист мог сутки напролёт рассказывать всевозможные мифы и легенды, снабжая их своими, не всегда приличными, комментариями. Однако, по сравнению с его обычной трескотнёй, эти повествования невозможно было не слушать. Младший Историк любил слова, и они отвечали ему взаимностью: его рассказы всегда были притягательными, предложения лились мерно, сплетаясь в идеальной структуры текст, расстановка акцентов и замечаний была идеальна. Особенно ему удавались легенды. Линали, как и полагается девушке, болела за прекрасных принцесс и их принцев с конями, ненавидела драконов и злых колдуний, однако планомерно засыпала под рыцарские подвиги и военные походы. Аллен всегда с одинаковым интересом и открытым ртом слушал как про сражающихся за свои отношения возлюбленных, так и про битвы за богатства и награды. Канда кривил губы, вытягивая их в тонкую полоску, однако не прерывал Кролика – то ли для того, чтобы потом лишний раз напомнить Уолкеру про его «бабский характер, уступающий даже Линали», то ли потому что сам невольно прислушивался к Лави. — …как говорится в легенде, этот народ не знал бед, войн, голода или смуты. Абсолютно счастливые люди – бывает ли такое? Лави обвёл присутствующих взглядом, и, убедившись, что повествование заинтересовало всех, продолжил: — Скот не вымирал от болезней, посевы не страдали от засухи, эпидемии не трогали города. Вода всегда была чистой, воздух – свежим, а люди – счастливыми. Так было заведено, так было правильно. Наверное, сейчас это назвали бы раем, но тогда – это была норма жизни. Не было ссор – люди умели жить в мире, находить компромиссы и прощать, не было горя – люди умели понимать смерть, не было разочарований – люди умели помогать друг другу, не было одиночества – люди умели заботиться друг о друге, и самое главное – люди умели любить. В самом высоком смысле этого слова. Не было телесных контактов – любовь выражали всей теплотой, сердцем, отдавая человеку самое главное, ценное, живое, что есть в каждом из нас – душу. Линали закрыла рот руками. Аллен затаил дыхание. Канда умело делал вид (?), что дремлет. — ...но, как известно, ничто не длится вечно, особенно счастье. Люди растеряли все эти навыки, знания, погрязли в своих мрачных помыслах и чувствах, отяжелили их желанием плоти и осквернили любовь. Так и закончил своё существование самый счастливый народ. Ли всхлипнула. Уолкер напрягся. Канда дрых. — … однако до сих пор существует поверье, что каждый человек сможет возродить в себе этот рай, стоит только выполнить самый священный из обрядов народа Счастья. Но не каждому это под силу – мы стали жёстче, приземлёнее, да и большинство даже не догадываются о том, как надо любить… и все же, в древних свитках написано, что шанс есть… Драматическая пауза заставила экзорцистов податься чуть ближе к рассказчику. Даже мечник, кажется, приоткрыл глаз. — …стоит только… поцеловать душу. Поцеловать душу того единственного, кого ты любишь. Дотянуться до нее, тронуть её своими губами и тогда, если чувства твои искренни и ты выбрал ТОГО САМОГО, ответившего взаимностью, ты достучишься до рая... Книжник откинулся на сиденье и удовлетворённо уставился на результат: у Линали горят глаза, Уолкер высмаркивается в Тима, Канда запоминает, чем именно будет трепать Стручку нервы в следующий раз… Всё по плану. Страйк! — Лави? – неожиданно очухивается седой экзорцист, — а как можно поцеловать душу? Кролик немного удивляется, даже, кажется, задумывается. Аллен выглядит так наивно и как-то слишком серьёзно для подобного вопроса — невозможно сдержать улыбку. Ребёнок он и есть… — Словами. * * * Канда умел быть до безумия нежным. Если хотел. Правда, не чаще одного раза в месяц, хотя бывали и «внеплановые» вспышки нежности, то есть «не грубости» (мы же говорим о Канде). Однако именно из-за этой спонтанности и редкости такие моменты были по-настоящему ценными. Обычно нежность настигала мечника, когда Уолкеру до потери себя оставалось совсем чуть-чуть, меньше шага между сознанием и забвением, и когда в своих мыслях у Разрушителя Времени не осталось маломальской опоры, прикосновения из реальности возвращали сильную душу в тщедушное тельце. Но вчера японец был далеко не нежным, даже наоборот. Он был тихим, острым, резким… впрочем, как и всегда, конечно, но вчера мечник был ещё и зол. Даже в ярости. Так что мальчишке досталось не слабо – ощущения после такого секса сильно напоминали последствия их тренировок, вот только на душе было гораздо паршивей. Хотя, это довольно иронично для Аллена — жаловаться на использование своего тела и души – не Канда первый, не, возможно, последний… Уолкер переживет, куда он денется (во всех смыслах). Хотелось бы свалить в свою комнату и зарыться там в одеяло, подушку, одиночество… но ещё вчера, сквозь наступающую темноту, мальчишка подумал, что вряд ли смог бы добраться до спасительного укрытия, не привлекши к себе лишнего внимания – оправдывайся потом за походку, одежду без пуговиц, разбитую губу и вообще, хрен знает, что там ещё мог оставить Канда…. Утро началось до отвращения и тошноты привычно: всё тело болело, при каждом движении острые иголки пронизывали стёртые о стену лопатки и всю нижнюю часть спины – это Аллен понял, ещё не до конца придя в себя… Поэтому, когда Канда неожиданно приподнялся, оперевшись рукой на грудь Уолкера, последний непроизвольно охнул, хотя сил и желания возмущаться не нашёл. Говорить вообще не хотелось – когда полночи тебя смешивают с грязью и заставляют почувствовать себя полным ничтожеством, выбивая последнюю гордость и вбивая кое-что другое… почему-то потом нет особого желания вести утренние беседы. Странно, правда? Иногда, совсем редко, Аллен не мог точно сказать, что для него разрушительнее – Ной внутри или любовь к ЭТОМУ человеку. Все остальное время он знал точно – любовь. Поэтому раз за разом прощал Канде ссадины, синяки, царапины, боль, кровь, жестокость и своё самолюбие, размазанное по подошвам сапог мечника. И в этот раз простит. Точнее уже, даже заранее…. Он знает, что ничего не поможет — недобитое чувство собственного достоинства будет ещё долго скулить в голове, но, чтобы немного потешить себя, можно подуться хотя бы час. Пусть Уолкер и уверен, что Канде глубоко насрать на его высокоморальные душевные терзания. Джокер Бога… пфф, какой пафос. Сейчас этот Джокер распластан на кровати самого-несносного-эгоистичного-и-ядовитого экзорциста в Ордене, оттраханный им несколько часов ранее до потери пульса. Лежит, думая о том, что уже не злится и позволит сделать с собой что угодно… не раз. Мечник встряхнул почти погрузившегося обратно в себя Уолкера. Нельзя было сказать, что утренний секс Канда любил. Трудно понять прелесть нечищеных зубов, грязных простыней и далеко не идеально чистого (после ночных событий) тела под тобой, но иногда... Канда характеризовал это состояние как «накрыло». Никак по-другому свои действия мечник объяснить не мог. Канда умел быть нежным. Когда хотел. Нежным, до слёз Уолкера. Подмяв под себя пацана, мечник явственно ощутил небольшое сопротивление. Мояши не то, чтобы пытался его оттолкнуть – но всё же цеплялся за плечи, шею и особенно руки, которые уже скользили по обнажённому телу. Скользили… медленно, аккуратно, поглаживая выступающие косточки, слегка надавливая… скользили нежно, скользили так, что Аллен капитулировал почти сразу – такие действия не оставляли ему и шанса на сопротивление. Самым сильным средством борьбы против изголодавшегося по человеческому отношению экзорцисту была не боль, не оскорбления, а нежность. Ласка против Аллена – как абсолютное оружие. Канда не открывал глаз – казалось, он просто ещё не проснулся и , как только поймёт, что делает – спихнёт прибалдевшего мальчишку на пол, покрыв его матом и всем, чем под руку попадётся… Так бы и подумал Уолкер, если бы не знал, что мечник просыпается резко и его грань между сном и реальностью равна толщине Мугена. Оставалось только дивиться настрою вечно-недовольного-экзорциста и наслаждаться коротким (а в этом мальчишка не сомневался) мигом блаженства – пока это возможно… Утренний секс обычно был рваным. В свете восходящего солнца нежность между ними смотрелась как-то неуместно, да и мечник не любил показывать свои слабости никому, даже солнцу. Поэтому чаще всего редкий секс с утра пораньше заменял Канде тренировку. Опять же, с мелким – ходить далеко не надо. Тем более, брезгливым к естественным вещам экзорцист не был никогда , поэтому засохшая сперма не вызывала у него равным счётом никаких эмоций. Это Уолкеру должно быть неудобно или как у него там… а ему, Канде, глубоко похеру. А что касается поцелуев... так они просто не целовались. «Солнце же всё видит…» — объяснял это себе Уолкер. Но сегодня… Нет, он не просил прощения. Да и благодарности не ждал. Канда просто характеризовал это состояние как «накрыло». Получив полупоцелуй-полуприкосновение к шее Аллен замер. Сначала ему показалось, что это сон.. Конечно, во снах обычно не ломит тело после грубого секса, но в его сновидениях на грани потери разума могло быть всё, что угодно… Однако рука, проскользившая по груди к паху и надавившая на низ живота была уж слишком реальной. Теплой, грубой… настоящей. Но нежный Канда при свете дня – это точно что-то из области фантастики и сказок о принце на белом коне… Канда умел быть медленным. Когда хотел. Медленным, до сумасшествия Уолкера. Он неспеша гладил тело пацана, надавливая ладонями на каждый сантиметр, заставляя то расслабляться, то группировать мышцы, потягиваться, изгибаться, приподнимаясь над кроватью, почти отрывая голову от подушки… Аллен был на удивления тихим в такие моменты. Обычно, он просто не умел сдерживаться, за что частенько был вдавлен в матрас лицом или просто напросто заткнут, но когда так… когда губами по шее, руками по рёбрам, и ниже – животу, бедрам, ногам… поцелуем в пупок, дыханьем в области паха… У Уолкера наворачивались слёзы, в горле застревал комок и он не мог произнести ни звука. Лишь сдавленно редко дышал, пытаясь совладать со своим телом и разумом, чтобы не заплакать от наслаждения и не закричать от остроты ощущений… Канда умел быть чувственным. Когда хотел. Чувственным, до потери Уолкером самообладания. Он специально не открывал глаз – так можно было точно понять, что именно нравится Недомерку, какие действия вызывают большую отдачу, когда он выгибается на миллиметр резче, удары его сердца становятся чаще и пальцы сжимают простынь на ньютон сильнее… потому что Канда ЧУВСТВОВАЛ. Каждый вздох, движение, поворот головы, судорогу, даже то, как мелкий вжимает своё тело в кровать, пытаясь уклониться от сводящих с ума ощущений… Канда ласкал любимое тело с закрытыми глазами. Любимое. Тело. Ему нравился впалый живот, проступающие рёбра, тонкие пальцы, хрупкие плечи, сводимые судорогой, сжимающие его член мышцы, ласкающий рот… Пожалуй, в такие моменты он мог пересчитать губами все позвонки Мояши и даже не покривиться от такого действа. Да, тело он определённо любил. А что касается самого Недомерка… Мечник предпочитал просто не задаваться этим вопросом. К чему душевные терзания, если и так хорошо? А то ещё пришлось бы признать, что душа Мояши идеально соответствовала выбранному ею телу. И тогда, возможно, Канде захотелось поцеловать ещё и душу, а слов он не переносил. Да и зачем ему был тот далёкий эфемерный рай, если рядом был… было тело Недомерка. Так мечник оправдывал их со Стручком отно... действия (нет, не отношения, никаких, мать их, отношений!), а потом долго выбивал из себя в тренировочном зале свою же слабость. Канда умел быть ещё и терпеливым. Терпеливым до потери Уолкером маски. Когда хотел, разумеется. Аллен болезненно дёрнулся, когда Канда ввёл в него первый палец, смоченный в слюне. Раздражение от секса несколькими часами ранее ещё не прошло, и мальчишка выгнулся на кровати, слишком резко вдохнув, чтобы подавить стон боли. Он всё ещё не мог поверить в аккуратного и нежного мечника (нонсенс) с утра пораньше (бред воспалённого мозга в самом сладком эротическом сне), поэтому рефлекторно сжимался, подсознательно пытаясь препятствовать болезненному проникновению. Но, как известно, Канда умел быть… Терпеливо переждав спазм и успокоив партнёра всего лишь прикосновением губ к бедру, экзорцист надавил чуть сильнее, вводя палец до конца и, чуть подождав, потянул Аллена на себя, подсовывая скомканное одеяло тому под поясницу, заставляя мальчишку согнуть ноги для лучшего доступа. Обычно в такие моменты Аллен пытался хоть как-то прикрыться, но сейчас, будучи уже на грани болезненного удовольствия, он лишь шире раздвинул ноги и подавился очередным стоном, когда мечник ввёл второй палец. Солнце уже достаточно осветило комнату, и можно было различить на теле мальчишки даже самые мелкие шрамы, так ярко контрастирующие со светлой кожей и идеальной по всем параметрам фигурой мечника. Но Аллену было уже не до стыда, а Канда был нежным только с закрытыми глазами. Владелец Мугена не спешил ускорять темп. Три пальца двигались в Недомерке уже легко — можно было без проблем достать до самой чувствительной точки и с силой провести так, чтобы Уолкер поперхнулся воздухом и выгнулся до хруста в костях. Чуть приподнявшись, мечник дотянулся до лица Аллена и медленно, с чувством, поцеловал его в шею, параллельно проводя свободной рукой от щеки вниз – по всем телу, словно очерчивая завоёванную территорию. На краю сознания Уолкера мелькает вопрос о том, как Юу может ориентироваться в слепую так точно, но быстро исчезает из-за своей несвоевременности. А ответ очень прост – Канда знает любимое тело наизусть. Входя в Уолкера, Канда удерживает Недомерка на месте – дернется же, от избытка чувств – испортит всю, что б её, романтику. Мальчишка перестаёт метаться по кровати, сосредотачивая своё внимание на вторжении, и почти воет от нетерпения. Мечник входит наполовину, останавливаясь, и продолжает ласкать тело руками – проводит ладонями по бокам, заставляя Аллена дрожать и извиваться в желании почувствовать острее, резче... кто бы знал, как ему даётся это самообладание! Постоянно прикушенная изнутри щека хоть и регенерирует почти сразу, но этой боли хватает, чтобы не сорваться и не отыметь мелкого быстро и качественно. Ну уж нет, не зря он всё это затевал… Мечник неспеша выходит из дрожащего тела и, притянув Мояши ближе, так же медленно проталкивается обратно – на этот раз до конца. Уолкер стонет и с силой сжимается вокруг члена любовника, обнимая его ногами в несознательной попытке свести колени, и просяще дёргается, заставляя мечника вжимать себя в кровать и тихо материться сквозь зубы… Канда склоняется над Алленом и целует его чуть выше живота, вытаскивая член наполовину и входит опять тягуче медленно, параллельно продвигаясь всем телом вдоль груди Недомерка, обдавая кожу горячим дыханием, но не касаясь. Издевается. Заставляет Уолкера просить, скулить, умолять… самому рвать в клочья свою гордость. Зубами. Ведь ласка для Аллена – как абсолютное оружие. Уолкер уже на пределе, у него кружится голова, воздух не поступает в лёгкие, возбуждение достигло болезненного состояния – а Канда и не собирается прикасаться к его члену – это тоже один из пунктов его, что б её, романтики. Снова полностью войдя, мечник ненадолго – всего на пару секунд, ложится на Аллена, который тут же льнёт к нему, вжимаясь в тело, обхватывая плечи старшего экзорциста, мёртвой хваткой вцепляясь в кожу и еле слышно, на грани колыхания воздуха, шепчет-стонет-молит в два выдоха: — Кан… да… Мечник срывается. Аллену хватает ровно пяти резких толчков и пяти громких болезненно-блаженных вскриков до разрядки, Канда двигается ещё около тридцати секунд в теле, сведённом судорогой оргазма, и только тогда кончает с глухим рыком, упираясь лбом в плечо полубессознательного мальчишки. Потом выходит, ложится на спину справа от Уолкера, раскидывая руки в разные стороны, и потягивается. Будто проснулся секунду назад. И только тогда открывает глаза, кидает острый взгляд на часы, и потягивается снова. Уолкер лежит не двигаясь. Его будто оглушает каждый раз после вот таких вот нежностей. Как только к нему возвращается чувствительность в теле, а в ушах перестаёт звенеть, он сводит колени как можно сильнее и обхватывает себя руками. Обычно мечник сразу уходит – в душ, а потом какое-то время ведёт себя с Алленом ещё более холодно, чем обычно. Даже не так. Он его не замечает. Даже на ехидные реплики не реагирует. Таким образом, после таких вот сказочных моментов Аллена прикладывают лицом о кирпичную стену реальности. С размаху. «Не забывайся». Аллен поворачивается к неподвижному Канде спиной и подтягивает колени к груди. Ему стыдно, как-то пошло и противно от самого себя – ну что он, как ребёнок? И почему эта упрямая скотина всё ещё лежит рядом? Уснул что ли? Уолкер накрывает голову здоровой рукой – ни за что не признается, но это похоже на истерику. Такое ощущение, что ему показывают рай, а потом резко напоминают, что ему никогда туда не попасть, и оставляют мучаться здесь с жестоким сексом от Канды, психоделическими (а порой просто страшными) снами, глупыми надеждами и Ноями в голове. Судорожный вздох. На второй половине кровати намечается движение и Уолкер уже решает, что Канда наконец решил его покинуть, как всегда, и вот, через минуту, можно будет вдоволь побиться головой о стену без свидетелей. Он не успевает решить, о какую из четырёх поверхностей биться, когда его резко хватают за руку и переворачивают. Канда не выглядит раздражённым, злым или же наоборот, довольным… он просто такой, как всегда. — Если ты, тупой Недомерок, ревёшь из-за того, что последними криками перебудил весь Орден, то прекращай ныть – твои вопли в 5 утра никому нахер не сдались. Сказав это, Канда накрывает глаза ошарашенного Уолкера рукой. — Эм… Канда.. что ты?... – договорить ему не дают. Поцелуй вдавливает голову в подушку и Уолкер даже не может ответить — мечник не целует, а будто пытается вдохнуть жизнь в его тело, делая это с каким-то отчаянием. Аллен приходит в себя только когда Канда отстраняется. — Хватит уже. Я заебался вытаскивать тебя из этого говна, ты, мелкий бесполезный бобовый стру… — Я люблю тебя. Поцелуй души? Вряд ли. Звучит как оправдание. Всем его (их) поступкам и действиям. Тому, что они сейчас в одной постели и тому, что, и правда, он слишком громко кричал… Оправдание для обоих. Оправдание и констатация факта. И, раз уж Канда отвечает за физическую составляющую их отношений, то ему, Аллену, остаётся говорить за них обоих – что он и делает. И пусть такими путями им никогда не достичь того эфемерного рая… кто сказал, что он им нужен, когда есть здесь и сейчас? Да и, если уж говорить честно, Уолкер не готов отказаться от такого секса. Отказаться от любых прикосновений этого человека, отказаться от единственного, что возвращает его к жизни. Не готов. Не сможет. Не позволит этому произойти. И ничего ему больше не надо. Не это ли рай? Кстати, а с закрытыми глазами признаваться самому себе, и вправду, гораздо легче.