first love

В ночной тишине раздается щелчок колесика зажигалки и шипение подкуриваемой сигареты. Юнги снова курит, хотя, кажется, обещал Хосоку, что бросит эту вредную привычку. Огонь ласково лижет кончик сигареты, а Мин вновь делает затяжку. Да, он обещал, но какая теперь разница, когда Хосока рядом нет, а вредная привычка позволяет ненадолго забыться? Дым обжигает легкие и оседает там, Юнги хочет кашлять, но совсем не из-за курения. От цветов, что обвивают внутренние органы, забивая собой легкие, собираясь комком в дыхательных путях, мешая сделать спасительный вдох. Никотин убивает их на время, почти так же, как солнечные цветки под кожей самого Мина. Он смотрит в раскрытое окно: ночь мягко опустилась на город, и в душе рэпера сейчас так же темно, только вот больше нет этих неоновых огней, которые освещали его город. За окном спешат парочки, просто одинокие, или не очень, люди, разносится стрекот сверчков и слабые звуки музыки с центральных улиц. Юнги смотрит на жизни других людей и хочет выйти в окно, чтобы прекратить этот бесконечный кошмар своей жизни. То, что называют жизнью, наверное. Он вдыхает никотин так глубоко как может, в попытке убить глупые чувства к Хосоку, в попытке испепелить чертовы ромашки под ребрами. Внутри пусто, если не считать немного подвявших цветов, и лишь дым сигарет заполняет эту пустоту ненадолго, позволяя чувствовать себя чуть лучше, позволяет не думать больше. Где-то внутри него, в самых отдаленных закоулках памяти, звучит их песня, которую они так и не дописали, потому что Хосок ушел, потому что Юнги больше не нужен Чону. Свыкнуться с мыслью, что Хосока больше нет рядом, было проще, но вот принять он ее все ещё не мог. Сколько прошло уже с того разговора? Кажется год или полтора, но слова разбиваются о черепную коробку, словно это было всего минуту назад. Он пытается понять, что сделал не так. Может, что-то было лишним? Может, Хосоку чего-то не хватило? Если бы Чон разъяснил, было бы проще, наверное. Сигарета медленно тлеет в длинных узловатых пальцах, обжигая нежную кожу. Мин вспоминает маленькую девочку из больницы душевно больных, куда он попал после неудачной попытки избавить себя от чертовой боли в венах. Она спрашивала его о том, что такое любовь. Девочка знала, что не выйдет из этого места, поэтому пыталась разузнать у него как можно больше о мире, что находился за серыми стенами психиатрической больницы. Мин тогда промолчал, он не хотел обрекать ее на мучительные мысли. Любовь — это шрамы на коже, которые рэпер прячет под рукавами длинных свитеров. Любовь — это миндальный запах оливковой кожи по утрам. Любовь для Юнги это чертов Чон Хосок, который обрек на муки его самого, оставив с перекрывающими кислород ромашками в легких. Юнги выбрасывает окурок в раскрытое окно, как когда-то с ним сделал сам Чон Хосок, надеясь выбросить вместе с ним все мысли о любимом танцоре, надеясь выбросить Чон Хосока из своей памяти. Поток ветра подхватывает окурок, унося все дальше и дальше, как надежду Мина на спокойное существование. Жизнью без неоновых огней его внутреннего города это не назовешь. Он помнит, что предложил той девочке посмотреть пару фильмов про любовь с его ноутбука, он не хотел ее разочаровывать в окружающем мире за стенами, который она даже не помнит. За просмотром ленты Мин мечтал вернуться обратно, без глупых цветов внутри, к Хосоку, который до сих пор его любит, и не было тех страшных четырех месяцев за метровыми стенами один на один с медикаментами и психами. За горизонтом занимается рассвет, огни ночного города медленно гаснут, солнце освещает все больше и больше. Совсем как Хосок нашел свое солнце, обрекая Мина на вечное существование в темноте. Он тогда сказал той девочке, что искать любовь не имеет смысла, любовь повсюду: в звуках, в каждой клетке, даже в потертом коричневом пианино Мина, находящемся дома. К которому он не мог притронуться после ухода того, кого любил больше своей жизни. Звуки, издаваемые инструментом, причиняли боль, напоминали о счастье, которое он испытал с Чоном, и вдребезги разбитом сердце. После выхода из лечебницы он пытался играть, но это занятие больше не приносило успокоение, лишь ножом по израненному сердцу полосовало. Юнги закрывает окно, ежась от холодного ветра и проникающих солнечных лучей, удаляется в глубь своей темной квартиры, в глубь своего черного города без неоновых огней Хосока. Сигарета дотлевает в пепельнице, распространяя горький дым по комнате, смешивается с горькими воспоминаниями и потухшими неоновыми вывесками радужных мыслей и планов на будущее.