Прыжок

*** Беверли Хиллс, 10 мая 200… года. Он краем глаза обратил внимание на объявление, идеально ровно наклеенное на стену возле входа в ресторан, и слегка сбавил шаг, пропуская Дженну и её подругу вперёд. Что его так зацепило, он потом так и не смог объяснить себе; то ли кричащая надпись о солидном вознаграждении, то ли лицо на фотографии — серьёзное, хмурое, синяки вокруг глаз, усталый, болезненный вид. Гриффин О’Коннер, 25 лет. Цена поимки — десять тысяч американских долларов. И больше ничего — никакой информации, которой обычно пестрят подобные объявления: что сделал, когда пропал, как был одет и прочие подробности. Просто имя, лицо и цифра с четырьмя нулями. Внизу листка — номер мобильного телефона. Дженна обернулась в дверях, улыбнулась, вопросительно подняв брови: — Ченни? — Иду, — отозвался он, с трудом оторвав взгляд от пугающе странного лица. И всё то время, пока он шёл за Дженной к столику, кивая знакомым, ему очень хотелось вернуться и ещё раз увидеть те глаза, которые угрюмо смотрели на него из-под нахмуренных бровей. Весь ужин Гриффин О’Коннер не шёл у него из головы, как наваждение, и стряхнуть этот морок не получалось, поэтому он отвечал невпопад, рассеянно реагировал на шутки и отчаянно удивлялся сам себе, повергнув жену и её подругу в недоумение. На выходе из ресторана он снова притормозил, дождался, пока Дженна и подруга не отойдут подальше, направляясь к машине, и, сковырнув со стены белый листок, свернул его и сунул в карман джинсов. Непонятно зачем. Дженна собиралась навестить какую-то родственницу в Майами и улетала рано утром, поэтому, к тому моменту, как Тейтум закончил смотреть футбол и сходил в душ, она уже крепко спала, подложив ладони под щёку, как маленькая девочка, и Ченнинг, скользнув под одеяло рядом, нежно поцеловал её в плечо. Она, не оборачиваясь, что-то пробормотала. — Спи, — прошептал он, потянулся, взял с ночного столика и осторожно развернул смятый листок объявления. В тусклом свете ночника лицо на фотографии выглядело совсем юным, нервным, очень уставшим. «Что ты натворил, Гриффин О’Коннер, — мысленно спросил Тейтум. — Ты не похож на преступника. Ты похож на человека, которому смертельно страшно, но ты упорно идёшь к своей цели. А какая она, твоя цель? И не поэтому ли тебя ищут?» Он ещё раз подумал, отчего вдруг это объявление так заинтересовало его. Лицо Гриффина не казалось ему знакомым, он никогда раньше не видел ни единого объявления о нём — они будто выросли по всему району за одну ночь: только по пути от ресторана до дома он насчитал десятка полтора. Все одинаковые: имя, лицо, вознаграждение, телефон. Он не находил иного объяснения своей заинтересованности, кроме одного: он видел этого человека, возможно, давно, но забыл. А сейчас подсознание упорно напоминало ему, что Гриффин когда-то попадался в его жизни, но как и при каких обстоятельствах — этого Тейтум под страхом смерти вспомнить не мог. Ну и чёрт с ним. Он аккуратно сложил объявление, сунул под подушку, сгрёб жену в охапку и вскоре уснул, зарывшись лицом в её тёмные волосы, сладко пахнущие шампунем. *** Пустыня Мохаве, рядом с Логовом, 11 мая Чёрт, они всё-таки опередили меня. Я успел пригнуться, увернувшись от проволочного жала, которое зловеще искрилось, и мгновенно оказался за спиной лысого ублюдка в кожаном плаще, но тот оказался на редкость проворным и пальнул ещё раз, практически в упор. Ещё двое бежали к нам, увязая в песке; за их спинами маячил армейский джип, ослепляя дальним светом. От боли в плече у меня потемнело в глазах: чёртов шокер сработал как нужно, и проволока вспорола мне куртку, наискось, от плеча до середины груди, разорвала майку и обожгла кожу болезненным разрядом. Слава богу он не успел выстрелить второй раз, чтобы удержать меня, и я, плохо соображая от боли, прыгнул — вслепую, не подумав как следует, забыв о предосторожностях. Прыжок вышел неудачным — вывалившись из телепорта на той стороне, я мало того, что полетел кувырком, стёсывая колени и локти об асфальт, так ещё и сделал это ровно посреди богатого района Лос-Анджелеса, вперемешку застроенного виллами звёзд и очень состоятельных смертных. Меня бросило головой в чей-то забор и оглушило, кровь лилась ручьём, перед глазами висела тошнотворная муть… но если я не хотел, чтобы меня достали и здесь, нужно было собраться и уматывать отсюда. Ногами, чтобы они не учуяли телепорт. Это было чертовски трудно. Кое-как опираясь на забор, я поднялся на ноги, молясь, чтобы ни один обитатель района не вышел прогуляться со своей собачкой на ночь глядя, и поплёлся к перекрёстку, оставляя за собой кровавый след. Одной рукой я держался за забор, другую прижимал к ране на груди, там, где острый наконечник проволоки, похоже, вырвал кусок кожи. Мне было больно, но куда хуже было то, что мне снова стало страшно. Их слишком много и они совершенствуются с каждым днём, они научились чувствовать, когда я прыгаю, и практически предугадывать моё появление в новом месте. Мне придётся снова менять Логово — я даже представить себе не мог, куда мне переехать. Голова кружилась, мысли путались, но я усилием воли заставлял себя идти. Прыгать нельзя ни в коем случае. Нужно добраться до перекрёстка, заползти в туалет кафе и привести себя в порядок… и нужна аптека, чтобы купить бинты и обезболивающее. Я покачнулся, выходя из-за угла на дорогу, потерял равновесие и упал на колени, в панике отпустив забор. В то же мгновение над моим ухом завизжали тормоза, свет больно резанул по глазам, хлопнула дверца автомобиля, и я инстинктивно перекатился на бок, в отчаянии чувствуя, что сил вскочить у меня нет, и если это они, то остаётся только… — Что за чёрт! — голос надо мной прозвучал встревоженно, чья-то рука коснулась моей груди, и я поморгал, молясь, чтобы вернулась прежняя чёткость картинки. — Ты жив? Из полумрака над головой вытаяло лицо — парень примерно моих лет, коротко стриженый, симпатичное лицо, обеспокоенные зелёные — ух ты! — глаза. Свободная футболка, мускулы как у борца. И голос, который отчего-то звучал для меня как музыка, от него хотелось закрыть глаза и слушать, уплывая в тёплое, уютное забвение… — Эй, ты! — меня снова осторожно потрясли, и я разлепил веки. — Чёрт, сколько крови… Я вызову скорую и полицию. — Не… Не надо полицию, — я облизал губы, очень хотелось пить. — И скорую не надо. Отвези меня в безопасное место… Он нахмурился. — В безопасное место? — Куда полиция даже не сунется, — мне было всё тяжелее говорить. — Пожалуйста… помоги мне. Зелёные глаза, смотревшие мне в лицо с каким-то странным выражением, были последним, что я видел, прежде чем отрубиться окончательно. Вот так я, великий перестраховщик, джампер с двадцатилетним стажем, который знал всё о безопасности и рисках, совершил две ошибки за короткий весенний вечер: прыгнул, не подумав куда, и доверился первому встречному только потому, что он показался мне вполне безобидным. Это была непростительная глупость, но я очень надеялся, что интуиция меня не подвела. *** Дом Ченнинга Тейтума, 11 мая, ночь Это был он. Тот самый парень с фотографии на объявлении. Тот, за которого Тейтум мог запросто получить десятку, просто набрав безликий телефонный номер. Он лежал на асфальте, силясь встать, весь в крови — её тёмные следы остались на руках Тейтума, он чувствовал её запах, навязчивый и липкий. На белом лице парня ярко сверкали глаза — как ни странно, в них не было безумия, только страх, мольба о помощи и какая-то унылая обречённость. Безопасное место. Собственно, оно здесь, рядом, подумал Тейтум, помогая парню встать на ноги; тот всей тяжестью повис на его плече, уронив голову на грудь и сипло дыша. В машине он скорчился на заднем сидении, мелко дрожа. На светлой обивке расплывались тёмно-бордовые пятна. — Прости, — пробормотал он. — Я заплачу за чистку. — Почему ты не хочешь обратиться к врачу? — Потому что они обязаны сообщить полиции, — их глаза встретились в зеркале заднего вида, и Тейтум ощутил странное волнение, похожее на предвкушение какого-то из ряда вон выходящего события, он чувствовал, что с этого момента вся его размеренная, предсказуемая жизнь пойдёт кувырком, но не испытывал никакого страха. Словно всё случилось так, как должно было случиться. — Меня зовут Ченнинг, — проговорил он, с трудом оторвав взгляд от своего пассажира и сосредоточившись на дороге, к счастью, в этот час пустой. — Я… где-то тебя видел… — пробормотал парень. — Я тебя тоже, — усмехнулся Тейтум, извлёк из кармана мятый листок и протянул назад. — Рад познакомиться, Гриффин О’Коннер. Тот молча забрал объявление, развернул, пробежал глазами и снова поймал взгляд Тейтума в зеркале. — Давно ты его сорвал? — Вчера. Их полно по всему Беверли Хиллс, но раньше я их не видел. — И что ты думаешь? — Гриффин с трудом устроился поудобнее, прикрыл глаза. — Думаю, что за мелкого воришку такие деньги не платят, а ты больше ни на кого не тянешь. Гриффин слабо усмехнулся. — А может, я из дома сбежал. И безутешные предки меня ищут. — Маловероятно. На ребёнка из любящей семьи ты тоже не похож. Тейтум понял, что сказал что-то не то, когда рот Гриффина дёрнулся как от боли, но извиняться не стал, так как не знал, за что. — Ты думаешь, мы едем в полицию? — проговорил он, рассматривая в зеркале лицо своего загадочного пассажира — бледное, настороженное, ставшее вдруг совершенно юным. Вихрастые волосы, спутанные и грязные, мальчишески стройная и лёгкая фигура, невысокий рост — всё это никак не тянуло на двадцать пять лет, указанных в объявлении. — Я надеюсь, что мы едем не в полицию, — отозвался Гриффин, осторожно отдирая порванную майку от края пореза. — Иначе мне полный звиздец, а тебе десятка косых. Дилемма, ага. — Он невесело усмехнулся, настороженно поглядел по сторонам, назад, и снова съехал в полулежачее положение. — Почему ты мне доверяешь? — спросил Тейтум, остановив машину перед воротами и нашарив в кармане куртки брелок для открывания. — Потому что ты не похож на того, кто готов сдать при первой возможности. И судя по твоей тачке тебе десять тысяч не особо нужны. — А ты не похож на преступника, — отозвался Тейтум. — Вопрос обоюдного доверия решён, — Гриффин слабо улыбнулся и зашипел от боли. — Интуиция — великая штука. Я знал, что ты привезёшь меня… — …к себе домой, — закончил Тейтум. — Я добропорядочный гражданин, даже более чем. Полиция ко мне не сунется, если только за автографом. Они въехали в просторный гараж, где стояла маленькая Ауди ТТ Дженны, и Тейтум заглушил двигатель. — Так ты звезда… Ну верно, тут одни звёзды и живут. Вот меня угораздило, — Гриффин засмеялся, опираясь на руку Тейтума, который помогал ему выбраться из машины. Его взгляд задержался на лице Ченнинга, быстро обежал тело и снова вернулся к лицу, к глазам, зелёным и удивительно ярким. Он глубоко вдохнул — приятный запах чистого здорового тела, еле уловимый аромат хорошего парфюма. А Тейтум видел перед собой грязного, окровавленного, очень усталого молодого человека и понимал всё явственнее, что именно так должно было случиться, и никак иначе. Это ощущение вызывало колкие мурашки по телу. Они стояли в полумраке гаража, очень близко друг к другу, один обнимал и поддерживал другого, и в этом было что-то глубоко интимное, доверчивое и обнадёживающее. Тейтум чувствовал напряжение, исходившее от Гриффина, словно какая-то мощная сила пронизывала его тело и вибрировала в нём, несмотря на то, что тот выглядел полумёртвым. — Я сейчас отключусь, — предупредил Гриффин почему-то шёпотом. Тейтум стряхнул оцепенение и потащил его к дверям. — Идём, я всё устрою. — Слушай, — пробормотал Гриффин, когда они взбирались по лестнице как два пьяных придурка, хватаясь за стены и перила. — Мне действительно очень неловко. Ну, что тебе приходится со мной возиться. Ты же звезда и всё такое… — Я не человек, что ли? — раздражённо буркнул Тейтум, распахивая дверь в гостиную и зажигая свет. Доковыляв до дивана с белоснежной кожаной обивкой он свалил на него Гриффина и отступил на шаг, тяжело дыша и любуясь делом своих рук. На его лице возникла медленная улыбка — та самая, от которой падали в обморок женщины и необъяснимо таяли и расслаблялись мужчины. Гриффин смотрел на него непонимающе. — Ты что? — Да так… Просто я подумал, что жизнь богаче любого кино. — Это точно. Я тебе диван уделаю. — Хрен с ним. В душ сможешь пойти? Тебе надо кровь смыть, и посмотрим, что делать с твоей раной. Гриффин завозился, осторожно садясь. Тейтум обратил внимание на его руки — красивые тонкие пальцы, изящная кисть. Его взгляд скользнул выше, по покатому склону плеч, укрытых потёртой кожаной курткой, по шее, прикрытой лохматыми рыжеватыми волосами, переместился на лицо, которое нельзя было назвать однозначно красивым, но что-то в нём было такое, что вызывало желание смотреть и запоминать каждую чёрточку. Тейтуму захотелось провести ладонью по его щеке, но он тут же встряхнулся, удивлённый: какого чёрта? — Я сейчас принесу тебе полотенце, — хрипло проговорил он, развернулся и вышел. Ему вдруг стало страшно. *** Когда струи горячей воды обрушились на меня, смывая грязь, кровь и нечеловеческую усталость, я едва не застонал от удовольствия. Конечно, пришлось действовать осторожно — тело едва слушалось, так что я хватался за всё, что под руку подвернётся, забираясь в ванну и надеясь, что не расшибу себе башку до кучи. Тейтум прокричал из-за двери (прислушивался что ли?): — Тебе помочь там? — Сам справлюсь! — откликнулся я, пачкая кровью бледно-зелёные стены и чертыхаясь про себя. Рану начало зверски щипать. Вид она имела скверный, багровая припухлость как от удара хлыстом поперёк плеча и груди; там, где острый наконечник ловушки вошёл в тело, виднелся глубокий, наполненный кровью провал. Я случайно содрал корочку, и снова полило. Ванна выглядела так, будто в ней кого-то убили. Как в кино. Несмотря на боль, жжение и слабость, я хорошенько помылся — по мере сил. Мой походный душ в Логове ни в какое сравнение не шёл с этой сдержанной роскошью «звёздной» ванной. На полочке у зеркала громоздились всевозможные склянки и пузырьки разных форм, размеров и марок, преимущественно женские. Две зубные щётки. Два полотенца на сушителе — тёмно-зелёное и нежно-персиковое, поменьше. На дверном крючке висел невесомый халатик. Какой-то девчонке здорово повезло. Я не мог припомнить, в каком фильме его видел. Сказать по правде, за последние годы я так редко мог себе позволить просто расслабиться и посмотреть кино, хотя бы в Логове, так что неудивительно, что я его не узнал. Наверняка, играет в боевиках и всяких женских мелодрамах, с такой-то внешностью. Пока я у него, я в безопасности. Но судя по тому, что они буквально предугадали мой прыжок, развесив столько объявлений, что ни при каких обстоятельствах я не должен был демонстрировать свои таланты в этом доме. Я слишком хорошо помнил, что бывает, когда теряешь бдительность. Их не остановит то, что он актёр, живёт в престижном районе и наверняка не суётся на улицу без охраны. Я не хотел рисковать жизнью человека, который без лишних вопросов помог мне, но проблема была в том, что все мои деньги и паспорта были надёжно припрятаны по всему миру, и ближайшая точка, куда я перенёс несколько десятков тысяч долларов и два фальшивых паспорта, находилась в Нью-Йорке. Наверное, придется прыгнуть. Но не отсюда. Я попрошу его отвезти меня в безлюдное место, за город, поблагодарю, дождусь пока он уедет, и сделаю это. В Нью-Йорке, возможно, меня тоже ждут, но я лучше знал этот город и мог укрыться там, пока они не потеряют мой след. К тому же там был филиал моего Логова — менее оснащённый, конечно, но с неплохим запасом оружия и взрывчатки. Они у меня ещё попляшут. Я выбрался из ванной, кое-как замотал бёдра полотенцем и понял, что надеть мне по сути нечего: все мои шмотки превратились в окровавленные тряпки. Любимая куртка — тоже. Проклятье. Я мельком глянул на себя в зеркало. Мои шрамы — особенно те, старые, на правом боку, — выглядели устрашающе. Франкенштейн какой-то. Кровь унялась, но порез прямо полыхал на бледной коже. Я очень надеялся, что зашивать не придётся. — Эй, ты там не помер? — прозвучало из-за двери, и я вздрогнул. — Выхожу. Когда я вышел в одном полотенце, оставляя мокрые следы, Тейтум стоял ко мне спиной у бара и что-то наливал в стаканы. Он был одет совершенно по-домашнему, как-то уютно и просто — вытертые дырявые джинсы, мягкие, как вторая кожа, и толстовка с капюшоном. Услышав мои шаги, он обернулся, и на его лице — более чем симпатичном, насколько я мог судить — снова зажглась эта белоснежная, чуть неровная улыбка. Он мне нравился всё больше и больше, этот актёр. Я подумал, что, наверное, хотел бы иметь такого друга, но с моим образом жизни вообще не имею права заводить друзей. — Отлично выглядишь, — сказал он, подходя ближе и протягивая мне стакан. Я мельком взглянул на себя — бледный как мука, исцарапанный, весь в мелких синяках и ссадинах, а на груди полыхает рубец от электропровода. Отлично выгляжу, как же. — Слушай, можно я у тебя штаны и майку одолжу? И куртку какую-нибудь. Верну быстрее, чем ты думаешь, и чистыми. — Конечно. Подожди тут, выпей пока, я принесу шмотки. И аптечку. Тебе надо хоть как-то рану обработать. Он сунул мне стакан, прошёл мимо меня, и я снова, потянув носом, уловил этот его запах — очень чистый, терпкий, волнующий и в то же время спокойный, оставляющий ощущение надёжности. От его большого тренированного тела, которое двигалось с мягкой грацией танцора или бойца, исходило уверенное тепло, и мне захотелось, чтобы он обнял меня. Просто по-дружески. Перед тем, как я навсегда исчезну из его жизни. Он вышел, а я прошёлся по гостиной — просторной, но уютной, в которой каждому предмету мебели было выделено своё место, и всё смотрелось очень гармонично: было видно, что в этом доме живут люди со сходными интересами и привычками и любящие друг друга. На одной из фотографий Тейтум и красивая темноволосая девушка хохотали в обнимку, глядя в объектив, и я почувствовал болезненный укол под сердце. Я не мог позволить себе разрушить всё это одним махом. Пора было уходить, тянуть дальше не стоило. Тейтум вышел из спальни, неся стопку одежды, и замер, увидев меня с фотографией в руках. — Она красивая, — сказал я и осторожно вернул снимок на место. — Вы здорово вместе смотритесь. — Она уехала в Майами на неделю, — невпопад отозвался он, протянув мне одежду. — Тут мои старые вещи, которые мне уже малы, я их лет сто не надевал. Думаю, тебе будет впору. Он отчего-то избегал смотреть на меня, будто боялся. Я его понимал: в его спокойный мир вторгся какой-то лохматый и искромсанный чёрт, заставил помочь и не стремится покидать уютный дом. Но что-то крылось за всем этим; он волновался, нервничал, у него даже руки слегка дрожали. — Мне нужна твоя одежда, очки и мотоцикл, — процитировал я, забирая шмотки. — И I’ll be back, разумеется. Спасибо. — Не за что. Давай рану смажем и забинтуем? — А ты сможешь? — Попробую. — Слушай, — я тоже начал волноваться, честное слово, как мальчишка на первом свидании. — Почему ты со мной возишься? — Ты попросил помочь, вот я и помогаю, — откликнулся он, избегая смотреть мне в глаза. — Врёшь. Он подошёл ко мне вплотную, дёрнув лицом, и без предупреждения приложил к ране ватный диск, смоченный чем-то вроде спирта — я взвыл и едва не отпрыгнул, забывшись. — Не дёргайся, надо промыть. — Так почему, Тейтум? — Потому что мне так захотелось, — рявкнул он, осторожно промакивая рубец по всей длине. Он был так близко, что у меня захватывало дух: хотелось сделать сразу миллион вещей — провести пальцем по его груди, обнять за шею, лизнуть щёку, поцеловать мягкие губы и всё это — одновременно. Со мной творился какой-то кошмар. Я в жизни не смотрел на парня такими глазами и вообще никогда не задумывался об этом: за годы своей насыщенной и опасной жизни я привык подолгу обходиться без секса — не с моей историей заводить частые романы и тем более увлекаться надолго. Но тут было что-то другое. Какая-то, мать её… химия — не знаю, как назвать. С ним, видимо, творилось что-то похожее: руки тряслись, дышал он тяжелее и чаще обычного. На мне было только полотенце, но я не ощущал холода — от его тела исходил жар, проникающий в каждую клеточку моего тела, я впитывал его как губка. Что я делаю, боже мой, что я делаю? Я пожалею об этом. Но чёрт возьми… Он наконец-то поднял глаза — в них застыло обречённое, отчаянное и одновременно голодное выражение: Тейтум тоже не понимал, что с ним происходит, но он хотел меня, как я хотел его — не задумываясь. Он и помог мне, не особенно раздумывая. Это лишало воли, такое мощное желание, отключало здравый смысл и нейтрализовало рассудительность. И вместо того, чтобы поблагодарить, одеться и уйти, как я планировал пять минут назад, я совершил третью непростительную, чудовищную ошибку за последние три часа: я схватил его в объятия, закрыл глаза и… прыгнул. **** Остров Тачай, Тайланд, 11 мая Мощный удар света и ветра в лицо, от которого перехватило дыхание; мир вокруг взорвался и рухнул вместе с ними обоими в вихре солнца, песка и солёной воды. Тейтум зажмурился, ловя ртом воздух, инстинктивно выставил вперёд руки, не понимая, куда летит, где-то далеко-далеко слыша голос Гриффина, который звал его по имени. Солёная вода и песок облепили лицо, содранные ладони ныли, он боялся открыть глаза и какое-то время лежал пластом, тяжело дыша. В горле отчётливо ощущался вкус крови. Раздался шорох, рука сжала его плечо и потрясла; спустя мгновение пальцы нежно и быстро счистили с его лица колкий песок, и он смог разлепить глаза. Ослепительный, нездешний, жаркий свет ослепил его, и он инстинктивно закрылся ладонями. Сквозь пальцы он видел тёмный силуэт на фоне сверкающей белизны, склонившийся над ним, и снова слышал хриплый, сбивчивый голос: «Тейтум, ты как? Тейтум, скажи что-нибудь, чёрт тебя побери! Ты в порядке?» Он сел, тяжело опираясь на руку, и потряс головой. Сияющий мир начал обретать странные очертания: вокруг был белоснежный, искристый песок, на который размеренно накатывали прозрачные волны бирюзового цвета, над головой раскинулся безбрежный купол ясного неба, полоса стройных пальм отделяла пляж от буйства джунглей. Было жарко и влажно; запах экзотических цветов витал в неподвижном воздухе. А рядом с ним на коленях сидел облепленный песком с ног до головы, встрёпанный, растерянно улыбающийся Гриффин. Совершенно голый. Полотенце грязным комком валялось поодаль. — Твою мать… — прошептал Тейтум, моргая. — Что это было? — У тебя кровь носом идёт, — проговорил Гриффин. — Извини за жёсткую посадку. Проведя рукой под носом, Тейтум увидел красную полосу на пальцах. От невозможности осознать происходящее, от непонимания и страха его затрясло. Он сидел весь мокрый, джинсы и толстовка облеплены песком, солнце безжалостно жгло даже сквозь одежду, а шум прибоя казался чем-то нереальным, вроде записи звуков природы. И ни души вокруг — кроме него и странного парня Гриффина О’Коннера, которого, наверное, стоило сдать за десятку. — Где мы? Что произошло, чёрт побери? Гриффин оглянулся по сторонам, придвинулся ближе, улыбаясь как полный придурок; его серые глаза — Тейтум только сейчас понял, что они реально цвета неба в грозовой день — искрились озорным смехом. — Мы на острове Тачай. Тайланд, полсотни километров от Пхукета. Знаю, — он поднял ладони, будто защищаясь, — ты сейчас думаешь, что сошёл с ума или спишь, но это действительно так. — Так — это как? — тупо переспросил Тейтум, загребая песок ладонями и рассматривая его, как диковинное сокровище. — Я тебя… перенёс. Телепортировал. Прыгнул вместе с тобой. — Ты мне подмешал что-то в стакан? — Нет. Я… — Ты гипнотизёр? — Да нет же! Я джампер. — Джампер. — Да. Гриффин положил руку на плечо Тейтума, и тот почувствовал жар, как от ожога. Только сейчас он понял, что обливается потом в своей толстовке и джинсах — солнце палило нещадно. Остров Тачай. Тайланд. Гриффин-джампер. Телепортация. Бред-бред-бред. Он бездумно стащил толстовку, мокрую майку под ней, отшвырнул подальше и сжал голову руками, покачиваясь. — Скажи, что я сплю, — потребовал он. — Посмотри на меня, — отозвался Гриффин. Тейтум осторожно покосился на него сквозь пальцы. Тот стоял, залитый солнцем, обнажённый, стройный, казалось, излучающий мощную энергию, которая золотистым сиянием обрисовывала контур его гибкой фигуры. Тейтум невольно опустил руки и теперь смотрел на Гриффина во все глаза — магия момента проникала в каждую клеточку его тела вместе с терпким солёным воздухом и жаркими солнечными лучами тропиков. — Смотришь? — улыбка осветила угловатое лицо с острыми чертами, смягчила их, и Тейтума бросило в дрожь. — Смотрю. Ты же видишь, что… Беззвучный хлопок — словно сжатый воздух вырвался из замкнутого пространства — и Тейтум изумлённо вытаращил глаза, отшатнувшись и едва не свалившись в прилив. На месте, где только что стоял Гриффин, воздух слабо дрожал и переливался, постепенно угасая, и Тейтум заморгал, пытаясь избавиться от галлюцинации. Он заозирался по сторонам, испуганный, ошарашенный, и увидел: на другом конце лагуны, по колено в воде стоял Гриффин и махал ему рукой — маленькая золотистая фигурка на фоне бирюзовой воды. Ещё мгновение он пялился на это непостижимое видение, после чего воздух перед ним дрогнул, и Гриффин материализовался как кролик из шляпы волшебника, в туче золотого песка. -… твою мать, — потрясённо выговорил Тейтум. Он протянул руку, и пальцы наткнулись на тёплую кожу. Нет, не спецэффект. Только что на его глазах человек из плоти и крови телепортировался дважды. — Как… как ты ЭТО сделал? Гриффин сел на песок рядом с ним, обхватил колени руками. На его лбу поблёскивали капельки пота, волосы, вызолоченные солнцем, трепал лёгкий жаркий ветерок. Глаза сверкали, в них переливались загадочные янтарные искорки. — Обещай мне, что не будешь перебивать. — Не буду, клянусь чем угодно. И он начал рассказывать. Время от времени останавливаясь и переводя дух, он выложил ему всё, начиная от его нелепой ошибки, которая привела к смерти родителей, через череду событий, жертвами которых стали близкие ему люди, друзья — Сэм, Консуэло, Алехандра, Эвэ; рассказал о вендетте, которая длилась чуть меньше десяти лет — за это время ему удалось уничтожить несколько ключевых фигур в корпорации паладинов, но их было намного больше, и обоюдная охота грозила затянуться надолго. Рассказал про свои Логова в разных частях света, стены которых были густо увешаны рисунками и фотографиями. Про способы добывать деньги. Про способы убивать паладинов. Про их способности чуять его прыжки. Про железные заповеди, три из которых он нарушил только сегодня. Никогда не прыгать рядом с домом. Не рассказывать никому о своих способностях. Не давать никому в себя даже прицелиться. На последней фразе он понял, что говорит голосом отца. Тейтум слушал — сначала недоверчиво, потом заинтересованно, в конце — почти зачарованно. Когда Гриффин замолчал, он коснулся его плеча, слегка сжал пальцы. — Я не знаю, почему я тебе верю. Но я, чёрт возьми, тебе верю. — Ты всё видел, — невесело усмехнулся Гриффин. — А теперь ты всё знаешь. — И много таких, как ты? — Я встретил только одного. Год назад. Долгая история, но закончилась не так плохо, как могла бы. Тейтум молча смотрел на него, глаза в глаза, зелень тропиков против грозового неба. — Сделай это ещё раз, — попросил он, кусая губы. — Пожалуйста. Если ты… не слишком рискуешь. Гриффин нахмурился, оглянулся через плечо. Они были одни — совершенно, безоговорочно одни, на почти необитаемом острове посреди бирюзового, ослепительно сверкающего моря. Риск… но оправданный. В конце концов если уж он начал совершать бессмысленные ошибки, может быть, это судьба? Хотя бы на сегодняшний день. Тейтум не успел моргнуть глазом, как лишь слабое дрожание воздуха напомнило ему о том, что мгновение назад тут сидел человек. В ту же секунду он вздрогнул: сзади его обхватили чьи-то тёплые руки, крепко сжали, нежно и одновременно сильно скользнув ладонями по его груди; ухо защекотал шёпот прильнувшего к его спине Гриффина О’Коннора: — Иногда риск стоит того, Тейтум. *** Остров Тачай, Тайланд, 11 мая Иногда риск стоит того. И сейчас был как раз такой момент. Я потянул его назад, прижав к себе, и мы завалились в прибой, который тут же подхватил нас и мягко потащил в распростёртые объятия моря. Тёплая, чистая, терпкая вода смывала с нас кровь и песок; мы вынырнули, отфыркиваясь, как тюлени, и я снова увидел то, ради чего готов был рискнуть миллион раз: довольную улыбку на его лице. Он нырнул, я попятился и почувствовал, что меня хватают под колени; извернувшись ужом, я отплыл подальше, и Тейтум вынырнул в метре от меня в облаке солнечных брызг. Рану щипало, кожу драло, ну и чёрт с этим. Здесь нас никто не найдёт. Они никогда не ловили меня здесь, они не знают ничего об этом месте. У нас было время, прежде чем особо чувствительные смогут засечь мои прыжки, и то им придётся постараться. Я нырнул, чтобы схватить Тейтума, но он быстро вильнул в сторону, и мои пальцы проехались по его ноге, обтянутой джинсами. Я чудом зацепился за отворот и дёрнул к себе — Тейтум ушёл под воду и тут же вынырнул, кашляя, смеясь и глотая воздух, пока я, задержав дыхание, возился с пуговицей и «молнией». Мне удалось стащить с него эти проклятые джинсы, которые тут же ушли на дно, и я рыбкой выскользнул из воды, оказавшись вплотную к нему, кожа к коже, гладкой и золотистой, как облитый мёдом мрамор. Я балансировал на цыпочках, он стоял по шею в воде и был весь покрыт сверкающими брызгами, и море вокруг было того же цвета, что и его глаза, и ресницы его были мокрыми и очень тёмными… и чёрт побери, это было потрясающе. Он подхватил меня за талию и легко приподнял, будто в танце; я обхватил ногами его бёдра и оказался чуть выше него — теперь я смотрел на него сверху вниз, с моих волос капало ему на запрокинутое, смеющееся лицо, и он щурился, мотая головой. — А так сможешь? — спросил он, слегка нажимая, чтобы я сполз пониже, и придерживая меня за бёдра. Я почувствовал, что сейчас лопну от мучительного и сладкого напряжения внизу живота, которое мгновенно выросло в разы, когда я ощутил его возбуждение. — Смогу — что? — прохрипел я, облизывая губы. Наши лица были совсем близко, но он не спешил. — М-м-м. Прыгнуть. — Одна тёмная бровь вопросительно изогнулась, на губах, покрытых капельками воды, играла усмешка. Я пожал плечами, вознёс молитву богу джамперов, чтобы он постерёг меня ещё немного, и прыгнул, подняв вихрь ослепительных брызг. Мы стояли по пояс в воде в маленьком голубом гроте, дно которого устилал бархатный песок, на скале надо головами переливались отражения крохотных волн, а в арке входа — практически идеальной по форме — всеми оттенками бирюзы сияла бесконечная водная гладь. Тейтум восхищённо присвистнул, не выпуская меня из объятий. — Это недоступная часть острова, — проговорил я. — Кроме как с моря, сюда не добраться. Я был тут один раз — заплывал на лодке… — Офигенно красиво. — Не могу не согласиться. Он отпустил меня, опустился на спину, лениво подгребая руками, запрокинул голову; на его лице дрожали и переливались солнечные блики. Плеск воды эхом отдавался в маленькой уютной пещерке. Меня оглушал звук моего собственного тяжёлого дыхания. Этот мерзавец дразнил меня. Расслабился. Почувствовал себя в безопасности. Доверился мне. И повёл собственную игру. Ну а мне играть не привыкать. Я молча наблюдал, как он лежит на воде, рассматривая каменные своды потолка грота и улыбаясь; в конце концов лёгкий прилив дотащил его до небольшой песчаной отмели у дальней стены пещеры, и он откинулся на локти, позволив волнам скользить по его телу. Картинка для журнала, честное слово. Держу пари, он когда-то снимался… и хрен знает, насколько эти журналы были невинными. Аррргх, я сейчас его убью. Мне хотелось подбежать к нему, но я медленно подошёл, отбрасывая со лба мокрые волосы. Он, прищурившись, смотрел на меня; его идеальное загорелое тело виднелось сквозь толщу голубой воды, по нему пробегали сполохи света. Его плавки куда-то исчезли, если они вообще были; когда я стаскивал с него джинсы, я зажмурился как дурак. Я остановился возле него, медленно погружаясь в бархатный песок. Он протянул мне руку — с кончиков пальцев срывались капли, как маленькие звёзды, и с оглушающим плеском падали в воду. Фан-тас-ти-ка. Я приземлился точно на него, он сжал меня в объятиях, легонько пробежал пальцами по шраму на правом боку, словно исследуя, а потом положил мне ладонь на затылок и заставил нагнуть голову, чтобы наши губы наконец-то встретились. Я понял только одно в тот миг: они были солёными, гладкими, мягкими, непривычно отзывчивыми. Когда я, чёрт побери, целовался в последний раз? И с кем? Я поймал ртом изгиб его улыбки. Языком обвёл губы, слизывая соль. Он проделал то же самое со мной, всё ещё еле заметно улыбаясь. Его глаза были прямо-таки изумрудными, потемневшими от желания, мокрые длинные ресницы, совершенный абрис лица… твою мать, что ты со мной делаешь? Я не осознавал, что произнёс это вслух, пока он не отозвался — вкрадчивым шёпотом, обхватив мою голову ладонями: — Я никогда ещё настолько глубоко не изучал теорию телепортации… Моё лицо вспыхнуло, я это прекрасно чувствовал. Он засмеялся, перекатился на бок, подминая меня под себя. И в этот момент мне стало наплевать на всех паладинов мира. И был солнечный свет, пропущенный через призму воды и расплёсканный по стенам грота, был вкус соли у меня во рту, его вкус на моём языке, моя щека, прижатая к мягкой подушке песка, его тело, слитое с моим, как кусочек головоломки, в точности подошедший к другому, его губы, перебирающие мои волосы у шеи; его уверенность, сила, нежность, его запах, голос, стоны, танцующий ритм его плавных движений и рука под моей грудью, заботливо укрывающая от песка едва затянувшуюся рану. *** Дом Ченнинга Тейтума — заброшенное летное поле, начало дня и конец всего остального — Нам пора, — прошептал Гриффин сонно, и Тейтум очнулся, пробрался пальцами в спутанные мокрые волосы О’Коннера, сжал затылок. Ему не хотелось двигаться, думать, что-то решать — максимум, на что он был способен, это проделать это ещё раз. Изумляясь силе собственных ощущений, он склонился над лежащим на песке Гриффином, чья голова покоилась в сгибе его руки, провёл пальцем по спине, вычерчивая изгиб позвоночника, и парень щекотно поёжился, передёрнул плечами. Мелкие, но глубокие белые шрамы исполосовали его правый бок, и Тейтум осторожно положил на них ладонь. — Откуда это у тебя? Гриффин помолчал и, не открывая глаз, пробормотал: — Мне было пятнадцать. Они почти достали меня тогда. Доктор сказал, что насчитал тридцать девять порезов. Тейтум сочувственно присвистнул, наклонился и легко поцеловал сетку белых шрамов. Гриффин вздрогнул, перевернулся на спину. Его щека была в песке, и Ченнинг аккуратно стёр искристую пыль. — Нам пора, — повторил тот, медленно открыл глаза и встретился взглядом с Тейтумом; в нём тесно сплелись желание и отчаяние. — Обними меня. Крепко. Ченнинг покорно прижал к себе жёсткое, угловатое тело Гриффина, уткнулся лицом в ямку между шеей и плечом; молнией мелькнула мысль о том, другом, привычном мире, который не существовал для него последние пару часов, и воздух вокруг зазвенел от напряжения, разрываясь в клочья. Они рухнули на пол гостиной его дома, сплетённые в тесном объятии; вокруг них невесомой пылью взметнулся в воздух влажный песок, засыпая всё вокруг. Гриффин дёрнулся, освобождаясь от рук Тейтума, гибко вскочил на ноги, подбежал к окну и осторожно выглянул на улицу, где уже светало. С видимым облегчением обернулся, улыбнулся, провёл рукой по встрёпанным волосам, вытряхивая песок. — Никого, — сообщил он. — Мы с тобой удачно попрыгали, а? Он улыбался, но в глазах его снова появилось озабоченное выражение, словно он обдумывал дальнейшие действия. Тейтум не знал, что сказать; он поднялся с пола, отряхиваясь, и отвернулся, разглядывая стены. Он и представить себе не мог, что может быть так больно. На его плечо легла рука, нажала, понуждая повернуться. Гриффин смотрел ему в лицо, и вид у него тоже был не слишком счастливый. — Я подумал… — проговорил он и откашлялся. — Давай сходим в душ. — Давай. — И… мне надо будет уйти. — Я понимаю. — Просто… это опасно. Они могут выследить… если уже этого не сделали. Чем скорее я отсюда уберусь, тем лучше… для тебя уж точно. — Да, — сказал Тейтум, сглотнув комок в горле. — Ты прав. Тебе лучше знать. Они стояли друг против друга, не касаясь, но чувствуя тепло, которое спаивало их тела воедино, и Ченнинг, облизнув губы, понял, что они всё ещё солёные. — Идём, — сказал он, увлекая Гриффина за собой. Они смыли песок и соль под тугими струями горячей воды, вымыли друг другу волосы, нежно и аккуратно, словно боясь причинить боль, а потом Гриффин устало привалился спиной к стене и позволил Тейтуму опуститься перед ним на колени. Пар окутывал их невесомым горячим облаком, руки Ченнинга мягко скользили по его ногам, ягодицам, спине, животу, словно запоминая каждый изгиб его тела, тёплую гладкую кожу, напряжённые мышцы и шрамы — его несмываемое вечное клеймо. Гриффин откинул голову назад, упершись затылком в стену и смаргивая воду, льющуюся в лицо; его пальцы вплелись в волосы Тейтума и бездумно ласкали его голову, сжимаясь и разжимаясь в ритме размеренных движений. А тот медлил — драгоценное время уходило, но сколько бы его ни осталось, он не собирался заканчивать быстрее, чем нужно. И Гриффин сдерживался из последних сил, закрыв глаза и чувствуя бешеное биение крови во всём теле, и там, внизу, где властвовали мягкие, но настойчивые губы Тейтума. Когда всё было кончено, ноги Гриффина подогнулись, он закусил руку, чтобы не заорать в голос, и сполз на дно ванной в объятия Ченнинга. Накатило чувство опустошения, где-то в глубине души засвербил проснувшийся страх, обострённое чувство опасности вернулось в норму, и больше медлить было нельзя. И всё это перекрывало острое, безнадёжное отчаяние — они больше никогда не увидятся. Тейтум поцеловал его в висок. — Хорошо было, да? — голос его звучал хрипло. — Не то слово. Он почувствовал напряжение Гриффина — как у бегуна на старте — и разжал объятия. — Тебе пора. — Давно пора. — Извини, что задержал, — пробормотал Тейтум с горькой усмешкой. — Так было нужно, — Гриффин неловко улыбнулся в ответ, выбираясь из ванной. — Плевать, полчаса ничего не решают. Решают, конечно, подумал он, озираясь в поисках полотенца. Но ничего не поделаешь. Несколько минут спустя Гриффин стоял в гостиной, полностью одетый; старые джинсы Тейтума, майка и толстовка смотрелись на нём несколько мешковато, но лучше чем ничего. Ченнинг, не глядя на него, застёгивал лёгкую куртку. Ему казалось, что он всё ещё чувствует соль на губах и языке, и это приводило его в отчаяние. — Тебя подбросить куда-нибудь? — спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. Гриффин поразмыслил, ещё раз выглянул в окно, хлопнул себя по карманам; Тейтум с горечью отметил, что он уже не с ним. Это было видно по серьёзному лицу, по которому словно пролегли тени, подчёркивая его худобу и угловатость, по озабоченному взгляду, в котором мелькал тщательно скрываемый страх. — Отвези, — проговорил он наконец, решительно тряхнув головой. — Ты знаешь место поблизости, где никого не бывает? Какой-нибудь пустырь… или что-то похожее? Тейтум собрался с мыслями, хоть это и было практически невозможно. — Есть, — ответил он, забирая со столика ключи от машины. — Тут милях в десяти есть шоссе, которое ведёт к заброшенным ангарам, раньше там было лётное поле, а сейчас просто пустырь. Подойдёт тебе? — Угу, — Гриффин ещё раз выглянул в окно и кивнул. — Поехали. И словно бы не было этих нескольких часов солнца, бирюзового моря, сияющего неба, мягкого плеска волн и игры света на стенах грота… И полного растворения друг в друге. До предела. Гриффин всю дорогу молчал, собранный, спокойный на вид, периодически поглядывал назад, чтобы исключить слежку; его глаза прятались за тёмными очками, поэтому Тейтум не мог понять, что творится у него в душе на самом деле. И нарушить молчание не получалось. Только радио извергало в тесное пространство машины потоки бессмысленной музыки. Тейтум подумал, что очень устал. Замелькали указатели на съезд; солнце, едва поднявшееся над горизонтом, озаряло пустынную серую ленту дороги, ведущей в дрожащую пустоту. Гриффин барабанил пальцами по подлокотнику, нервно кусая губы. Тейтум посмотрел на его руку, на длинные тонкие пальцы, и неожиданно забрал её себе на колено, стиснул и продолжил вести машину одной рукой, щурясь на солнце и не понимая, какого чёрта очки не спасают от дурацких слёз, вызванных ярким светом. Крыши старых ангаров тускло блеснули впереди, за сломанным шлагбаумом, уныло повисшим поперёк дороги. Тейтум заглушил мотор, и воцарилась жуткая тишина. Они сидели молча, переплетя пальцы, и обоим казалось, что в этом месте закончилась не только дорога. — Пора, — прошептал Гриффин, глядя в пустоту перед собой. Они вышли из машины и медленно направились к ангару, по-прежнему держась за руки и всё крепче сжимая пальцы, по мере того как приближались выкрашенные тёмно-красным стены, испещрённые зияющими прорехами. Тейтум мучительно боролся с желанием что-то сказать, сделать, заорать в конце концов, чтобы разбить эту страшную тишину, пронизанную пыльными солнечными лучами, и не хотел понимать, какого чёрта всё заканчивается именно так. Гриффин остановился посреди огромного пустынного пространства, усыпанного обломками щебня и металлических конструкций, задрал голову и снял очки. Где-то высоко, на ржавых балках, пронзающих потолок, в лучах солнечного света сидели и тихо пересвистывались птицы. Отчего-то всё вокруг дрожало, как будто раскалился воздух, но было ещё слишком рано для пекла. Гриффин сморгнул, и дрожание пропало; щеку обожгло горячим. Он повернул голову и увидел, что Тейтум тоже снял тёмные очки. **** На краю света Мы с ним стояли в луче пыльного света, как на долбаной сцене, и я ничего не мог изменить. Вот что страшно. Когда ты абсолютно бессилен. Я ненавидел это чувство. Ненавидел себя. Всё могло бы быть по-другому, если бы не мой проклятый сомнительный дар. Но если бы не он, не было бы вкуса соли на губах и мелких песчинок, прилипших к коже. Не было бы этих часов, которые мы провели среди сверкающей воды и ослепительного солнца на краю земли. Он кусал губы, зацелованные мной до крови. Зелёные глаза, прозрачные, как речная вода, смотрели на меня, я отражался в них — маленький, жалкий, безнадёжно потерянный для всего мира. И для него. Я в бешенстве ударил кулаком по ладони. Где-то на груди острой вспышкой боли отозвалась забытая мной рана. Он вздрогнул, сделал отчаянный шаг вперёд и схватил меня за плечи. У нас всё могло было быть по-другому. Или не быть вовсе. В любом случае, я не жалел ни секунды, даже тогда, когда понял, что наше прощание затягивается. Его дыхание оборвалось, перехваченное моим ртом, его губы пахли йодом, морем, нагретым песком, его ладони сжимали мою голову, мои руки судорожно вцепились в пояс его джинсов. Поцелуй был коротким, отчаянным, жёстким; чтобы оборвать его, нам пришлось буквально оттолкнуть друг друга. Он отступил на шаг, сжимая кулаки и пытаясь совладать с дыханием. — Счастливого пути, Гриффин, — проговорил он. — Я… — Чёрт, что ни скажи, всё будет не то! не то! — Мы… Ты ведь не жалеешь? Он покачал головой, и мне показалось, что его губы тронула еле заметная улыбка. — Ни на йоту. Я на миг утратил ощущение реальности, она поплыла в дрожащем солнечном луче. Нужно было решиться это сказать. Мне было ужасно тяжело взвешивать все за и против в такой момент, но другого не будет, если я прямо сейчас не выложу всё, что думаю. Череда нарушенных заповедей могла в любой момент кончиться плачевно, но меньше всего я хотел думать об этом сейчас. Глупо, бессмысленно, опасно, но… — Через месяц. — Мой голос охрип, но я едва слышал себя. — Здесь. В девять утра. Не сможешь — дай знать… как-нибудь, оставь знак. Я пойму. Его глаза слегка расширились, он кивнул. — Я не буду напоминать о себе. — Хорошо, — проговорил он, глядя мне в глаза. — Постарайся забыть о том, что было. Хотя бы на месяц. Он усмехнулся. — Не обещаю, но попробую. — Если… если кто-то спросит тебя обо мне… -… я пошлю его на хрен. — Будь осторожен. Воздух вокруг начал дрожать, радужно переливаясь. — Буду. И ты себя береги. Вибрация вокруг меня усилилась, перед глазами, словно в тумане, проступили смутные очертания моего Логова в Нью-Йорке, но я чудовищным усилием удерживался на месте. — Мы с тобой так и не поужинали по-тайски, Чен. Надеюсь это исправить. Он махнул рукой, улыбаясь. — Прыгай уже… Моё сердце сжалось, схлопнулось пространство, сбивая с ног, и мне ничего не оставалось, как подчиниться. *** Заброшенное лётное поле, тот же день следующего месяца, 8 часов утра Он осторожно, стараясь не шуметь — хотя здесь не было ни души — прошёл по битому стеклу, обломкам гравия и арматуры в самый центр огромного пустынного здания; хруст мусора под его ботинками эхом метался между полуразрушенных стен, бился под куполом. Снаружи, за ржавым шлагбаумом, его ждало такси в аэропорт, и водитель, наверняка, недоумевал, какого хрена звезду понесло в эти руины не так, чтобы очень «по пути». Но Тейтуму, откровенно говоря, было всё равно. Он остановился в том самом пыльном луче, как тогда, целый месяц — вечность — назад. Ковырнул носком ботинка обломок бетонной плиты в том месте, где стоял Гриффин. Им удалось догадаться, что к чему, буквально на следующий день после расставания, и они какое-то время следили за ним, не проявляя особой активности. Он был начеку и моментально нанял охрану для себя, жены и дома. Может быть, это выглядело слишком подозрительно, демонстрируя, что он что-то знает, но перестраховаться не мешало. Погуляв по его пятам около пары недель, они отстали. Или затаились. Но Тейтум надеялся, что всё же первое. Он ни черта больше не боялся. Наверху, шумно хлопая крыльями, с балки сорвались птицы и метнулись в проём в стене, за которым ровно синело небо. Он присел на колено, нашарил и вынул из кармана сложенный вчетверо листок бумаги и положил на бетон, прижав сверху зелёным бутылочным донышком, валявшимся неподалёку. Выпрямился, устало расправил плечи. В кармане тихо звякнул мобильник: такси напоминало о себе. Он, хмурясь, посмотрел на дисплей, выключил телефон и сунул в карман куртки. Немного подумал, глядя на сверкающий зелёный осколок под ногами, и осторожно, медленно зашагал к выходу, не оглядываясь. Тишина вокруг была мёртвой. *** Заброшенное лётное поле, 9 часов утра Я вывалился из телепорта — снова кое-как, наверное, от волнения; оцарапал локоть о гравий и зашипел от боли. Высоко под потолком шумно вспорхнули спугнутые мной птицы, но больше вокруг не было ни одной живой души. У меня упало сердце. Сквозь прореху в крыше падал луч света, золотым пятном в форме звезды ложась на замусоренный пол. Я побрёл туда, чувствуя, что ноги будто налиты свинцом; рюкзак за спиной мёртвым грузом тянул вниз. Я следил за ним в Интернете. В прессе. Жадно ловил любую информацию о нём, буквально пожирая её драгоценные крошки. Пересмотрел все фильмы с ним. Как одержимый, распечатал и завесил стены Логова его фотографиями. Несколько раз пробовал набросать его портрет, но всё время выходило совершенно не то. Я помнил каждую чёрточку его лица, каждую линию тела, но не мог воспроизвести их на бумаге, как ни старался. Я жил, окружённый его улыбками, я убил двоих паладинов, шепча его имя. От меня, прежнего Гриффина О’Коннора, не осталось ничего. Я буквально дышал этим днём. Сколько раз я удерживал себя, чтобы не прыгнуть сюда заранее и не дождаться его здесь. Но это было слишком опасно — я знал, что они следили за ним, но не решились ничего предпринять. Им ничего не стоило почуять мой след здесь, поэтому я запрещал себе даже думать об этом месте. И вот я здесь. Стою в луче света, который давит на плечи. И смотрю на зелёную стекляшку под ногами, из-под которой торчит кусочек белой бумаги. Медленно, боясь упасть, я наклонился и вынул его — свёрнутый вчетверо листок. Чёрные буквы, написанные ровным красивым почерком, плыли перед глазами, и мне пришлось несколько раз сильно моргнуть. «Я хотел бы быть сейчас здесь. Ч.Т.» Я повторил эту фразу про себя несколько раз, смял листок и сунул в карман. Гулкая, мёртвая тишина раздражала, хотелось заорать, пнуть что-нибудь, швырнуть камень в остатки стекла в окне. Он хотел бы быть сейчас здесь. Значит, не вышло. Значит, когда-нибудь потом… если вообще есть смысл. Я поддел мыском кроссовки бутылочное донышко, подбросив его в воздух, и оно, вращаясь и сверкая, врезалось в обломок бетонной опоры и разлетелось на сотни изумрудных брызг. Скинув с плеч рюкзак, в котором были аккуратно сложены его вещи, я пристроил его посреди солнечной звезды на полу, и повернулся, чтобы уйти. В дверном проёме, на фоне ослепительного неба, возникла тёмная фигура, и я попятился, нашаривая пистолет за поясом. В ту же секунду вибрирующее эхо донесло до меня голос, который до сих пор каждый день звучал у меня в ушах: мягкий, глубокий, завораживающий и чертовски сексуальный. — Эй, Гриффин, — проговорил Ченнинг Тейтум, подходя ближе и улыбаясь. — Я не сильно опоздал? КОНЕЦ