Непристойное предложение

Кто-то почти врезался Лань Хуаню в плечо, но вовремя поднял голову и отшатнулся, бормоча извинения. Девушка с сильно накрашенным лицом и бумажными цветами в волосах приглашающе улыбнулась — и на этот раз Лань Хуань еле удержался, чтобы не отшатнуться. На улице, раздражающе многолюдной, таких девушек было много — в ярких дешевых платьях, низко открывающих грудь, у некоторых — почти прозрачных. Он явно заблудился. Лань Хуань глубоко вздохнул, прогоняя недовольство, и на ходу осмотрелся, выбирая, у кого спросить дорогу. Не у проституток — те, может, и помогут, но выслушивать непристойные предложения и вежливо отказываться не хотелось. И не у пьяниц, столпившихся у ярко раскрашенных дверей, громко и с хохотом выкрикивающих чье-то имя. Приличного вида мужчина отвел глаза и ускорил шаг. Разносчик, монотонно повторяющий «берегись, берегись», пробежал мимо, ловко обойдя Лань Хуаня. День сегодня явно не складывался. Лань Хуань остановился, оглядываясь на лавку, торговавшую веерами и шляпами — для скрывающихся развратников, что ли? — когда его все-таки толкнули. — Куда пре… Глава Лань? — удивленно сказал Цзян Чэн, разглядывая его, как будто увидел на улице привидение. Безвредное, но совершенно неуместное среди живых. — Я не знал, что вы вышли из уединения. — Глава Цзян. — Лань Хуань вежливо поклонился, и Цзян Чэн, будто спохватившись, тоже. — Я совсем недавно вернулся к своим обязанностям. Новости, видимо, еще не успели обойти Ордены. Лань Хуань улыбнулся, будто извиняясь за нерасторопность слухов, — словно не он лично распорядился молчать о своем возвращении. Он все еще нуждался во времени, чтобы привыкнуть к изменившейся жизни. Именно поэтому встреча с другим главой была не к месту. Да еще и в квартале борделей и игорных домов — неудачи сегодня преследовали Лань Хуаня. — Рад, что тяжелые времена для вас минули. — Цзян Чэн выглядел равнодушным. Лань Хуань видел, откуда он вышел — богато украшенный вход с гроздьями алых фонарей, игривые ленточки развеваются над распахнутыми дверями. И запах благовоний — резкий, тяжелый, возбуждающий. — Благодарю. Из окошка высунулась голова — нарумяненная простоволосая красотка с любопытством уставилась на разговорившихся господ. — Возможно, я излишне любопытен, — Цзян Чэн приподнял брови, еще чуть выше — и это будет откровенная насмешка. — Но вас сюда привела… некая нужда? — Нужда, но другого толка. — Лань Хуань улыбнулся. — Ну и незнание города. На самом деле я ищу золотой квартал. Улицы, занятые мастерскими ювелиров и оружейников, были на той же окраине города, что и квартал веселых утех, и, похоже, в одном из переулков Лань Хуань свернул не туда. На узком холодном лице Цзян Чэна мелькнуло недоверие, но он не стал сомневаться в его словах вслух. Только короткая неприятная улыбка изогнула вечно сжатые губы. — Могу ли я попросить вас о помощи, глава Цзян? — Лань Хуаню было все равно, что о нем подумал Цзян Чэн, но он определенно знал город — эти земли со времен Уничтожения Солнца принадлежали Юньмэн Цзян. — Мне нужно найти Ю Чжаня, резчика по нефриту. — Старика Ю? — Цзян Чэн кивнул, то ли узнавая имя, то ли соглашаясь помочь. — Он лучший резчик во всей Поднебесной. В его голосе была гордость — за своего человека. — Поэтому я его и ищу, — ответил Лань Хуань, поправляя рукав. В широких складках лежали исключительной красоты драгоценные камни — белые как свежевыпавший снег. Они достойны только самых умелых рук. — Вы не укажете мне дорогу? — Я вас проведу, — сказал Цзян Чэн, глядя на суетящихся около лавок и борделей людей. Улица кипела жизнью, хотя до сумерек было еще далеко. Кто-то все равно уже зажигал фонари, но их свет был тускл и почти незаметен. — Если вы не против моей компании. — Я с удовольствием прогуляюсь с вами, — заверил его Лань Хуань и не соврал: не хотелось еще раз заблудиться, а с Цзян Чэном у них всегда были ровные отношения, не требующие ничего, кроме взаимной вежливости. — Если только не отвлеку вас от ваших дел. Цзян Чэн не смутился и не стал придумывать благопристойных причин, по которым оказался в веселом квартале. — От этого места я уже получил все, что хотел. — Он расслабленно потянул шею и бросил короткий взгляд на гостеприимно распахнутые двери. — Но в вашем Ордене, кажется, неприемлемы даже разговоры о… такого рода делах? Лань Хуань кивнул: не то чтобы разговоры были запрещены, но вести беседу о плотских утехах он не хотел. Хотя кое-что в этом было занимательное: он редко видел главу Цзян таким спокойным. Почти благодушным — если сравнивать с его обычной неприступной резкостью. Когда он шагнул ближе, до Лань Хуаня донесся слабый запах благовоний, пропитавших дома и девиц на этой улице. — Думаю, вы слишком рано свернули с улицы Гончаров, — сказал Цзян Чэн и кивнул почтенному господину, низко ему поклонившемуся. Странно было видеть такого в царстве шлюх, но, похоже, кроме Лань Хуаня, никто не видел в этом ничего необычного и, тем более, предосудительного. Люди перед ними заблаговременно расступались, Цзян Чэн едва ли это замечал. — Возможно. — Лань Хуань отвел взгляд от девушки с почти открытой грудью — платье не скрывало сосков, выпуклыми бусинами выделявшимися под прозрачной тканью. — Я впервые в этом городе и, кажется, был слишком самоуверен, не разузнав дорогу подробнее. Еще он отвык от толпы, шума и резких запахов. — Тут улицы как звериные тропы — все перепутано и никакого порядка, — ответил Цзян Чэн, сворачивая в темный переулок. Крыши домов почти смыкались, в вечной тени и сырости от близкой реки позеленели стены, источая гнилостную вонь. — Не люблю этот город. — Что же вы тут делаете? — спросил Лань Хуань и тут же пожалел — некрасиво было задавать такие вопросы. У главы всегда найдутся дела в любом уголке его земель, и не посторонним совать в них нос. Но Цзян Чэн будто бы не увидел в вопросе ничего особенного. — Торговцы пожаловались на нечисть в лесах. Заодно собираюсь обсудить с ними новые пошлины. — Он усмехнулся довольно кровожадно. — Раз уж им так нужен новый мост. В Цзян Чэне всегда это было — жесткая хватка и рачительность хорошего хозяина. — Разумно, — сказал Лань Хуань, выходя вслед за ним на узкую тихую улочку. Две пожилые женщины испуганно обернулись в их сторону, и Лань Хуань поспешил им улыбнуться. — А что за нечисть? В окрестных лесах давно не водилось ничего примечательнее слабосильных призраков, вряд ли Цзян Чэн лично приехал поохотиться на такую мелочь. — Судя по всему, горный демон. Но уж больно хитрый. — Цзян Чэн недовольно поморщился, растеряв все свое высокомерие. Явно рассчитывал на легкую прогулку, подумал Лань Хуань почти весело — давно забытое чувство согрело сердце. — Завтра надо с ним покончить. Цзян Чэн, похоже, подошел к делу основательно. — Поставите ловушку? — спросил Лань Хуань, невольно заинтересовываясь ночной охотой, которая никак его не касалась. — Приманку? — Даже парочку. — Цзян Чэн наклонился, проходя под низкими воротами нежилой усадьбы. Он вел его известными только местным — и ему — путями. — Но и сам хочу размяться. Ненавижу без толку болтаться, да еще сидеть в этих зарослях... В местных горах лес стоит стеной, не развернешься. Лань Хуань тоже наклонился, с любопытством оглядываясь: большой дом был заколочен, но они шли по нахоженной тропе. Интересно, что тут случилось? Потом он увидел — полустертое и обезображенное солнце Вэнь почти скрылось за вьющейся на стене лозой, но его все еще можно было рассмотреть. Хозяева сюда точно не вернутся. — Значит, вы будете в этом году на Большой охоте? — спросил Цзян Чэн, даже не повернув голову в сторону дома. — Это же ваш год. — Да, это мой долг. — Лань Хуань с неудовольствием подумал, что голос его выдал, будто за год вдали от людей он разучился им управлять. Нельзя показывать свое отношение к намеченному празднику его будущему гостю. Цзян Чэн же ухмыльнулся так, будто плевать хотел на манеры. — Я вижу, вам просто не терпится увидеть все наше… — Он махнул рукой, подбирая слова. — Цвет наших кланов и Орденов. Не могу вас осуждать. Лань Хуань улыбнулся, не опровергая его слов. Это было бы нелепо — Цзян Чэн просто говорил то, о чем остальные только думали. — Вас мне будет приятно видеть, — сказал он, не покривив душой. По крайней мере, от главы Цзян всегда понятно, чего ждать. И после всего, что случилось за последние годы, его резкость и нетерпимость больше не казались Лань Хуаню чрезмерными. — Благодарю. — Цзян Чэн удивленно на него глянул, но ничего больше не сказал. Лишь через десяток шагов указал кивком на добротный, приземистый дом: — Пришли. Вон та лавка, с белыми ставнями. Ставни были крепкими, как и два охранника на входе. Не простые воины — заклинатели. — Я вас благодарю. — Лань Хуань поклонился, и Цзян Чэн вежливо поклонился ему. — Простите за хлопоты, которые я вам доставил. — Никаких хлопот. Я действительно рад видеть вас в добром здравии, глава Лань. Перед самым входом в лавку Лань Хуань обернулся и успел увидеть мелькнувшие на перекрестке пурпурные одежды. Может, эта неожиданная встреча даже к лучшему — она отрезала путь к возвращению в тоскливый, уединенный дом. Теперь все будут знать — глава Лань вернулся из мира неживых и немертвых. В гостинице Лань Хуань оказался только к закату — пока объяснялся с ювелиром, пока пил с ним жасминовый чай — не отказывать же великому мастеру, — пока неторопливо прогулялся по все еще шумным улицам. Амулеты должны получиться такими, как следовало, — мастер Ю сразу понял, чего хочет заказчик, и оценил красоту камней. Формы будут готовы через десять дней, заклятия после наложит сам Лань Хуань, и сам же оплетет камень шелковым шнуром. Всего лишь амулет, но это единственное, что он может предложить дяде как знак благодарности и вечного долга. Дядя слишком часто становился заложником чужих несчастий — настолько, что лишился времени на свои собственные. И на счастье тоже. Лань Хуань больше не может этого позволить. В гостиницу он зашел не сразу, постоял у широкой террасы, наблюдая, как солнце исчезает за крышами домов. На него оглядывались, но никто не осмелился пристать с вопросами и тревожить почтенного заклинателя. Кроме, конечно, главы Цзян. — Так вы тоже здесь остановились? — сходу спросил Цзян Чэн, появившись из темноты, и махнул рукой, отпуская своих людей. Те даже в густых сумерках выглядели хорошо потрепанными, кто-то из десятка хромал, у одного была перевязана голова. — Мне посоветовали эту гостиницу как довольно приличную и немноголюдную. — Лань Хуань тоже не стал здороваться. Это было бы странно, они расстались не так давно. Что-то в этом городе уже второй раз сводило их пути. — Неплохая, — кивнул Цзян Чэн. Он глянул на освещенные окна, словно оценивая достоинства гостиницы. — Я видел ваших людей, — сказал Лань Хуань. — Была ли охота удачной? — Разве по ним не заметна вся их «удача»? — фыркнул Цзян Чэн. — Тварь слишком сильная. Ушла из ловушки прежде, чем эти остолопы что-то смогли сделать. Завтра будем ее загонять. Это был редкий тип охоты — загонщики очень рисковали, привлекая внимание нечисти. Всегда была возможность, что злость и голод переборют отвращение, которое должны вызывать в ней их заклинания. — Хотите убить ее лично? — Я бы не двинул свою задницу из гостиницы, будь эти… — Цзян Чэн устало махнул рукой, не договорив. Цзыдянь сверкнул алым в последних лучах солнца. — То есть, нечисть сильна, а я не хочу терять людей. — Ясно. — Лань Хуань вдруг осознал, что скучал по этому — напряженному выслеживанию упорной, могучей твари, яркой радости схватки, разгоряченному бегу крови и ци, когда тело подхватывает ее светлый поток. — Что ж, пусть на этот раз удача вам сопутствует. Цзян Чэн прищурился, словно что-то прочитав на его лице. Но вряд ли — было слишком темно, да и Лань Хуань не совсем уж раскрытая книга. — Вы выглядите так, будто вам хочется кого-нибудь убить, — сказал Цзян Чэн с прямотой, которая чаще вызывала негодование, чем приязнь. Может, подумал Лань Хуань, для этого мы и встретились? Мало выйти из уединения, надо бы еще вспомнить, как быть живым. — Могу ли я присоединиться к вашей охоте? — так же прямо спросил Лань Хуань, ничего не ответив на почти неприличное замечание Цзян Чэна. — Если моя просьба… — Вы хотите на охоту? — Цзян Чэн не дал ему договорить. Даже в темноте было видно, какими широкими стали его глаза. — Но… — Я ни в коем случае не настаиваю, — поспешил оговориться Лань Хуань, уже жалея о некстати высказанной просьбе. — Нет, я буду рад, — сказал Цзян Чэн. — Просто не ожидал, что вам вдруг захочется лезть в эти хреновы горы. Мы собираемся выходить перед рассветом. Лань Хуань кивнул, все еще не будучи уверенным, что поступил верно. Ранним утром Цзян Чэн стоял во дворе гостиницы и отдавал приказы «загонщикам» — три десятка воинов слушали, склонив головы, а потом взмыли на мечах и улетели в сторону леса. На фоне едва посеревшего неба их фигуры быстро пропали из виду. Цзян Чэн зевнул, поежился на утренней прохладе и потребовал у прислуги завтрак. — Вы не торопитесь, — сказал Лань Хуань, присоединяясь к нему — он был давно готов, но распоряжался сейчас Цзян Чэн. — Успеем, — пожал плечами тот, наблюдая, как заспанная служанка накрывает стол. — Эта тварь хорошо прячется, пока еще ее выгонят к озеру. А если попадет в ловушку, так тем более никуда не денется. Лань Хуань кивнул, признавая его правоту, но желание немедленно отправиться в горы не пропало. Он хотел на эту охоту, хотел напряженно выжидать, оглядывая таящий опасность лес, каждое мгновение быть готовым к схватке, чувствовать чужой азарт и испытывать такой же — голодный и острый. Цзян Чэн заметил его состояние — он ничего не сказал, только красноречиво посмотрел на постукивающий по глиняной чашке палец. Но прерывать плотный завтрак он явно не собирался. В лесу они оказались, когда солнце уже полностью выкатилось из-за неровной линии горизонта, трава блестела от росы, а птичьи голоса сливались в одну звонкую, переливчатую песню. В ней не было гармонии, но Лань Хуань подумал, что так звучит жизнь. Он бы не смог повторить такое на флейте. — Здесь, — сказал Цзян Чэн, показывая мечом на озеро. Неглубокое на вид, с травянистым берегом и кувшинками, плотно закрывающими воду на дальней стороне. — Я же говорил, еще ничего даже не началось. Лань Хуань кивнул, пряча в ножны свой меч, и прошелся по широкой поляне, окружавшей озеро, осматриваясь и прислушиваясь. Цзян Чэн явно изучил поляну еще вчера — он без особого интереса огляделся и уселся на поваленное дерево, голые ветки которого наполовину утонули в озерной воде. Жаба с громким, недовольным кваканьем спрыгнула со ствола — ей не понравилось вторжение. Наверняка, они ей очень помешали. Лань Хуань улыбнулся. — Красивое место, — сказал он и сел рядом с Цзян Чэном. И только теперь заметил, что тот не стал убирать меч в ножны — прислонил к стволу так, чтобы был под рукой. Цзян Чэн был далеко не столь беззаботен, как выглядел, пусть и казалось, что он дремал все то время, пока они ждали. Они почти не разговаривали, и Лань Хуаня устраивала эта тишина — спокойная и легкая, ровно такая, чтобы получить удовольствие даже от затянувшегося ожидания. Только в полдень, когда азарт Лань Хуаня превратился лишь в тень себя утреннего, а не уходившее напряжение больше утомляло, чем бодрило, вдруг замолчали птицы. Цзян Чэн мгновенно распахнул глаза и встал, внимательно вглядываясь в окружающие густые заросли. Лань Хуань услышал хлопок и тут же — выброс ци. Сильный. Заклинания, от которых бежала тварь — земля гудела под ее ногами. — Где-то рядом. — Цзян Чэн ухмыльнулся, и чувство нетерпеливого предвкушения снова вернулось. Лань Хуань обнажил меч, замирая рядом с напряженно глядящим на лес Цзян Чэном. И вдруг вспомнил: так уже было, очень давно, в те дни, когда он нашел наследника Цзян после уничтожения Пристани Лотоса. Злого — холодной, какой-то неживой злостью, под которой угадывалась пустота, пугавшая больше ярости. Они тогда долго шли вместе, сражались, о чем-то говорили — Лань Хуань почти забыл все под бременем и радостью других воспоминаний. Но это было — плечом к плечу, разделяя опасность, с клинком в руке. — Слева! — крикнул Лань Хуань, отпрыгивая назад и посылая меч во вдруг оживший лес. Деревья потеряли четкость, зеленая листва смазалась, как бывает, когда пролетаешь над ней слишком быстро. — Ебать твою!.. — Цзян Чэн двинулся одновременно с ним, но все равно оказался ближе к удару: словно огромный невидимый кулак ударил в то место, где они только что стояли. Землю вспороли шесть глубоких борозд. А потом тварь заревела — громко, пронзительно. Воздух наполнялся зловонием из пасти, которую Лань Хуань не мог разглядеть в вихре листвы и непонятного, размытого морока. Понятно, почему его так долго не могли поймать. Горный демон — очень старый, очень сильный, почти слившийся с лесом, ставшим его домом. Сама земля давала ему силы, подумал Лань Хуань, посылая заклинание за заклинанием — тварь ревела, но продолжала нападать. Мутная тень металась по берегу озера, ломая ветки деревьев и осыпая его листьями. Меч Лань Хуаня шесть раз взрезал то, что казалось тенью, но возращался обратно чистым — то ли демон двигался слишком быстро, то ли нарастил толстую броню. Цзян Чэн зло проорал что-то, неразличимое в вое и реве, но его меч тоже не был запятнан кровью. Повезло только с седьмой попытки — Лань Хуань постоянно отвлекался на то, чтобы избежать ответного удара невидимых кулака и когтей, — и на сияющем лезвии появилась черная полоса. Рев, казалось, взлетел к самим небесам, на одежду и лицо плеснуло горячим и темным, Лань Хуань только и успел стереть кровь рукавом. Если в ней был яд, то нельзя было допустить, чтобы он попал в рот. Несколько заклинаний Цзян Чэна взметнули дерн и землю там, где на мгновение замерла невидимая тварь, и Лань Хуань понял. Земля. Цзян Чэн гнал демона в воду — то ли тоже догадался, то ли задумал другое, но все равно… Лань Хуань, почти задыхаясь от скорости, с которой выплетала заклинания ци, метнул меч еще раз — отвлекая демона от настоящей угрозы. Тот снова взвыл, на миг мелькнула чудовищная, заросшая шерстью лапа. Черная кровь падала на траву страшным дождем. Заклинания будто взорвали берег — грязь ударила и по Лань Хуаню, на зубах заскрипела земля. Цзян Чэн, низко взлетев на мече, бил Цзыдянем по явно замедлившейся, но все еще слишком сильной твари. У нее еще хватало этих сил, чтобы не упасть в волнующееся от ударов ци озеро. Цзян Чэн свистнул, привлекая внимание, и поднял руку — два выставленных пальца, короткий жест в сторону твари. Лань Хуань поднял кулак, подтверждая, что понял, и тоже вскочил на меч. Двойного удара не выдержит даже такой демон. — Давай! — крикнул Цзян Чэн, горя охотничьим азартом. Его лицо было черным от грязи, заколку перекосило. Но им удалось: демон, странно заклекотав, будто уменьшился, тень сгустилась и на мгновение зависла над круглым — сверху оно походило на зеркало — озером. А потом в воду упала огромная волосатая туша с почти человеческим лицом. Уродливые, будто дурная пародия, черты кривились в гримасе боли и ярости, из широко открытой пасти торчали неровные желтые клыки. Тварь смотрела на них, понимая, что с ней покончено — взгляд был мутен, но злобы в преддверии смерти не стало меньше. Лань Хуань ударил в черный глаз без всякой жалости. Меч Цзян Чэна пронзил второй. И демона не стало. — Никогда не чувствовал себя таким грязным, — морщась, сказал Цзян Чэн, пока его люди уничтожали мертвое тело. Слишком большое, чтобы просто его сжечь, приходилось использовать заклинания — и это замедляло дело. Хорошо было только то, что такой способ уничтожения гарантировал невозвращение демона из ада, в котором тот наверняка оказался. — Разве? — спросил Лань Хуань, не менее грязный, но чувствующий удовлетворение человека, выполнившего свой долг и получившего от этого удовольствие. Тело приятно ныло — никакая тренировка не сравнится с настоящим сражением. Тем более, что и они оба, и люди Цзян Чэна не получили в нем и царапины. Какой позор для демона, не прихватившего с собой заклинательских жизней! — А как же южные болота? Цзян Чэн бросил на него недоумевающий взгляд, но в следующий момент его лицо прояснилось. Кажется, он тоже давно забыл про их путь от Юньмэн Цзян до Гусу Лань, полный опасности, надежды и, увы, грязи. — Пожалуй, тогда я был не чище. — Цзян Чэн улыбнулся, словно эти воспоминания были теплыми и забавными. — А вот вы — были. Он насмешливо посмотрел на Лань Хуаня, чьи одежды не смогли справиться с кровью демона и тиной из озера — в незатронутых местах ткань ярко белела, оттененная подсыхающей серо-коричневой коркой. — Возможно, раньше я вообще был лучше, — сказал Лань Хуань и сам удивился, как иронично это прозвучало. Цзян Чэн поднял бровь, оценив, но развивать тему не стал. Вместо этого он поскреб прилипшую к щеке грязь, задумчиво глядя на бурое от разлагающейся туши озеро. — Столько лет прошло. — Немало, — согласился Лань Хуань. Ци еще кипела в нем, волнуя кровь и разум. Словно одной битвы ему не хватило. — И ладно, — тряхнул головой Цзян Чэн. — Но возвращаться в город в таком виде я не желаю. Он огляделся, явно раздумывая, что предпринять. Лань Хуань решил оставить это ему — хозяину охоты. В голове звенела приятная пустота, как будто сражение очистило разум, оставив только острое чувство жизни и проснувшейся, жаждущей выхода силы. — Глава, там выше, — подошедший заклинатель, командир загонщиков, махнул рукой на пологий холм, — ручей. Можно было бы удивиться такой прозорливости, если бы не их жалкий вид. И Лань Хуань подозревал не без оснований — то, как от них несло кровью. Она перебивала даже миазмы разложения, стоявшие над озером. У демонов всегда вонючее нутро. А ручей был прозрачен, как хрусталь: Лань Хуань даже успел заметить несколько серебристых рыб среди округлых камней. Цзян Чэн присел на корточки, сунув пальцы в воду — Ледяная, — сказал он и зачерпнул воду двумя руками. Лань Хуань улыбнулся, глядя, как он недовольно фыркает, умывая лицо. Над ручьем переплетались ветви высоких вязов: через густую тень едва пробивалось солнце, золотыми пятнами падая на траву и ослепительно сверкая на воде. Лань Хуань прошелся вдоль потока, любуясь незамысловатой лесной красотой, и впервые за долгое время ему захотелось достать флейту и сыграть что-нибудь… Что-нибудь простое. Как охота, ручей, скользкий камень, на который присела стрекоза. Через десяток шагов вязы уступили место зарослям камелии, и вода засияла серебром под открытым небом. — Глава Цзян! Ручей широко разливался в намытой каменной чаше — из-под рыхлой земли проглядывала настоящая гора, серая и незыблемая. Лань Хуань успел развязать пояс, когда из-под вязов появился Цзян Чэн, уже скинувший верхнее платье, — его и пояс он держал под локтем, смотав в неаккуратный ком. — Тут лучше, — согласился он с невысказанным предложением и бросил одежду на траву. Лань Хуань отвернулся, чтобы не смущать его случайным взглядом, но Цзян Чэн, кажется, и не собирался смущаться. Сложен он был великолепно — широкие плечи, тонкая талия, сильные, длинные ноги. — Надо чаще выбираться на охоты, — сказал он, наклонив голову и избавляясь от заколки. Лань Хуань невольно посмотрел на него, услышав облегченный вздох, и не смог сразу отвести глаза. Он никогда не видел главу Цзян не со строго забранными в заколку волосами, и любопытство победило приличия. Волосы доставали до лопаток. Цзян Чэн, думая о чем-то своем, провел по ним пальцами, совершенно простецким жестом потормошив на макушке. — Не вы один засиделись в Ордене, — без всякой тактичности заявил он Лань Хуаню и потянулся всем телом. Мускулы перекатились под белой кожей, натянулся на груди старый, страшный шрам. — К рутине привыкаешь, еще и злиться начинаешь, когда от нее отвлекают. А в конечном итоге — только это мне и нравится. — Мне тоже нравится, — признался Лань Хуань, скидывая на землю когда-то белое платье. Он хотел было спросить про шрам, но потом вспомнил — Цзян Чэн уже все рассказывал ему во время того самого путешествия. Они сидели в какой-то пещере, не рискуя разжечь костер, и ждали главу местного клана — держа оружие наготове. Тогда-то он и сказал про плен у Вэней — к слову пришлось. «Я лучше умру, чем снова к ним». Его ударили дисциплинарным кнутом — один раз, но во всю мощь. Такие шрамы время не стирает. — Спасибо, что разрешили к вам присоединиться. Цзян Чэн пожал плечами и пошел к воде; Лань Хуань проводил его взглядом в спину. А потом поспешил раздеться сам — сколько можно возиться с тряпками? Он чувствовал странное волнение — ци никак не успокаивалась, охота только взбудоражила тело. Мир по-прежнему был слишком детальным: Лань Хуань мог разглядеть каждый камень на дне ручья. Обостренные чувства заставляли резче двигаться и глубже дышать. Пальцы покалывало от жаждущих выхода сил. Лань Хуань вздохнул несколько раз — медленно и глубоко, и тоже потянулся. Тело охотно подчинялось и требовало большего: еще битвы, еще движения. Цзян Чэн уже стоял по пояс в воде и, приложив ладонь ко лбу, смотрел на него. — Холодно, как в самом распроклятом аду, — сообщил он, когда Лань Хуань вошел в ручей. Ступни словно облизало ледяным языком, но было вполне терпимо — для человека, привыкшего к Холодному источнику. Цзян Чэн же рос на теплых лотосовых отмелях. — Тогда не стоит затягивать купание, — невозмутимо ответил Лань Хуань. Грубость была беззлобной и вполне оправдывалась теми самыми теплыми отмелями. От холодной воды даже у него заломило мышцы, а уроженцу Юньмэн Цзян приходилось куда хуже. Цзян Чэн потер плечо, и стало видно, как посинели его ногти. По безупречной коже скатилась капля воды. Горло дернулось, как от сдержанного стона или ругательства. И это резко подстегнуло и без того беспокойную ци — Лань Хуань даже забыл о холоде. Жар шел изнутри. — Я точно не собираюсь затягивать это хреново купание, — сказал Цзян Чэн, будто не пробыл в воде уже чересчур долго, чтобы утверждать такое. Он опустил руки, набирая пригоршни воды, и снова плеснул себе в лицо — на этот раз от души, не заботясь, что попадет на волосы и шею — и на Лань Хуаня, стоявшего неподалеку. Горячую кожу обожгло льдом. Лань Хуань сделал несколько шагов к центру каменной чаши — теперь вода достигала середины живота, и это было самое глубокое место. Цзян Чэн, наконец, окунулся — волосы черной вуалью расплылись по воде и прилипли к лицу и шее, стоило ему с полузадушенным стоном вынырнуть, подняв кучу брызг. — Твою мать!.. Белое тело на фоне серых камней, причудливыми изгибами стекающие по спине черные пряди — красиво. Лань Хуань закрыл глаза и снова открыл, чувствуя, как жар становится сильнее, а ци подкатывает к рукам, голове и сердцу, как только что в битве с чудовищем. Это походило на болезнь, если бы была такая лихорадка — обостряющая слух и зрение, царапающая в груди, скручивающая голодом не живот — все его существо. Цзян Чэн что-то сказал, но Лань Хуань не услышал из-за звенящей боли в висках. Он не мог оторвать взгляда от того, как стекает вода с покрывшейся мурашками кожи, как двигаются посиневшие губы, выговаривая неслышные слова, как дрожат слипшиеся черными стрелками ресницы. Цзян Чэн смотрел на него с недоумением, нахмурив четко очерченные — темные изломы на белом лбу — брови. Чужое тело волновало — не потому, что было красиво. Или только поэтому? Воплощение жизни, часть всего этого — древнего леса, ледяной воды, вечной ци, наполняющей мир. Лань Хуань почти потерялся в охвативших его ощущениях: ци бурлила, волнуя кровь. И плоть. — Эй! Чужая рука — вполне материальная и сильная — больно схватила его за плечо. Цзян Чэн не церемонился, дернул вверх, заставляя встать, и Лань Хуань пришел в себя. Наваждение отступило. Только в груди все еще тлело тепло. — Простите? — Что с вами? — Цзян Чэн выглядел встревоженным. Теперь в нем ничего не было от совершенного создания, плоти от плоти этого места. Обычный, мокрый, раздраженный глава Цзян. — Задумался, — Лань Хуань улыбнулся, извиняясь, и Цзян Чэн отступил, недоверчиво прищурившись. — Извините, иногда так бывает. Со мной ничего не случилось. Почти ничего. Над которым еще надо подумать. В Библиотеке было прохладно, даже зябко — весна приходила в Облачные Глубины позже, чем к подножию гор. Лань Хуань прошелся вдоль полок, едва дотрагиваясь пальцами до древних бамбуковых свитков. Удивительно, но то, что он искал, все время лежало на виду, и все эти сокровища предков пока были не нужны — разве что, потребуются более глубокие изыскания. На данный момент «изыскания» остановились на тонкой, плохо сшитой книге с картинками, от которых, по хорошему, должны были алеть щеки и сбиваться дыхание. Лань Хуань с улыбкой глянул на раскрытую страницу — две фигуры, не понять, мужские или женские, тесно прижимались друг к другу в непристойнейшей позе. Грудь к груди, бедра к бедрам. И серые стрелочки, указывающие направление ци. — Лань Хуань? Дядя шел почти неслышно, но его выдавал шорох одежд. Не очень вовремя, но дядя не побеспокоил бы его по пустякам. — Ты работаешь? — спросил Лань Цижэнь, застыв в проходе между полками, — в старой части библиотеки, мало пострадавшей от пожара, помещения остались небольшими. Лань Хуаню нравилось здесь читать. — Да, дядя. Он не соврал — что такое самосовершенствование, если не работа? Долг, достоинство, радость. А книгу он закрыл, по безликой обложке не поймешь, чем интересуется глава. — Хорошо, — кивнул Лань Цижэнь. Складки на его лбу чуть разгладидись — год добровольного заточения племянника не прошел для него даром. Лань Хуань в который раз почувствовал вину, но не сковывающую и стыдную, другую. Благодарную. Из всей семьи только Лань Цижэнь не позволил себе слабости — и это позволило Ордену вынести слабости остальных. — Попьешь со мной чай, дядя? — Лань Хуань осторожно снял со стола книги, освобождая место. — Ты хотел поговорить? — Принимаю приглашение. — Лань Цижэнь сел, глядя, как племянник расставляет чашки. Чайник с чаем — горячим, пусть и благодаря заклинаниям, — был почти полон. — Я хотел поговорить об учениках из других кланов. Думаю, пора возобновить традицию. Обучение в Облачных глубинах было лучшим способом завязать связи и повлиять на будущих глав и сильнейших заклинателей — своему статусу Гусу Лань был обязан и этому старому обычаю. Да и Лань Цижэнь определенно предпочитал воспитание молодежи многочисленным обязанностям главы, которые — это со стыдом признавал Лань Хуань — то и дело на него оставляла родня. Чужой долг тяжелее своего. — Если ты готов, дядя. — Лань Хуань налил в его чашку чай, и тот с удовольствием отпил — горячее согревает, а чай всегда радует сердце. Хотя многие предпочтут вино, и судить их — пустое. — Готов, — кивнул Лань Цижэнь, рассматривая лицо племянника и почти не скрывая этого. — Ты будто очнулся, Хуань. Лань Хуань едва удержался, чтобы не бросить взгляд на лежащую у колена книгу. — Всему есть предел, дядя. Даже моей слабости. Отчаянию. Лучше было бы сказать так. — Я не виню тебя. — Лань Цижэнь погладил изрядно поседевшую бородку. Ему бы больше заниматься собой, скинуть лет десять, оставивших печальный след на красивом лице. Только медитации и приятные чаепития, самосовершенствование и любимые ученики. Лань Хуань тихо вздохнул. — Меня бы больше обеспокоило твое спокойствие. Слишком хорошо я вас знаю. Он тоже вздохнул. Вас — значит, думает и про Лань Ванцзи. — Благодарю тебя, дядя. — Лань Хуань подлил ему еще чая, и Лань Цижэнь кивнул, принимая то ли благодарность, то ли чай. — Значит, мне надо поставить другие Ордена в известность о наших намерениях? — Да, пожалуй. Следует написать письма, я не хочу ждать Большой охоты, чтобы объявить новости. — Конечно. И, дядя, — Лань Хуань налил чая и себе, — пожалуй, главе Цзян я смогу сообщить все лично. У меня как раз есть небольшое дело в тех краях. Заготовки амулетов будут готовы через несколько дней, у него будет время хорошо все обдумать и приготовиться к разговору. — Ох уж эти мальчишки из Юньмэна, — беззлобно поморщился Лань Цижэнь, и Лань Хуаню едва удалось скрыть улыбку. — Правила им не писаны. Именно поэтому ему нужно было поговорить с Цзян Чэном. В Пристани Лотоса Лань Хуань оказался только на закате — мастер-резчик оправдал славу лучшего, но последние, самые тонкие линии он наносил при заказчике, в точности выполняя все, что тот скажет. Это заняло больше времени, чем рассчитывал Лань Хуань. Зато — и это он счел хорошим знаком — Пристань Лотоса раскинулась перед ним во всем великолепии: пламенеющее солнце окрасило воду и здания в самые изысканные оттенки, от пурпура до нежно-розового, как прославившие эти места цветы. На фоне яркого и чистого неба поднималась неровная, почти черная линия холмов, изогнутых лиловых крыш и башен. Берег и острова усыпали огнями фонари, заодно отражаясь в темном зеркале медленной реки. На деревянном причале резиденции стоял Цзян Чэн, встречая гостя. За его фигурой виднелись еще двое — стражники, охранявшие путь к воротам, но больше никого не было. Неофициальный визит главы Ордена не требовал особых церемоний, Цзян Чэн даже не был обязан встречать его за пределами дворца, но он стоял там, внизу, глядя на опускающегося на мече Лань Хуаня — Приветствую главу Цзян. — Меч скользнул в ножны, и под ногами заскрипели толстые дубовые доски. Справа и слева высились столбы с замершими в безветреный вечер стягами Цзян. — Приветствую главу Лань. — Цзян Чэн ответил на поклон. — Вы редкий и желанный гость в Пристани Лотоса. Лань Хуань улыбнулся, скрывая волнение. Поздний — по меркам Облачных Глубин — ужин подали на открытой террасе. Тяжелые занавеси были подняты, открывая вид на почти угасший закат и черную гладь воды. — Люблю речной запах, — признался Лань Хуань, глядя на мерцающие на лодках огни — ночные рыбаки выходили на промысел. — Не слишком изысканно, — усмехнулся Цзян Чэн, взмахом руки отсылая слуг. — Не аромат лотосов, не благородные травы, а река? Напомнить вам о рыбах, гулях и утопленниках? — Вы сами его любите. — Лань Хуань улыбнулся. — Я прав? — Я с ним вырос. Это запах детства. Лань Хуань легко мог представить его ребенком, чья жизнь — это река, бесконечные острова, и свобода, которую они дарят. Вэй Ин почти не вспоминал годы жизни в Пристани Лотоса, но невольно улыбался, стоило кому-то заговорить о ней. — Я как раз хотел поговорить с вами о детстве. — Лань Хуань не стал откладывать ту часть разговора, которая была легка и приятна. — О юных учениках. Цзян Чэн молчал, ожидая, что он скажет. — Поскольку мое уединение окончено, в Ордене Гусу Лань все возвращается к обычным порядкам. И я, как глава, буду рад видеть среди наших учеников юных заклинателей из других кланов. — Уважаемый Лань Цижэнь готов взяться за старое? — Цзян Чэн не сдержал иронии, вполне простительной. Дядя не зря вспоминал юньмэнских мальчишек, наверняка, тем тоже досталась их доля воспоминаний. Он редко бывал в Облачных Глубинах, когда Цзян Чэн и Вэй Ин там обучались, — то было время его собственной юности: ночных охот, дружеских сражений с Не Минцзюэ и свободы, которую мог позволить ему дядя перед тем, как придет время принять долг главы. Оно пришло быстро. А к Цзян Чэну еще быстрее и многократно страшнее. — Он сам явился ко мне с этим предложением. — Лань Хуань поднял чашу с чаем. В Пристани Лотоса его делали крепче и добавляли специи. Немного — Лань Хуань чувствовал едва заметную терпкость. — Восхищаюсь его терпением, — задумчиво сказал Цзян Чэн, покачивая в ладони свою чашу. Вполне может быть, что и с вином. — Я думаю, что на его месте убил бы Вэй Ина … ну, день на третий в Облачных Глубинах. Кажется, со своим пусть не кровным, но братом, он все же примирился. Или смирился? — А себя? — спросил Лань Хуань, поддерживая шутливый тон. Не его дело — их отношения с Вэй Ином. — О, я был примерным учеником, — заявил Цзян Чэн, а потом посмотрел на чашку в ладони. — В основном. Они оба рассмеялись, и Лань Хуань подумал, что не хочет портить легкое настроение сомнительного свойства беседой. Но и ждать не хотелось. Лань Хуань ненавидел неопределенность. И неуверенность в себе тоже, пусть мало бы кто подумал, что он может таким быть. — И все же, дядя будет доволен, если ваши ученики будут учиться у него. Мне кажется, это пойдет на пользу нашим Орденам. И дяде. Цзян Чэн улыбнулся шутке и кивнул, соглашаясь. — Благодарю за предложение, глава Лань. У меня есть двое парш… достойных учеников, которые очень нуждаются в наставлениях уважаемого Лань Цижэня. Оговорка не была случайной, и на этот раз Лань Хуань тихо засмеялся. — Но это же не то, ради чего вы посетили Пристань Лотоса? — проницательно спросил Цзян Чэн, глядя на него. Морщинка между бровями углубилась, придавая ему серьезный, если не суровый, вид. — И ради этого тоже. — Лань Хуань подобрался, предчувствуя, что его слова, как гроза, сметут покой этого вечера. — Но вы правы. Я хотел поговорить с вами о самосовершенствовании. Этого Цзян Чэн явно не ожидал. Лань Хуань мог поклясться, что в его голове бродили мысли о заговорах и тайных союзах, но никак не о самой обыденной вещи в жизни заклинателя. О сути его жизни. Они так часто это забывали. — О самосовершенствовании? — переспросил Цзян Чэн, и Лань Хуань увидел, как дернулась к груди его рука — как будто он хотел закрыть золотое ядро. Но он всего лишь оттянул строгий белый воротник, слишком плотно прижатый к телу. Лань Хуань кивнул. — Самосовершенствование — это всегда две противоположности, покой и движение, один и двое, — сказал он, словно Цзян Чэн этого не знал. — Медитация и битва. — Я предпочитаю битвы. — Цзян Чэн скрестил руки на груди, чуть склонив набок голову. — Уж не хотите ли вы предложить мне пару тренировочных схваток? — Это было бы полезно, — улыбнулся Лань Хуань. — Но где это видано, чтобы главы Орденов мерялись силами друг с другом? Кто-то непременно проиграет, а какой глава такое потерпит? Позор и слабость главы — позор и слабость Ордена. Цзян Чэн хмыкнул — он прекрасно это понимал. — То, о чем я хотел поговорить… Вернее, я хотел попросить вас о помощи. — Все более неожиданно, — сказал Цзян Чэн, и его язвительность Лань Хуань предпочел не заметить. — Возможно, вас действительно это удивит. — Он вздохнул и расслабил пальцы — он и не заметил, с какой силой сцепил руки. — Движение — это не только битва, вы знаете. Ци нужны двое, чтобы наполнить тела, но... Судя по расширившимся глазам Цзян Чэна, он прекрасно знал теорию и понимал, к чему ведет Лань Хуань. — Битва может быть и любовной, — сказал Лань Хуань, не оставляя места для недоговорок. Выражение лица Цзян Чэна не изменилось, разве что глаза вернулись к обычному виду. И линия рта стала жестче. — Вы уверены, что это подходящая тема для разговора со мной? — холодно спросил он, интонацией выделив самое важное — «со мной». — С чего вам это взбрело в голову? Потому что не знаю более подходящего человека, подумал Лань Хуань, уже понимая, что ничего не получится. Сердце неприятно ускорилось, его стук отдавался в ушах тяжело и глухо. — Мне показалось, что вы… сможете мне помочь. — Нет. Слово упало тяжело, словно меч на чью-то шею. — Я понял, — спокойно сказал Лань Хуань, снова поднимая чашку с чаем. Пальцы не тряслись, но для этого приходилось прилагать невероятные усилия. Легче было сражаться с демоном. Наверное, стоило извиниться, но ему нужна была передышка, хотя бы на пару неторопливых глотков. Вкуса он не чувствовал. Цзян Чэн сидел молча, глядя на него так, будто Лань Хуань ударил его кинжалом. В спину. По холодному, напряженному лицу больше ничего нельзя было прочитать — только эту обиду. Даже не злость. — Почему вы сочли, что я окажу вам помощь в такой… извращенной практике? Лань Хуань вздохнул, чувствуя, что дрожь сдержать все труднее. Он и сам долго думал, чем его привлек этот путь самосовершенствования — не такой уж извращенный, что бы ни говорил, не пряча презрения, Цзян Чэн, но обычно практикуемый супругами и любовниками. Причин было две, это он понял не сразу. Первая стала толчком — то переживание плоти, которое он испытал в лесном ручье. Тело отозвалось на близость другого, как и ци, и будто вспыхнувшее светом золотое ядро. Вторая причина была не так очевидна, скрытая за новым опытом и новыми чувствами. Лань Хуань осознал ее не сразу. И принял — не сразу. Пустота в душе должна быть заполнена, и четыре тысячи правил — хоть сорок тысяч! — не дадут того, чего ему не хватает. Не унесут его скуку, даже если на скале будет высечен грозный запрет на томление от тоски. — Это из-за всех этих разговоров и сплетен? — Цзян Чэн скривился, глядя на Лань Хуаня так, словно тот его смертельно разочаровал. — Каких? Вопрос был искренним — год уединения помог очистить разум и справиться с болью, но полностью оторвал Лань Хуаня от мира и, тем более, сплетен. Сплетни в Гусу Лань и так проникали с трудом, просачиваясь сквозь строгие правила и благие намерения, как масло через бумагу. Вроде и не капает, а пальцы жирные. — Вы смеете спрашивать? — жестко спросил Цзян Чэн, но тут же осекся, видимо, подумав о том же. С силой втянул воздух, успокаивая злость, — точеные ноздри расширились, на груди натянулась пурпурная ткань. — О Вэй Ине, конечно. И его… сожительстве с вашим братом. Лань Хуань недоуменно поднял брови, и Цзян Чэн, поморщившись, объяснил: — Мы же росли вместе, даже комната была одна на двоих. До четырнадцати лет. — О! — Вот теперь стало понятно. Занятная тема для злопыхателей — обрезанный рукав Вэй Ин и его отношения с суровым главой Цзян. Так горячо ненавидящим и до сих пор не женатым… — А вы не боитесь пересудов? Решили пойти по пути брата? — с насмешкой спросил Цзян Чэн, и Лань Хуань покачал головой, чувствуя облегчение и неловкость. — Глава Цзян, вы меня не так поняли. — Да? — Насмешка стала еще явственнее. — В чем же тут можно ошибиться? Лань Хуань улыбнулся. — Я надеялся, вы поможете найти мне подходящую девушку. Куртизанку, которая обладала бы нужным уровнем ци, или заклинательницу… — Я?! Глаза Цзян Чэна снова расширились, он растерянно свел брови — странно было видеть высокомерного и холодного главу Цзян таким изумленным. Но на этот раз это была не злость. — Вы, — подтвердил Лань Хуань, снова немного теряясь. — Вы, кажется, знакомы с… этой стороной жизни. В Гусу Лань я не стал бы ни к кому обращаться, это было бы… слишком. А вам я могу довериться. Цзян Чэн покачал головой, будто не находя нужных слов для ответа, схватил со столика чашу с вином и залпом выпил. На бледных щеках вспыхнул румянец, гнева или смущения — Лань Хуань не понял. — Глава Цзян? — Глава Лань, — в тон ему ответил Цзян Чэн, глядя на кувшин вина на своем столе. Во всей его позе читалось желание приложиться к нему прямо так, без всяких фарфоровых чаш. — Я уже понял, что моя просьба прозвучала довольно… двусмысленно. Я надеюсь, что недопонимание не оставит между нами обиды. Меня ввела в заблуждение наша встреча в веселом квартале. — Возможно, мне стоит еще немного с вами посплетничать, — сказал Цзян Чэн, все-таки наливая себе вина. Лань Хуань сделал глоток остывающего чая, чувствуя себя учеником, раздосадовавшим учителя неверным ответом на простой вопрос. — О себе, конечно. Я не сомневаюсь, что вы не имели намерения оскорбить меня. Лань Хуань кивнул. Вряд ли можно оскорбить тем, чего ищешь для себя. — Вы знаете, что говорят о моих умениях искать женщин? — Цзян Чэн вопросительно поднял брови, покачивая в ладони полную чашу. — Кажется, вы пока не преуспели в женитьбе… — Не преуспел. Совсем. У меня, глава Лань, — Цзян Чэн пожал плечами, показывая то ли безразличие к неудачам, то ли смирение с ними, — знакомство с этой стороной жизни довольно ограниченное. Ну, хотите, я отведу вас в бордель? Он залпом выпил вино и задумчиво уставился на знамена с лотосами, украшавшие стены зала. Но видел он явно не их — вполне возможно, с ужасом представлял двух глав великих Орденов среди проституток. Лань Хуань же смотрел на лицо Цзян Чэна — без привычной холодной надменности его черты приобрели гладкую красоту молодости, как тогда, на лесном озере. Как в тот момент, когда в мысли Лань Хуаня закрались еще не облеченные в слова желания. Строгое одеяние Цзян подчеркивало его красоту — белую шею, тонкую талию, сильные руки. Захотелось расправить смявшийся воротничок, и Лань Хуань вздохнул, невольно хмурясь так, как делал это сам Цзян Чэн. — Благодарю, но… Тишина повисла между ними, и была она беспокойной и волнующей. По крайней мере, для Лань Хуаня. — Это все, чем я мог бы вам помочь. — Цзян Чэн как будто очнулся. Хмыкнул, возвращая словам обычную язвительность. — Если бордельные красотки вас не устраивают, то стоит найти того, кто более в этом сведущ. В женщинах, куртизанках и самосовершенствовании. Лань Хуань молча кивнул — похоже, ему действительно был нужен кто-то другой. Даже если этот кто-то не сведущ в куртизанках. После того, что Лань Хуань мысленно называл «инцидентом в Пристани Лотоса», его жизнь почти не изменилась. С Цзян Чэном они расстались пусть и прохладно, но вежливо, и отношения двух Орденов остались прежними — не близкими, но и напряжения в них не было. Юных учеников Цзян Чэн, как и обещал, прислал, и довольно скоро, и Лань Хуань уже успел наслушаться причитаний дяди о своевольных задирах. Кажется, дядя получал истинное удовольствие от своих занятий. А Лань Хуань, неожиданно для себя, почти с радостью занялся делами и заботами Ордена, чувствуя рвение, которого не было еще пару месяцев назад. Он будто вынырнул на поверхность из темной воды после того, как долго, очень долго, тонул, и теперь мог дышать — всей грудью, сладко, больно — в легких жгло после нехватки воздуха. Подумать только, думал Лань Хуань, просматривая списки уплативших подати кланов и должников, — скучнейшие обязанности вдруг стали казаться освежающим глотком ключевой воды. Податные списки никогда не казались такими увлекательными. Как и чаепития со старейшинами. Или тяжба о рисовом поле на границе дальних кланов. Неловкие ситуации, которые без всякой злонамеренности, но совершенно неотвратимо случаются в жизни каждого, иногда оказывают удивительно оживляющее воздействие. Лань Хуань так старательно отвлекался от возбуждающих мыслей и смущающих воспоминаний, что невольно встревожил брата. Лань Чжань пришел вечером, когда, закончив вечернюю тренировку с мечом, Лань Хуань умывался — ученик лил воду из кувшина, счастливый и гордый помогать главе. Но брат бесцеремонно отобрал у него кувшин, жестом отослав мальчика прочь. — Лань Чжань? — Помогу. Выпрямившись и принимая из рук брата полотенце, Лань Хуань заметил на его шее красное пятно — совершенно явственного происхождения. Острое чувство кольнуло в груди — не зависти, но грусти. Лань Чжань и Вэй Ин могли прекрасно заниматься самосовершенствованием, не вылезая из постели. — Брат? — Лань Чжань чуть поднял брови, и Лань Хуань поспешил улыбнуться. Не будет же он признаваться в обуревающих его желаниях и сомнениях. — Все хорошо, Лань Чжань. — Он спрятал лицо в полотенце — простая ткань чуть царапала лицо, и это было приятно. Влажные волосы липли ко лбу и вискам, наверняка, придавая ему не совсем достойный вид. Как тогда, в лесном ручье. — Нет, — сказал Лань Чжань, отбирая у него полотенце. — Ты не находишь себе места. Разговаривать, к слову, он стал гораздо больше, чем раньше, — это тоже заслуга Вэй Ина? Лань Хуань снова глянул на шею брата — пятно невольно притягивало взгляд. Плоть так требовательна, подумал Лань Хуань, просыпаясь. Он уже не был уверен, что все дело только в самосовершенствовании. Возможно, предложение главы Цзян посетить бордель не было лишено смысла. — Я просто по-новому смотрю на жизнь, — туманно ответил Лань Хуань, натягивая на еще влажные плечи нижнее платье. Лань Чжань снова поднял брови. Еще выше. — Ищу в ней… неизведанное. — Работа? Бессонница? Лань Чжань стал слишком скептичен. — Ну, в том числе. — Лань Хуань решил твердо стоять на своем. — Старейшины? — Лань Чжань не сдавался. — Мудрость старших. Лань Чжань вздохнул. Потом помог ему закрепить заколку — лента запуталась в серебряных завитках. — Глава Цзян прибыл, — сказал он вдруг, и Лань Хуань едва не уронил меч, который как раз привязывал к поясу. Цзян Чэн? Без предупреждения? Взгляд снова метнулся к оставленному Вэй Ином знаку на шее брата, и Лань Хуань недовольно свел брови. Интересно, теперь суровый глава великого Ордена Юньмэн Цзян всегда будет напоминать ему о самых непристойных плотских желаниях? Это было бы досадно. И очень неловко. Цзян Чэн выглядел еще мрачнее обычного, а это, на взгляд Лань Хуаня, было непросто даже для него. И непонятно было, виной ли тому нежелание видеть главу Лань или дело, приведшее к их встрече. Со стороны Не Хуайсана было странно и едва ли разумно выбрать парламентером неистового главу Цзян — у того не было таланта миротворца, и, совершенно определенно, он не стремился им быть. Но сейчас он сидел напротив Лань Хуаня и пил чай, вежливо кивая в ответ на пространные рассказы Лань Цижэня о злоключениях учеников Цзян на его занятиях. Временами на хмуром лице появлялось выражение, которое иначе как ностальгией назвать было сложно — Лань Хуань читал ее в чуть приподнятом уголке рта и опущенных, чтобы скрыть блеск в глазах, ресницах. Таким ресницам могла бы позавидовать юная красавица, думал Лань Хуань, и это отвлекало. Он должен был решить, что ответить Не Хуайсану, — вернее, как ответить. Как много можно сказать, всего лишь обсуждая скучные и рутинные вопросы подготовки к Большому совету кланов. — …и они устроили заплыв наперегонки в Холодном источнике! Цзян Чэн хладнокровно допил чай, отставил чашку и постарался выглядеть виноватым. — Не жалейте для них наказаний, уважаемый учитель, — сказал он, поджав губы. — Эти бесстыдники должны получить все, что заслуживают. Лань Цижэнь понимающе кивнул, погладив бороду, а Лань Хуань не к месту вспомнил, что Вэй Ина наказания дяди усмирить не смогли. Тогда они все время были втроем — Вэй Ин, Цзян Чэн и Не Хуайсан. Беззаботные времена. Упавшая на сердце тяжесть заставила его низко склонить голову, и Цзян Чэн, кажется, это заметил. — Время возвращаться, глава Лань, уважаемый учитель. Я не могу более обременять вас… — Нет-нет! — Лань Хуань нуждался во времени — он еще многое должен был обдумать. Давать ответ прямо сейчас он был не готов. — Уже поздний вечер, глава Цзян, я был бы посрамлен как хозяин, дозволив вам отправиться в Пристань в такой час. Вам подготовят покои для отдыха, ваших людей устроят на ночлег, и утром вы сможете продолжить путь. Неожиданно Цзян Чэн не стал отказываться. Кивнул, принимая приглашение. Кому, как не ему, понимать, сколько подводных камней должен был обойти Лань Хуань, решая, кто на Совете должен провести церемонию защиты от злых духов и в каком порядке рассматривать жалобы кланов Лянь и Чжан. Да и выглядел он утомленным. Лань Хуань смотрел на половину луны, нависшую над соседним горным пиком, и пытался вспомнить сто сорок третье правило Ордена. Обычно он засыпал на сотом, но этой ночью луна слишком тяжело навалилась на гору, как на его собственные мысли — Цзян Чэн и Не Хуайсан. Второй — потому что правильный ответ все никак не складывался. Первый — потому что Лань Хуань снова думал о самосовершенствовании. Том самом. Глава Цзян смотрел устало, движения его были чуть медленнее обычного, и тонкие пальцы то и дело касались серебряного колокольчика на шелковом шнурке. Лань Хуань тоже хотел коснуться — пальцев. Несмотря на прохладную ночь, было душно, и Лань Хуань встал, поправляя ночное платье — тонкий шелк лип к коже. Лунный свет лежал на деревянных досках пола, выхватывая из темноты очертания кровати и резного стола — во мраке белели цветы камелии, поставленные в вазу заботливыми слугами. Темнота давила на плечи, как будто была осязаема. Лань Хуань решительно набросил на плечи верхнее платье и вышел из дома. Лучшее, что он мог сделать такой томной, тревожащей ночью, — очистить разум и успокоить тело в Холодном источнике. Если только кому-нибудь не взбредет в голову поплавать там наперегонки… В полночь Облачные Глубины спали, и никто не увидел, как глава нарушает правила, шествуя среди едва затронутого шелестом листьев безмолвия вдаль от жилых домов и павильонов. Никто не увидел, как он сбрасывает одежду — он так и не озаботился полностью одеться, вопиющее нарушение благопристойности. Как заходит в воду, жмурясь от обжигающего холода. За ивой, склонившейся к источнику, было его любимое место — скрытое от глаз, с камнями, лежащими на дне так удачно, словно бы кто-то пытался сложить из них кресло. — Доброй ночи, глава Лань. Холодный голос ударил, как кулаком в живот, вышибая воздух из легких, и Лань Хуань едва удержался, чтобы не отскочить в сторону. Это была бы непростительная невежливость. Цзян Чэн настороженно смотрел на него, держась рукой за те самые, столь удачные камни. — И вам, глава Цзян. Перейти к другому берегу источника тоже было бы невежливо, и Лань Хуань устроился рядом — на самом дальнем из приличествующих расстоянии. — Не ожидал тут кого-либо встретить, — сказал он, стараясь, чтобы это не звучало разочарованно. — Поверьте, я тоже. Не спалось, а история уважаемого Лань Цижэня об источнике… — Цзян Чэн пожал плечами — в лунном свете белая кожа будто светилась. — И мне не спалось. — Лань Хуань откинулся на камень, позволяя себе чуть расслабиться. — Хотелось поскорее дать вам ответ. Вернее, главе Не, но… — Я был бы счастлив, если бы вы написали напрямую нашему новому Верховному заклинателю, — фыркнул Цзян Чэн. Кажется, сегодня он не был склонен к туманным беседам. Он никогда не был к ним склонен. — Не Хуайсан слишком осторожничает, а я не хочу вмешиваться в ваши дела. — Но вы согласились… поспособствовать? — Я ему должен. Был. Лань Хуань с любопытством поднял глаза и тут же их взгляды встретились — Цзян Чэн прищурился. Потом криво улыбнулся. — Из-за истории с Башней Кои. Когда я объявил себя главой Цзинь. — Он даже рассмеялся, словно это была шутка, а не скандал, прогремевший на все ордена и кланы. — Не Хуайсан… хм. Не стал ее раздувать. И даже помог замять, это Лань Хуань знал. Память о Вэнь Жохане была еще слишком свежей, чтобы такие выходки не вызывали осуждения и гнева. Зато это определенно укрепило позицию юного Цзинь Лина. Лань Хуань кивнул, не зная, что ответить. — Но он мне тоже был должен, — добавил Цзян Чэн, складывая руки за головой. Поза была совершенно непринужденной, и не скажешь, что вода в источнике ледяная. — У вас такой… круговорот долгов, — прохладно сказал Лань Хуань, скрывая смущение, вызванное откровенностью другого главы. — Кажется, вы нашли общий язык. — Он хочет найти его с вами. — Голос Цзян Чэна прозвучал жестко, словно он не хотел позволить Лань Хуаню отступить. — Он все еще винит меня в смерти брата? Откровенность за откровенность. В груди снова завозилось тяжелое, глухое отчаяние — тень того, что было с ним последний год. Почему все закончилось так?.. Цзян Чэн внимательно смотрел на него, и этот темный, тяжелый взгляд был физически неприятен. И одновременно Лань Хуань не хотел, чтобы Цзян Чэн отвел глаза. — А себя вы вините? Лань Хуань не стал отвечать. Это не касалось главы Ордена Юньмэн Цзян. — Не Хуайсан всегда имеет вескую причину поступать так или иначе, — сказал он, и Цзян Чэн понял. — Как и все мы. Возможно, вам тоже есть за что его винить. Это было почти забавно. — Круговорот вины, — улыбнулся Лань Хуань. Улыбка вышла через силу. — Что может быть печальнее? — На самом деле, до отвращения много всего. — Цзян Чэн тихо засмеялся, и от этого смеха по коже Лань Хуаня побежали мурашки. — Нам ли это не знать, глава Лань. В наступившей тишине слышно было, как плещется вода от каждого их движения. Лань Хуань не хотел больше говорить о Не Хуайсане. — Позвольте полюбопытствовать, но разве вам не должно быть холодно? Источник даже холоднее того ручья, в котором мы отмывались после охоты. — Кажется, совместные купания входят у нас в традицию. — Цзян Чэн усмехнулся, и Лань Хуань снова ощутил на себе его взгляд. — Но сейчас я немного схитрил. Он протянул к Лань Хуаню руку — слишком далеко, чтобы дотронуться, достаточно близко, чтобы захотеть это сделать, — и стало понятно, от чего так лунно светилась кожа. Ци согревала Цзян Чэна — это была тончайшая работа с ее потоками, свидетельство упорного самосовершенствования и таланта. — Мне никогда и в голову не приходило так использовать ци, — покачал головой Лань Хуань, а перед глазами поплыли картинки из книги о самосовершенствовании. Той, которую он так и хранил у себя. В ней был похожий способ. — Скорее, вам не приходило в голову использовать Холодный источник как умывальню с подогретой водой. — Цзян Чэн снова убрал руки за голову и глубоко вздохнул. — Но я недостаточно решителен, чтобы с таким рвением очищать разум. Он смерил долгим взглядом Лань Хуаня — от высящихся над водой плеч до смутно белеющего в ней тела. А потом резко отвернулся. — Как ваше намерение самосовершенствоваться через любовную практику? Вопрос застал Лань Хуаня врасплох — Цзян Чэн этой ночью словно бы забыл о допустимых границах искренности. Это выбивало из колеи. И смущало. И заставляло снова томиться от поднимавшегося в животе жара. — Я оставил эту мысль, — сказал Лань Хуань недрогнувшим голосом. — Это было чересчур смело с моей стороны. И вы правы — такие практики возможны только между супругами, не стоит искать их ради забавы. — Так с вашей стороны была лишь забава? — Цзян Чэн сел, выпрямившись, и вода словно обласкала его грудь и руки. Лань Хуань тоже сел, высоко подняв подбородок. В Облачных Глубинах запрещено лгать, но не уклоняться от ответа. Цзян Чэн перешел черту. — Стоит ли нам говорить о том, что внушило вам такое глубокое отвращение? — Не стоит, конечно, — согласился Цзян Чэн, поднимаясь. Взгляд Лань Хуаня уперся в поджарый, со следами старых шрамов, живот. — Я хотел извиниться за то, что неправильно вас понял. Я должен был подумать, что Цзэу-цзюнь никогда не попросит о недостойном. Лань Хуань тоже встал — они вдруг оказались очень близко друг от друга, даже обычный поклон грозит прикосновением. Цзян Чэн часто дышит — это видно по вздымающейся груди. — Я бы никогда не предложил вам ничего недостойного. — Слова лились легко, но они снова скрывали суть. — Лишь мое косноязычие ввело вас в заблуждение. Простите мне его. И простите все недостойные, порочные, запретные вещи, которые измучили его мысли. Цзян Чэн собирался возразить, даже открыл рот, но ничего не сказал, только шагнул к Лань Хуаню. Быстрые пальцы коснулись шеи. — Что?.. — Всего лишь паук. — Черный смятый комочек на раскрытой ладони. Лань Хуань сглотнул, чувствуя то ли облегчение, то ли разочарование. — Не мог позволить ему творить непристойности на вашей коже. — Благодарю. — Лань Хуань тоже протянул руку, провел по ладони Цзян Чэна, смахивая мертвого паука в воду. Прикосновение было излишне долгим для этого. Прикосновение вообще было лишним. — Спокойной ночи, глава Лань. — Спокойной ночи, глава Цзян. Утро выдалось суетливым — Лань Хуань провожал главу Цзян, пожелавшего покинуть Облачные Глубины на рассвете, пил чай с Лань Чжанем и Вэй Ином, который вопреки обыкновению почти все время молчал, принимал главу подвластного клана, настаивающего, что в отчеты о податях вкрались ошибки, и лично занимался учениками. Раздумывать об отвлеченном времени у него не было. Но стоило только забыться, как мысли снова мешались и рука сжималась в кулак — та, которая вчера лежала на ладони Цзян Чэна. Лань Хуань ясно помнил ощущение теплой, влажной кожи под пальцами, твердость широкой ладони и ее жесткость, выдававшую бесчисленные часы с мечом и Цзыдянем. Удивительно, как на фоне этого почти безболезненно ему дался ответ Не Хуайсану. Словно он забинтовал еще одну рану, пока ноющую, но уже не опасную для души и сердца. Слова пришли сами после того, как Лань Хуань возвратился из Источника, не успокоив мятущиеся мысли, но более чем достаточно охладив тело. Ночь была долгой и — в каком-то смысле — плодотворной. Но утром, глядя на исчезавшую в облаках высокую пурпурную фигуру, Лань Хуань с пугающей очевидностью понял: то, что казалось всего лишь еще одним шагом к возрождению, почти безобидной попыткой излечить себя от тоски, обернулось куда большим. И это «большее» стало катастрофой. Ему не нравился глава Цзян, и уж тем более он не занял места в его сердце — Лань Хуань не чувствовал даже нежности к холодному и надменному главе. Как неразумно, думал Лань Хуань, желать его при этом всем телом. От мыслей было жарко и тягостно. Или это все солнце, гревшее через одежду, — к полудню нависшие было жемчужно-серые тучи развеялись, и небо над Облачными Глубинами вопреки названию сияло лазурью. Все, кто мог, воспользовались щедростью небес. Лань Хуань то и дело кивал на приветствия, пока шел к своим покоям; ученики расселись на траве, не заботясь о белых одеждах, книги были отложены, зато разговоры то тут, то там прерывались смехом. А Лань Хуаню хотелось побыть одному — он, наверное, единственный в Облачных Глубинах предпочел бы сейчас тусклый дождь. Или лучше — кипящую бурю. Но на зеленых лугах прыгали кролики, и не было дня светлее и тише. — Лань Чжань, Лань Чжань!.. Голос Вэй Ина, бесцеремонно разбивший тишину, заставил Лань Хуаня улыбнуться — так, словно он пытался скрыть зубную боль. Он не сомневался в том, что увидит за поворотом тропинки. Лань Хуань прикоснулся пальцами к виску, чувствуя, как нарастает головная боль, но шагнул вперед уверенно: не бежать же от чужого счастья? Лань Чжань стоял под отцветающей магнолией, и розовые цветы ковром лежали у его ног. Вэй Ин легко шел к нему по мягкой траве, на мгновение задержавшись под деревом: поднялся на цыпочках, срывая цветок, и прижался всем телом к Лань Чжаню. Ловкие пальцы, лаская, коснулись волос. Вэй Ин засмеялся, тихим, грудным смехом, совсем не так, как обычно, и воткнул цветок за белую ленту. Лань Чжань не отстранился — наоборот. Весь мир сегодня был против Лань Хуаня, но вид целующихся влюбленных оказался чрезмерным ударом. Он резко развернулся и зашагал в противоположную от них сторону — тропа окружным путем вела к библиотеке. Именно то место, в котором сокрыты разум и добродетель, необходимые сейчас главе Лань. Особенно добродетель. Лань Хуань замедлил шаг, не торопясь к источнику мудрости. В голове была сумятица — он вдруг представил на месте брата себя, а Цзян Чэна — идущим к нему с цветком в руке. Вместо кривой ухмылки красивые губы изгибались в улыбке — нежной, зовущей. Сердце пропустило удар, а потом Лань Хуань засмеялся — вслух, даже не задумавшись, что кто-то может увидеть недостойное и беспричинное веселье главы. Ничего нелепее он не смог бы вообразить, как бы сильно не постарался. Пожалуй, случись такое наяву, Лань Хуань позорно сбежал бы от главы Цзян, позабыв про манеры и достоинство. Достоинство блюли все — Не Хуайсан, скромно державший сложенный веер на коленях, Цзинь Лин, сидевший за соседним с ним столиком, застывший с прямой спиной Цзян Чэн и сам Лань Хуань. Большой совет в Нечистой Юдоли проходил тяжело, по крайней мере, для главы Лань, чей выход из уединения был встречен с почти непристойным любопытством. Бремя чужого неприятного внимания разъедало самообладание, как ржавчина — сталь меча. Каждый будто выискивал в лице и фигуре Лань Хуаня признаки тоски или порока, пытался рассмотреть за безмятежностью — унизительное раскаяние. И только Цзян Чэн, по правилам этикета усаженный за стол ровно напротив Лань Хуаня, старательно избегал на него смотреть. На утренней церемонии, посвященной началу Совета, он едва поздоровался, мрачно и сосредоточенно глядя куда-то поверх плеча Лань Хуаня. Это тревожило — последняя встреча, как помнилось Лань Хуаню, рассеяла напряжение, вызванное его неразумной просьбой, если только… Цзян Чэн не глуп, мог ли он понять чувства, ставшие наваждением Лань Хуаня? — Совет примет решение после того, как выскажутся главы Великих Орденов. — Не Хуайсан высоко держал подбородок, но улыбался приветливо, ровно так, как следовало. Цзинь Лин едва заметно поерзал, не удержавшись, и бросив взгляд на дядю. Цзян Чэн по-прежнему смотрел в никуда, став, кажется, еще более хмурым, чем утром. На рассвете, когда церемониальный огонь бросал яркие отблески на лица замерших вокруг заклинателей, Лань Хуань столкнулся с ним взглядами — пара мгновений, не больше. Цзян Чэн ответил на легкий поклон и сразу же отвернулся к племяннику, что-то негромко тому сказав. Но этого хватило, чтобы Лань Хуань с безнадежным смирением понял — притяжение не исчезло, и Цзян Чэн по-прежнему обжигал его, как огонь — сухие тисовые ветки на алтаре. — Глава Не рассудил верно, — сказал Лань Хуань, и снова жадное любопытство обрушилось на него, заставляя улыбнуться чуть шире положенного. — Но я прошу дать нам время, чтобы обдумать слова, которые должны быть произнесены. Главы вассальных кланов зашумели — словно ветер пронесся по лесу. Одобрение мешалось с нетерпением, но Не Хуайсан согласно кивнул. — Глава Цзян? Глава Цзинь? — Глава Лань мудр, — холодно сказал Цзян Чэн, так и не взглянув на Лань Хуаня. Не Хуайсан постучал веером по коленям и перевел взгляд на Цзинь Лина. — Согласен. Мальчик держался хорошо. Хотя он уже не был мальчиком. Ему сейчас ровно столько, сколько было Цзян Чэну и чуть меньше, чем самому Лань Хуаню, когда они вместе шли в Гусу Лань, а потом — воевали. За последнее время Лань Хуань много вспомнил о той войне. Даже то, что Цзян Чэн тогда ни разу не плакал, только временами яростно тер сухие глаза. И иногда подолгу молчал и смотрел в одну точку — как сегодня. Не Хуайсан церемонно хлопнул в ладоши, подтверждая решение, и Цзян Чэн первым поднялся с места, спеша воспользоваться отсрочкой. Но около Лань Хуаня он задержался. — Вы же просто прослушали о чем шла речь, не так ли? Насмешка утонула в ровном гуле голосов и шорохе одежд, никто, кроме Лань Хуаня ее не услышал. Ответить он не успел — Цзян Чэн быстрым шагом вышел из зала, заставляя всех торопливо расступаться перед собой. Нет, Лань Хуань все слышал. Новый император требовал новых налогов, новых представителей при дворе, новых клятв. Похоже, времена снова становились неспокойными. Он встал, оправив широкие рукава, и медленно вышел из зала, невольно выискивая в толпе пурпурные одежды. Но Цзян Чэн успел скрыться из вида, и оставалось только удалиться в отведенный Гусу Лань павильон — обдумывать обещанные слова. Глава Лань должен посвящать свое время долгу перед Орденом. Даже если его волнует совсем другое. Младший ученик принес поднос с чаем, почтительно поставил возле него и замер, ожидая разрешения налить. — Я сам. Благодарю, — сказал Лань Хуань, жестом отсылая мальчика. Тот скрылся бесшумно, остался только мягкий, едва уловимый запах чая. Вполне возможно, с внезапной иронией подумал Лань Хуань, в его ситуации следовало бы пить вино и страдать от того, какой он безнадежный неудачник. Жаль, что вдобавок к остальным неудачам он еще и так плохо переносит напитки крепче чая. Белые листы бумаги и аккуратно разложенные принадлежности для письма ждали на столе, но Лань Хуань не мог сосредоточиться. Он поднялся и подошел к окну, отодвинув бамбуковые занавеси. Открывшийся безрадостный вид как нельзя лучше соответствовал настроению: пыльное небо и скалистые, желто-серые горы. Высокие стены Нечистой Юдоли, построенные из того же камня, казались частью этих гор, серые крыши крепости и города — накинутым на них груботканным платком. Раньше Юдоль не казалась Лань Хуаню такой суровой. Сердце не жало при взгляде на застывшие в безветрии «бычьи» стяги. Как хорошо бы было сейчас поговорить со старшим братом. Про амбиции нового императора, про ненужные и слишком сильные чувства. Особенно про чувства. Брат бы понял — и посмеялся, конечно, а потом просто покачал головой. Лань Хуань вздохнул, на мгновение прикрыв глаза, а потом решительно вышел из комнаты, так и не попробовав чай. Сад, разбитый среди пустынных гор, поражал обилием зелени, и это была заслуга нового главы. Раньше все было… проще. Лань Хуань прошел по тропинке — он помнил каждый поворот — и вышел к резному каменному колодцу, спрятавшемуся под кустами акации. Это было хорошее место. Где-то на камне были иероглифы имени Не Минцзюэ — тот со смущением рассказывал, что сам вырезал их в детстве, а потом пошел и признался отцу. — Старший брат, — позвал Лань Хуань, как будто тот мог ответить. Как избавиться от желаний слабого тела, старший брат? Вернуть гармонию душе и плоти, снова пребывать в чистоте. Унять беспокойную ци, требующую того, что он не в силах обрести. Забыть о главе Цзян с его колючими взглядами и привычкой крутить на пальце кольцо, словно прикосновение к смертоносному Цзыдяню усмиряло его гнев и тревогу — или, напротив, давало им новые силы. Лань Хуань провел рукой по крышке колодца, выискивая неровные, полустертые иероглифы среди изысканной резьбы. А потом замер, прислушиваясь. Судя по звуку, два человека. У одного шаг широкий и уверенный, второй семенит, стараясь ступать мягче. Кажется, оба недовольны. — …глава Не все же Верховный заклинатель. Ах, ну что за слабый человек! И глава Цзян тоже… Он снова на кого-то кричал, на глазах у всех! Непростительная грубость. — Тот, что шагал шире, остановился и негодующе вздохнул. — И что на него опять нашло? — Вы правы, вы правы. — Второй человек тоже вздохнул — более угодливо, чем осуждающе. — С ума сходит от собственной злости. Как высокомерен он был сегодня на Совете! И вы заметили, он умудрился поссориться даже с главой Лань! — О-о? — вопросительно протянул второй. — Все видели, как глава Цзян отворачивался от главы Лань, а уважаемый глава Лань был так бледен и тоже избегал на него смотреть. — Вы все замечаете, удивительная способность, желал бы я обладать вашими драгоценными талантами, глава Сю. Глава Сю был из тех, кто процветал в неразберихе, что царила в Ланьлин Цзинь после свержения Цзинь Гуаньяо, — вассальные кланы жаждали урвать свой кусок от богатств великого Ордена. Стоило бы пропустить мимо сердца его низкие слова, раньше Лань Хуань так бы и поступил. — Ах, что за лесть, уважа… — Глава Сю! Невысокий, плотный человек в богатых одеждах вздрогнул и тут же согнулся в поклоне, таком низком, словно он был последним слугой, а не главой со столь восхваляемыми талантами. Но его худой и куда менее нарядный спутник постарался согнуться еще ниже. — Ваши слова невольно достигли моих ушей. — Лань Хуань не пытался скрыть лед в своем голосе, это было меньшее из того, что он хотел бы себе позволить. — И я вынужден вмешаться, поскольку не могу допустить, чтобы яд этих слов оскорбил бы еще чей-то слух. Я не собираюсь обсуждать что-либо, касающееся главы Цзян, это недостойно и низко. Но вам следует знать, что я не допущу, чтобы ложь и наговоры бросили тень на то уважение и добрые чувства, которые я питаю к главе Цзян и которых он заслуживает. И уж тем более не допущу слухов о ссорах и вражде между нами. Лань Хуань замолчал, чувствуя, что копившееся так долго раздражение прорывается в излишне горячей отповеди, а после, не дожидаясь ответа от обомлевших сплетников, развернулся и быстро зашагал к своим покоям. В голове и груди вдруг воцарилась такая пустота, словно вместе с гневом он выплеснул и горечь, и тоску, и все иные чувства. Что ж, значит сейчас самое время решить, что должен сказать на Совете. А потом — посмеяться над собственной глупостью. — Цзэу-цзюнь! Вэй Ин редко с ним заговаривал, если не считать вежливых формальностей, и Лань Хуань, в свою очередь, не стремился к чему-то большему. С него было довольно того, что брат счастлив, но темные одежды, мелькавшие в Облачных глубинах, все еще казались ему чужеродными. Возможно, Вэй Ин чувствовал скованность, которую испытывал Лань Хуань. Возможно, ему самому мешало бремя того, что случилось: чужих тайн и смертей. Они были приветливы друг к другу, и этого было довольно. Но чтобы он искал встречи — в личных покоях Лань Хуаня, без посторонних глаз, — такое было впервые. — Вэй Ин? — Лань Хуань отложил письмо, которое читал уже второй раз. В первый раз читаешь иероглифы, после — то, что спряталось между ними. — Я не хотел тебя беспокоить, но побеспокоил, — Вэй Ин хмыкнул, без приглашения устраиваясь напротив. Он казался безмятежным и веселым, как обычно, но внимательный взгляд не вязался с его улыбкой. — Простишь меня, Цзэу-цзюнь? — Нет нужды прощать. — Лань Хуань тоже улыбнулся. — У тебя ко мне дело, Вэй Ин? — Не то чтобы дело. — Вэй Ин по-детски собрал губы трубочкой. — Хотел узнать, что Цзэу-цзюнь такого сделал, что Цзян Чэн рвет и мечет? — О? — Это было неожиданно. Лань Хуань прищурился, старательно поддерживая невозмутимость лица и позы. — Ну, не совсем рвет, — уточнил Вэй Ин, тряхнув головой, будто одергивая себя. — Но в Пристани Лотоса ходят на цыпочках. У Цзян Чэна тот еще норов. Вэй Ин извинялся за брата, будто еще имел на это право. Как странно, подумал Лань Хуань, что можно быть почти братьями и пожертвовать друг для друга самым ценным, и все равно этого окажется недостаточно. — Ты же знаешь правила Ордена, Вэй Ин. Мы не будем обсуждать главу Цзян за его спиной. — О, Цзян Чэн не обидится. Он плева… равнодушен к тому, что о нем говорят, за некоторым исключением, конечно. — И все же. — Лань Хуань не хотел разговаривать о Цзян Чэне. Или слишком хотел — и это раздражало. Медитации, в которых он проводил большую часть последних дней, почти помогли очистить разум, но стоило Вэй Ину небрежно назвать в разговоре имя Цзян Чэна, и все пошло прахом. — И все же, он оказался совершенно неравнодушен к тому, что сплетники говорят о вас. Лань Хуань удивленно поднял брови. — О вас с ним, — уточнил Вэй Ин. — Я все еще не понимаю. За окном застрекотала цикада, и Лань Хуань едва не вздрогнул. Только это помогло ему осознать, как он напряжен. Вэй Ин же просто пожал плечами. — Люди часто видят то, чего нет, и придумывают то, чего не могло бы быть. Но даже я изумился, когда услышал о неких чувствах, которые испытывает к нему глава Лань. Лань Хуань потерял дар речи. — Цзэу-цзюнь? Как мог кто-то узнать?.. Лань Хуань даже себе… И не было чувств — только телесная жажда и сумасшедшая ци! — Я… несколько удивлен, — сказал, наконец, Лань Хуань. Вэй Ин странно смотрел на него, сведя тонкие брови. — И не могу предположить, почему… Хотя нет. Воспоминание было ярким — две согнутые спины, собственный ледяной голос. Кажется, он сказал что-то про то, что глава Цзян вне всяких сомнений достоин уважения. Или был более несдержан? Лань Хуань вздохнул, не удержавшись и прикрыв глаза ладонью. — Я должен буду извиниться перед главой Цзян за неосторожные слова. Я столкнулся с неприятной ситуацией, когда на главу Цзян возвели напраслину, и промолчать было бы недостойно. Но следовало бы предвидеть, что люди истолкуют сказанное неверно. — Неверно? — переспросил Вэй Ин и сам себе кивнул. — Я понял, Цзэу-цзюнь. Я сожалею, что побеспокоил тебя этими пустяками. Но, по крайней мере, ты будешь знать, что Цзян Чэн… несколько взволнован. И я не хочу, чтобы досужие разговоры все испортили. Он не стал советовать Лань Хуаню поговорить с Цзян Чэном, и тот был за это благодарен. Это было очень деликатно. И только когда Вэй Ин ушел, он задумался над тем, что тот сказал. Что могли испортить чужие разговоры? Лань Хуань не стал ничего делать. Еще никто не придумал, как победить сплетни, кроме как не замечая их и не давая сплетникам новых поводов. Вряд ли, устремившись в Пристань Лотоса, Лань Хуань бы что-либо исправил. К тому же при мысли о том, как он будет разговаривать с Цзян Чэном о глупостях, которые о них сочиняют, Лань Хуань душно краснел — к счастью, мало кто мог заметить чуть изменившийся оттенок щек. Разве что дядя и Лань Чжань посматривали с недоумением, если он отвлекался среди разговора или замирал, занятый глубокими раздумьями. Зато в один прекрасный вечер, устало разминая пальцы после десятка писем, Лань Хуань вдруг понял, что разворотившая душу рана больше не болела. Ныла, как будет ныть всегда — это он знал точно, — но настоящая боль ушла. И Лань Хуань не чувствовал в себе вины за это. Он положил руку на стопку писем, приминая тонкую бумагу, и вздохнул. Надо будет заглянуть в Цинхэ Не и попросить позволения зажечь благовонные палочки для Не Минцзюэ, Не Хуайсан не откажет. А Цзинь Гуанъяо… Память о нем подернется густым дымом благовоний. Может ли теперь Лань Хуань желать большего? — Цзэу-цзюнь. Слуга в белом поклонился, протягивая деревянный поднос с бумагами. Кажется, ему придется написать еще несколько писем. — Ответ из Юньмэн Цзян?.. Вижу. Можешь идти. Личная печать Цзян Чэна скрепляла несколько строк, которые Лань Хуань быстро пробежал глазами. Все было в порядке. Глава Цзян с радостью примет участие в Большой охоте со своими лучшими учениками. Сухие, официальные выражения, но Лань Хуань улыбнулся. Именно его ответа он ждал со странным, утомительным нетерпением — хотя и так было ясно, что причин отказываться от Большой охоты у Цзян Чэна нет. Лань Хуань отложил письмо к остальным, но взгляд то и дело возвращался к нему. На душе было неспокойно. Большая охота Орденов всегда проходила одинаково — и всегда по-разному. Роскошные выезды охотников в Ланьлин Цзинь, торжественные построения в Цинхэ Не, соперничающие с ними церемонность и великолепие сборов в Юньмэн Цзян. И строгая простота Гусу Лань — почти аскетичная в сравнении с традициями прочих великих Орденов. Наверняка, думал Лань Хуань, кое-кто считает Орден Гусу Лань теми еще скаредниками. Но никто не пожалуется на саму охоту: об этом он позаботится. Все любят убивать чудовищ. Глава Цзян со своими людьми прибыл одним из последних, но никакого пренебрежения обычаями не допустил: Лань Хуань еще встречал гостей, не покидая высокого деревянного помоста. В воздухе одуряюще пахло сосной — свежее дерево источало смолу, и ее запах не могли перебить курившиеся в бронзовых чашах благовония. Вежливые слова приветствия растаяли в воздухе вместе с тяжелым ароматом, и Цзян Чэн отошел в сторону, уступая место главе Оуяну — вассалы всегда следуют после главы великого Ордена. — Что с тобой, брат? — Лань Чжань, даже стоя за плечом и не видя лица, уловил напряжение, сковавшее Лань Хуаня. — Болит голова. — Виски и в самом деле сжало, как тисками. — Вели унести курильницы. Цзян Чэн хмурился, скрестив руки на груди, и Лань Хуань то и дело ловил на себе его взгляд. — У меня бы тоже разболелась голова, если бы кто-то так на меня смотрел. — Голос Вэй Ина был сладок от яда. Несмертельного, но уязвляющего. — Неужели ты чувствуешь нехватку внимания? — Лань Хуань поднял брови. Вэй Ин занял место среди клана Лань по праву, но не озаботился даже клановыми одеждами. На него не просто смотрели — его пожирали глазами. — Я сказал «так», Цзэу-цзюнь. Есть разница, когда тебя хотят убить и когда хотят… — Глава клана Сюэ приветствует главу Ордена Лань! Хорошо, что Вэй Ин не успел договорить. В этот раз Большая охота должна была длиться три дня и три ночи – до ее конца дойдут только самые сильные. Воздух вокруг отведенных для охоты гор кипел от азарта и заклинаний, но Лань Хуань не позволял себе поддаться общему настроению — у него были иные обязанности. Охотников Гусу Лань, на закате вошедших в лес, возглавил брат. Лань Хуань присоединился к ним позже — и то он шел по ночному лесу, не торопясь и в одиночестве, даже не достав меч. Редкие тени — другие охотники — мелькали иногда за деревьями, но никто не осмеливался нарушить его покой. Между черных стволов вспыхивали огни и били молнии, кто-то азартно кричал, но все это происходило слишком далеко. Лань Хуань не спешил искать нечисть, хотя и не ослаблял внимания — это было бы неразумно. Он почти не удивился, заметив знакомую фигуру, — Цзян Чэн стоял, прислонившись к высокому кедру, лениво глядя на текущую по склону соседней горы золотую змею. Основная группа охотников с факелами поднималась к пещерам. — Вы не присоединились к охоте? — Лань Хуань не стал скрываться. Подошел с вежливой улыбкой, но не получил ответной. Лицо Цзян Чэна было в тени, но даже так на нем можно было угадать жесткие складки у рта и хмурые брови. — Пусть молодежь развлекается, — сказал он, отстраняясь от кедра. В темноте его одежда казалась черной, только вспыхнули пурпуром искры, когда он тронул рукой Цзыдянь. — Мне жаль, что вам скучно. Если бы только скучно — Цзян Чэн горел от гнева. Или, скорее, леденел. — Не ваша вина. Лань Хуань помолчал, не соглашаясь и не отрицая. Наверное, ему стоило уйти. Чужая неприязнь была столь очевидна — все читалось на лице Цзян Чэна, которое как раз осветило чье-то заклинание. Бледном, с нетерпимо стиснутыми зубами. — Моя ли вина в том, что сочиняют люди? Цзян Чэн вздрогнул, явно не ожидая настолько прямого вопроса. Он небрежно пожал плечами, но все же ответил — так же прямо. — Пусть дураки болтают. Но, глава Лань… Я не нуждаюсь в заступничестве. Значит, Цзян Чэн все правильно понял. Или кто-то донес ему все дословно. — Я не позволил бы себе оскорбить вас этим, — сказал Лань Хуань, подходя ближе. Цзян Чэн только привычно скрестил на груди руки. — Все, чего я хотел — восстановить справедливость. И, буду честным, я заступался за себя. Я не ссорился с главой Цзян, но даже если бы это было так, то должен был бы разделить с ним ответственность за эту ссору. — Смехотворно, — припечатал Цзян Чэн, и Лань Хуань развел руками, признавая себя бессильным. Но все же сказал: — Я лишь не хочу, чтобы вину за неприязнь главы Цзян ко мне возложили только на него. — Что за… — Цзян Чэн резко замолк, оставив Лань Хуаня в жгучем сожалении, о чем же он предпочел умолчать. Но тот не произнес больше ни слова, лишь напряженно глядел на него и крутил на пальце Цзыдянь — кажется, совершенно бессознательно. Глухое раздражение, которое вызывал этот жест в Лань Хуане, было необъяснимым и сильным, будто Цзян Чэн не трогал кольцо, а кричал и топал ногами. — Более того, я тоже был оскорблен, — сказал Лань Хуань, с трудом улыбаясь. — Почему-то глава Лань пользуется незаслуженной славой всегда правого, а главе Цзян отказывают в этом. Это слишком большое бремя для человека, проявившего столько слабостей, как я. — Вы несете такую чушь, что я даже не нахожу слов, чтобы ее опровергнуть. Цзян Чэн резко дернул Цзыдянь, фиолетовая молния пробежала по предплечью, и Лань Хуань не выдержал — выбросил вперед руку, накрывая кольцо и пальцы Цзян Чэна. — Прекратите. Недопустимая грубость. Ошеломленный взгляд Цзян Чэна должен бы был смутить Лань Хуаня, но он даже не убрал руки. Он касался горячей кожи Цзян Чэна, и жар — плотский, сладкий — перетекал в его тело, заставляя Лань Хуаня каменеть от разливающегося по телу огня. Они стояли достаточно близко друг к другу, чтобы Лань Хуань слышал тяжелое, частое дыхание Цзян Чэна, так и не оттолкнувшего его руку. Время словно остановилось, и необъяснимым образом было понятно, что сейчас происходит нечто более важное, чем выяснение отношений между двумя недовольными главами. — Что вам не нравится? — спросил Цзян Чэн, медленно, как будто с трудом, выговаривая слова. Лань Хуань не ответил бы, даже если бы захотел — Цзян Чэн шевельнул рукой, легко, почти ласкающе коснувшись его запястья, и он смог только покачать головой. Словно заклинание молчания сковало губы. — Да что с вами, я не могу вас понять... — В голосе Цзян Чэна было столько всего, что смысл сказанного ускользал — оставался только звук. Надо было что-то ответить или хотя бы убрать руку и отойти, но Лань Хуань только облизал пересохшие губы. — Твою мать, — с каким-то отчаянием выругался Цзян Чэн и вывернул руку, схватив Лань Хуаня за запястье и грубо дернув на себя. От неожиданности Лань Хуань не сопротивлялся, только уперся ладонью в ствол кедра, почти навалившись на Цзян Чэна. — И не стыдно вам лгать, праведный глава Лань? Я не лгу, хотел сказать Лань Хуань, и я не праведный, но Цзян Чэн уже положил руку на его затылок и привлек к себе еще ближе. Кривящиеся в непонятной гримасе губы почти касались губ Лань Хуаня. — Куртизанки, глава Лань? — Цзян Чэн выдохнул насмешку прямо в его приоткрытый рот, и Лань Хуань сделал единственное, что сейчас мог. Что было естественным и само собой разумеющимся. Чего Цзян Чэн откровенно ждал. Он накрыл его губы своими и почти забыл, как дышать. А потом почувствовал, как Цзян Чэн улыбнулся. Отстранился, но не оттолкнул. — Вы меня поразили, глава Лань, в очередной раз. Более невинного поцелуя в моей жизни не было. — Лань Хуань. Цзян Чэн, кажется, готов был закатить глаза, но вместо этого он сам его поцеловал — и это был совсем другой поцелуй. Его язык вдруг оказался во рту Лань Хуаня, и тот только широко раскрыл глаза, ошеломленный подобной непристойностью, но протестовать не было сил — все уходили просто на то, чтобы устоять на ногах и не рухнуть прямо на Цзян Чэна. Хорошо, что, словно почувствовав смятение Лань Хуаня, он вдруг ослабил напор и осторожно, почти нежно провел языком по нижней губе. Лань Хуань судорожно вздохнул и ответил — сам нашел язык Цзян Чэна, горячий, скользкий, неуступчивый. Кто-то застонал — он так и не понял кто. Глухой, тихий звук отозвался сладкой дрожью, по коже побежали мурашки. — Так лучше, — удовлетворенно сказал Цзян Чэн, а Лань Хуань слепо потянулся к нему, ткнувшись губами в уголок рта, скользнув по щеке, — кожа была сухой и горячей. — Намного, — согласился он. Его руки обхватывали плечи Цзян Чэна, а он даже не заметил, когда их неловкая поза сменилась объятиями. Цзян Чэн смотрел на него, не отрываясь, его глаза блестели в темноте. Лань Хуань снова подался вперед — он хотел еще поцелуев, еще больше близости. Чтобы в голове было темно, как в этом лесу, ночь накрыла все правила, которые вбивали с детства, и они пропали в бездонно-черной, беспамятной свободе. Тишина обволакивала их, и влажные, страстные звуки были до дрожи отчетливы. Цзян Чэн коротко застонал, прижимаясь к кедру и прижимая к себе Лань Хуаня. Его рука вдруг выпустила запястье, которое он до сих пор сжимал — наверняка, останутся синяки, но что за печаль, — и легла на грудь, прямо у белого ворота. Даже через одежду Лань Хуань чувствовал, что она обжигает, тепло проникает к сердцу, потоки ци насыщаются силой — словно золотые нити сплетаются в толстую, ослепительную косу. — Лань Хуань, — медленно произнес Цзян Чэн, будто пробуя его имя на вкус. Широко раскрытые пальцы с силой вжались в грудь Лань Хуаня, но это не было попыткой его оттолкнуть. Цзян Чэн тоже чувствовал, как течет, распаляясь, ци, и его собственная бурлила точно так же. Тот жар, который передавался Лань Хуаню, покалывание в ладонях, лежащих на закаменевших плечах, — это отзывалась чужая ци. Лань Хуаня потряхивало от ощущений. Цзян Чэн не разрешал звать его так же лично, а любое другое обращение прозвучало бы фальшиво и неуместно. Лань Хуань вздохнул — и задохнулся, когда рука Цзян Чэна скользнула под плотный шелк, лаская кожу. Никто никогда его так не касался. — Ты же этого хотел? — негромко спросил Цзян Чэн, все глубже просовывая ладонь под одежду. — У тебя такая гладкая кожа, Лань Хуань. Тебе это нравится? Какого хрена все это, а? Лань Хуань не сразу понял, что его ответ не требуется, — Цзян Чэн точно так же потерялся в их безумном порыве, как и он сам. Только он говорил, а Лань Хуань не мог. Но он тоже мог бы спросить — какого хрена? Вместо этого он снова поцеловал Цзян Чэна — теперь уже он вел, ворвавшись в чужой, ждущий рот, заставляя Цзян Чэна откинуть голову назад, к шершавому стволу. И стон, глухой и протяжный, принадлежал ему самому. Цзян Чэн вздрогнул, услышав, как он застонал, и ладонь на груди Лань Хуаня дернулась вниз, сминая тонкую ткань. Под жесткими пальцами оказался сосок, и неловкое движение тут же обрело смысл — Цзян Чэн осторожно погладил чувствительное место, сжал, заставляя Лань Хуаня прикусить губу. Иначе бы он закричал, не удержался. И дело было не в ци — страсть охватила и тело; все смешалось в тяжелом, темном удовольствии. Лань Хуань привлек его ближе, вжимаясь в твердое, горячее тело, — бронзовые и нефритовые украшения впились в грудь и живот, больно, но его сейчас не волновала боль. Зато хотелось прикоснуться к Цзян Чэну — по-настоящему, не через пурпурную, роскошную, такую ненужную одежду. Это было легко — рвануть белый воротник, подсунуть руку, обхватывая сильное плечо, прижаться губами к откинутой шее, отыскать лихорадочно пульсирующую жилку, провести языком, вырывая гортанный вскрик. Лань Хуань всегда быстро учился. А Цзян Чэн был чувствителен — каждое движение Лань Хуаня встречало искренний, открытый ответ. Он поддавался ласкам, не стараясь сдержать стоны, не отталкивая и не думая. И это поднимало волну жадного возбуждения в самом Лань Хуане — как будто чужое желание было той недостающей линией, которая делала картину совершенной. Какая разница, что они делают, если это ведет их к совершенству. Ци окутывала их, будто стала одной на двоих, и это было не так, как в битве — не напряжение воли и преодоление возможностей. Они не отталкивали друг друга, наоборот. Лань Хуань хотел отдать всего себя, всю ци тому, кто сейчас обхватил его голову, привлекая к себе, путаясь пальцами в волосах и ленте. И Цзян Чэн словно обрушил на него всю мощь своей ци — отдавая и вплетая ее в общий поток. Плоть требовала еще большего: объятие становилось то невозможно тесным, то вдруг разрывалось, и руки ловили прикосновения, нежность сменялась требовательной жестокостью. Они уже почти не различали, где был поцелуй, а где — укус. Лань Хуань только усмехнулся, облизывая опухшие губы, когда Цзян Чэн намотал его волосы на руку и потянул, заставляя упасть на траву. Цзян Чэн только прижался сильнее, когда Лань Хуань заломил его руки за голову, вынуждая прогнуться. Они так и не разделись, и одежда мешала, сковывая движения, закрывая обнаженную, жаждущую прикосновений кожу, но у них не было сил быть хоть в чем-то рациональными. — Будь оно все проклято, — шепотом ругался Цзян Чэн, наваливаясь на Лань Хуаня сверху, шаря по его напряженному, жаркому телу. Он остановился, когда ладонь легла на твердый член, — тонкие штаны ничего не скрывали, и, сжав его, Цзян Чэн снова выругался. — Что?.. В голове Лань Хуаня не было места для каких-то там слов, он почти не слышал, что отчаянно шепчет Цзян Чэн, — главное, что его пальцы были там, где нужно, гладили и стискивали, пропадали, но возвращались. Лань Хуань смог только протиснуть руку между их телами, накрывая кисть Цзян Чэна своей, а потом отыскивая его член — горячий и такой же твердый. На штанах было влажное пятно, и Цзян Чэн громко охнул, когда Лань Хуань очертил под тканью головку. — Убери… руку… Цзян Чэн дернул бедрами, пытаясь ее оттолкнуть, и Лань Хуань послушно убрал пальцы — но это было больно, это было неправильно. Цзян Чэн оперся ладонями о землю по обе стороны его головы, и прогнулся, вжимаясь пахом в бедра Лань Хуаня — по ногам и животу будто ударила молния, жарким удовольствием растеклась по телу, заставляя податься навстречу Цзян Чэну. И еще раз. И еще. Даже если бы сейчас на них напал горный демон — да хоть простая навка — Лань Хуань не смог бы ничего сделать. Ци закручивалась в паху вместе с возбуждением, достигавшим своего пика, Цзян Чэн стонал и терся об него, а потом почти упал, вжимаясь губами в его приоткрытый рот — им не хватало воздуха, но это было неважно. Все закончилось одновременно для обоих — в какое-то мгновение Цзян Чэн судорожно выпрямился, стискивая Лань Хуаня с силой, которая, кажется, могла крушить кости. И это стало последним, что еще мог осознавать Лань Хуань перед тем, как мир в голове взорвался и рассыпался в буре из ци и страсти. В мире больше ничего не было. — Твою мать, — недовольно сказал Цзян Чэн, глядя на небо. Звездное и прекрасное. — И что теперь? Так и ходить в мокрых штанах, как подросток, в первый раз увидевший си… красивую женскую грудь? Попытка изобразить благопристойность была обречена на провал с самого начала, но Лань Хуань оценил старание. Он лежал рядом, раскинув руки, и кончиками пальцев касался волос Цзян Чэна — прядей, которые не скрывала высокая заколка. И крепкая — после всего, что было, она даже не покосилась. А Цзян Чэн так хорош с распущенными волосами. — Можно снять штаны, — предложил Лань Хуань, вспомнив, что Цзян Чэн ждет ответа. — Но это будет привлекать внимание. Он улыбался, любуясь звездной россыпью над верхушками деревьев. — Я рад, что вам весело, — холодно заявил Цзян Чэн, снова становясь официальным и колючим, но Лань Хуань отлично слышал, что на самом деле скрывалось за словами. Растерянность, насмешка, смущение. Он снова хотел поцеловать Цзян Чэна. — Но вы и так привлечете внимание. — Цзян Чэн сел и зевнул, разминая плечи. — У вас засос на шее. И я поцарапал вам лоб. Лань Хуань поднял руку, нащупывая ленту, — та сбилась высоко на волосы, но еще держалась. — Никто не посмеет задавать вопросы. — Он оставил попытки поправить ленту и повернул голову, наблюдая, как приводит себя в порядок Цзян Чэн. — В этом есть свои преимущества. — Сплетни, — сказал Цзян Чэн. — Слухи. Репутация. Лань Хуань поднял руку и схватил конец изрядно помятой пурпурной ленты. — Глава Цзян, разве это того не стоило? — О, демоны. Лучше бы вы согласились на бордель. Всем было бы легче. — Особенно вам? — Лань Хуань намотал ленту на палец, не желая отпускать. Цзян Чэн бросил на него короткий, хмурый взгляд и промолчал. Взятую в плен ленту он будто не замечал. — Вы были правы, — сказал он наконец. — Такой путь самосовершенствования ничем не уступает сражениям. Ну, вероятно, это была максимальная уступка, которую мог позволить себе Цзян Чэн — вернее, его гордыня и склонность видеть во всем самое худшее. — И этот путь весьма приятен. — Лань Хуань был уверен, что Цзян Чэн услышит в его голосе улыбку. Он с сожалением отпустил ленту и тоже сел, приглаживая свои спутанные волосы. В них застряли иголки и кора, а в заколку забилась травинка. А Цзян Чэн все еще ворчал. — Он еще и опасен. Нас мог увидеть кто угодно. Не говоря уже о нечисти. Он встал одним гибким движением и осмотрелся. Лес вокруг был тих и черен, даже на соседней горе не было заметно вспышек заклятий. Казалось, они с Цзян Чэном остались одни во всем Гусу Лань — и у Лань Хуаня не было никакого желания нарушать покой их уединения. Лань Хуань не хотел, чтобы Цзян Чэн уходил. — Нас тут целых двое глав великих Орденов, как-нибудь справимся с нечистью, — добродушно сказал он, предпочитая забыть о том, как бессилен и беззащитен был совсем недавно. — А случайных свидетелей вы предлагаете убить? Цзян Чэн подал ему руку, помогая встать, — в этом не было необходимости. Это было хорошо. — Я предлагаю думать, что нам посчастливилось и нас никто не увидел. Лань Хуань отряхнул широкие рукава и расправил — как мог — смявшуюся ткань. — А если увидел, то не поверил своим глазам, — проворчал Цзян Чэн, снова скрестив на груди руки. — Я бы не поверил. Это было как вызов — и Лань Хуань шагнул к нему и обхватил за шею, целуя. Цзян Чэн дернулся, но через показавшееся невозможно длинным мгновение ответил на поцелуй. Руки, правда, так и не разжал. — Не рассчитывайте, что это войдет в привычку, — мрачно сказал он, когда Лань Хуань оторвался от его губ. А потом сам его поцеловал — коротко, почти со злостью. Но Лань Хуань ни на что не рассчитывал. Он был счастлив — хотя бы здесь и сейчас.