Песни далекого прошлого

Серво постепенно восстанавливались. Теперь Джазз мог пошевелить руками — и, пусть не с первого раза, но подтянуться к неровной стене туннеля, чтобы нормально сесть. Ноги все еще ползли за корпусом мертвым грузом. Впрочем, они застряли здесь все: Джазз, Саундвейв и его питомцы-кассеты. На границе кислотной свалки, переходящей в Море Шлака, где сейчас бушевал шторм. Лететь невозможно. Ехать… Джазз рискнул бы, но не тогда, когда серво толком не двигаются. Кроме того, это все еще территория Станикса, и мост, построенный в незапамятные времена на автостраде между Станиксом и Калисом, под таким ветром наверняка шатается хуже, чем при землетрясении. Темно так, что не видно ни зги. У них обоих визоры, блокирующие подсветку от линз. Кассеты прячутся в честплейте Саундвейва. Понять, где он сидит, можно только по еле слышному шороху вентсистем. Самого Джазза в темноте обнаружить сейчас гораздо проще — во время погони и перестрелки лопнул топливопровод, и, даже если весь энергон уже вытек из автоматически заблокированного участка, все равно большая часть корпуса перепачкана. Пахнет на весь туннель. Ворны назад все было почти так же: темнота, тишина, запах топлива из свежих пробоин… и ослепляюще яркие линзы Саундвейва, когда тот расщелкнул визор и в изумлении уставился на Джазза. Кто из них тогда мог предположить, что отчаянная импровизация раненого пленника, которого проще добить, чем тащить с собой, если уж взломать на месте не получилось, свяжет их крепче любых уз? «Я так надеялся, что ты увидишь это сам… даже обидно, что Ред Алерт создает такую крутую защиту. Я люблю тебя, Саундвейв. Давно». Так это началось. Так Джазз выжил тогда — и обзавелся поклонником, избавиться от которого невозможно. А спустя ворны, наверное, не слишком и хотелось избавляться. В первые квартексы Джазз чуть не свихнулся от паранойи — проклятые кассетиконы могли обнаружиться везде. Невидимые, неслышимые, они следили за ним на поле боя. На разведывательных миссиях. На базе автоботов. На второй базе автоботов, на третьей… Если бы не кассетиконы, об этой ненормальной, нарушающей все писаные и неписаные законы связи давно бы кто-нибудь узнал. И все равно, иногда случались накладки. Как сегодня. Джазз даже не успел опознать тех, кто спугнул — или сопровождал? — Саундвейва, еще не добравшегося до места встречи. Их было несколько. По-хорошему, десептиконам и правда не стоило позволять Саундвейву в одиночку тащиться в какую-то дыру, где его кассеты заметили подозрительную активность. Так что Джазз, едва заслышав незнакомые, слишком тяжелые шаги, трансформировался и рванул в глубины кислотных лабиринтов… Здесь и сейчас Саундвейв открыл ярко-красные линзы, и Джазз прищурился под визором, защищая оптосенсоры. Теперь он видел тонкую, едва заметную улыбку на чужом фейсплейте. Движение — нарочито медленное — Джазз различил тоже. — Я все еще парализован, — шепнул он, позволяя стиснуть себя в объятиях. — Я никуда не убегу. Саундвейв улыбался. Уже по-настоящему широко — и так искренне, что Джазз не выдержал и добавил: — Я волновался. Знал, что вряд ли они тебя заденут, но все равно… — Саундвейв: сожалеет. — Мне было трудно добраться сюда, — упрекнул Джазз. — Ты-то летаешь, тебе и не понять, как это — гнать на полной скорости через это шлаково море шлака, рискуя в этой темноте навернуться с трассы или вляпаться в ржу прямо на ней. Я же не могу заявить: «Ребята, мне нужна миссия в десовском тылу в такой-то цикл и грун, чтобы потусить на свалке в Станиксе»! — Рекомендация: успокоиться. Джазз передернул плечами — звон о стену туннеля оглушил их обоих, так тихо здесь было. Но Саундвейва не смутило притворное раздражение; он знал, что на самом деле Джазз рад, что его отыскали именно кассетиконы, а не кто-то иной. Спустя несколько кликов молчания он поднял руку, уже полностью восстановившую все функции, и обнял Саундвейва сам. Крепко, до скрипа соприкасающихся деталей. — Я скучал по тебе, — Джазз прикрыл линзы, чтобы не перегружать графические процессоры попытками расшифровать то, что попадало под красные лучи подсветки, и отдался ощущениям. Саундвейв втащил его к себе на колени и гладил обшивку — мягко, расслабляюще, нарочно не касаясь чувствительных мест. Пока Джазз сам не потянулся к нему, целуя куда придется: шероховатые выступы шлема, податливые, вибрирующие края маски, не до конца уехавшей в пазы. — У меня есть новая песня. И еще кое-что, — он снял ладонь с плеча Саундвейва и достал два куба энергона из саб-спейса. — Заправка: нет необходимости, — и все же Саундвейву было приятно. — Спеть тебе, или пока обойдешься записью? — Спеть, — эхом потребовал Саундвейв. По-прежнему не открывая линз, Джазз запрокинул голову и запел. Акустика здесь ему не нравилась — но Саундвейв был не слишком привередливым слушателем. — Джазз: все еще лучший певец Кибертрона, — пальцы Саундвейва скользнули по локаторам, надавили, вынуждая откинуть голову еще сильнее. Они целовались долго, до спазмов в шейных серво. Саундвейв отстранился только тогда, когда Джазз уже начал сцарапывать с него краску. — Песня: улучшение старой. — Только музыкальная фраза припева, — возразил Джазз. — И теперь она заканчивается иначе. Тебе ведь больше нравится последняя версия, да? — Положительно. Просьба: исполнить старую версию. — После энергона, — Джазз нашарил ладонь Саундвейва и вложил в нее куб. — Голос звучит не идеально, похоже, пыль на динамики попала. Если Саундвейва не отвлекать, он будет требовать песен снова и снова. Как в тот цикл, когда Джазз признался в любви и попросил выслушать одну песню, всего одну. К счастью, большая часть его творчества была посвящена романтическим чувствам. Не потому что он был романтиком или сильно кого-то любил; нет, он и тексты редко сочинял сам, но, конечно, любую песню пропускал через искру. Когда поешь залу — любишь весь зал, каждого меха в полумраке, слушающего твой голос. Когда поешь десептикону, планирующему тебя убить… Кто ж знал, что Саундвейв — не только эмпат, но еще и фанат Джазза с довоенных времен, знакомый со всеми его записями? Молчать с Саундвейвом тоже было приятно. — Место, где безопасно петь: удачное стечение обстоятельств. Джазз улыбнулся, зная, что Саундвейв смотрит. — Мою искру греет то, как ты слушаешь меня. Он деактивировал опустевший куб, превратив его в миниатюрный камушек, и сел удобнее: так, чтобы звук не отражался ни от металла стен, ни от чужого корпуса. У старой версии было два варианта текста. Пожалуй, Джазз мог исполнить оба. Саундвейв слушал внимательно, как всегда. Его ладони скользили по обшивке Джазза, крутили диски колес, теребили наружные решетки вентсистем. Изредка Джазз вздрагивал и рычал двигателем, портя мелодию. В конце концов он поймал руку Саундвейва и переплел их пальцы. — Ты уверен, что хочешь песен, а не коннекта? — Джазз: нуждается в коннекте? Он даже оптику приоткрыл. В темноте рассмотреть выражение чужого фейсплейта сложно, но когда меха разговаривает, как сбежавший ИИ, захвативший корпус кибертронца, не так-то просто понять, издевается ли он. Вообще не понять. Саундвейв молчал и на демонстративные фырканья вентиляцией не реагировал. — Сложно не думать об этом, когда ты меня так трогаешь. Но если ты ничего не имел в виду, то, конечно, не стоит. — Саундвейв: не против коннекта, — он перестал глушить эм-излучение, и Джазз с облегчением убедился, что это «не против» — не из вежливости. Искра откликнулась моментально, распространяя жар по интерфейс-разъемам. Джазз снова зажмурился. Он отвечал на поцелуй, мягкий и осторожный, и млел от поглаживаний, урча двигателем. Саундвейв был тише — он всегда был почти беззвучным, — но расслышать присвист его перегруженных вентсистем Джаззу все-таки удавалось. — Просьба: убрать визор. Джазз подчинился — и посмотрел в линзы Саундвейва, пусть и без особого желания. Извернулся, задевая его капотом, устроился верхом на горячих бедрах, стиснул коленями. Саундвейв впился пальцами в бампер, прижимая к себе. Потом запустил правую руку под капот, заскреб кожухи деталей. Когда война началась и стало ясно, что быстро она не закончится, Джазз пошел в армию, как ответственный меха. Все равно петь по клубам он уже не мог, и не ту он музыку исполнял, чтобы солдат воодушевлять. Нет, его песни — о любви, о страсти, о робких касаниях эм-полей и отчаянных поступках во имя мгновенного порыва, «сожги свою жизнь и развей ее пепел»… В армии оказалось нельзя не только петь. Петь, между прочим, Джазз и обычные песни умел, и патриотические, и вообще какие угодно, дайте только текст и ноты. Но про запрет пения в казармах и на боевых операциях Джаззу все было понятно. А вот добровольно-принудительному коннекту с ИИ, то есть симуляции коннекта, он сначала сильно удивился. Хорошо хоть, этот ИИ мысли не читал. Просто подсовывал разные фантазии, реалистичные до жути, и скрупулезно фиксировал реакцию, чтобы каждому меха показывать именно то, что его как следует перезагрузит. Так, чтоб все мысли о коннекте из процессора пропали и осталась только приятная расслабленность. Засада здесь одна: после симулятора с живым меха вроде и здорово… а вроде и не то. Кто-то, если не врал, регулярно коннектил Мегатрона или Старскрима, другие истребители тоже были кому-то по нраву. Джаззу однажды выпадал Саундвейв — давно, задолго до близкого и личного знакомства. Но брать кого-то силой оказалось приятно, только пока можно верить, что жертве по кайфу. В самый интересный момент Джазза вышвырнуло в реальность, на перегревшуюся от его корпуса подзарядочную платформу. Он увидел боль в чужой оптике — и больше не смог в тот цикл ничего. Линзы настоящего Саундвейва были другой формы, фейсплейт тоже был другим. Но Джазз все равно иррационально опасался смотреть на него. И расслабиться Джаззу было проще, если не смотреть. Уже ворны симулятор не показывал ему никого: оптика всегда надежно заблокирована, определить, что кто-то рядом, можно лишь по звуку и теплу. Кто он? Что он сделает сейчас? Загадочные «они», порождения извращенных фантазий ИИ, всегда молчали. Даже подключались не всегда. Дразнились током, пользуясь беспомощностью Джазза, растянутого на платформе в самых развратных позах; заталкивали разные вибрирующие, меняющие температуру и объем предметы в основной порт и в топливные шлюзы, в медицинские и инфоразъемы… После такого еще попробуй грузанись с меха, который просто гладит и просто подключается, ничего извращенного наверняка и в мыслях не держа! Единственное, что отличало Саундвейва от других — это большее количество кабелей. Он не лез ими никуда, кроме инт-систем, но обвивать корпус, буквально приматывая к собственному, ему нравилось. Раньше Джазз беспокоился, что слишком сильно дернется и вырвет Саундвейву интимные провода, но тот уговорил попробовать. И, к удивлению Джазза, выкарабкаться из сотен кабелей, скручивающихся в десятки тросов и ползающих повсюду, он и правда не сумел, как ни старался. Но вообще Саундвейв его не удерживал. Провода скользили по обшивке. Терлись. Дразнились. Щекотались, заставляя Джазза ерзать и недовольно шипеть. Голубые лучи от подсветки, которую он больше не контролировал, танцевали по фейсплейту Саундвейва, по его темно-синим плечам и поблескивающему бронестеклу кассетного отделения. Как ни странно, Джазз соскучился по этой возможности видеть — доказательству, что все по-настоящему. Знание, что все это — не симуляция, заводило само по себе. Да так, что легчайшие, едва-едва царапающие верхний слой краски прикосновения ощущались мучительно остро. Сдерживать стоны становилось все труднее. Часть проводов дразнила уже заполненные порты, тревожа пружинящие, раздвинутые пластины контактов под напряжением. Саундвейв подался вперед, проталкивая в рот горячую глоссу, и поцелуй имел отчетливый привкус грозы. Искра запульсировала, потянулась к чужой. Поудобнее устроившись на коленях Саундвейва, Джазз начал медленно двигаться вверх и вниз, чувствуя, как внутри порта скользят провода. Его собственный коннектор вырвался из-под кодписа — и свободно ползающие кабели немедленно опутали его, сдавливая сенсорные кольца и дразня форсунки, выделяющие трансфлюид. Разряды встряхивали весь корпус, кое-где тонкие провода врезались в сочленения, причиняя боль, и это значило, что Саундвейв тоже близок к перезагрузке. Так горячо. Джазз закрыл линзы, увеличил силу тока до максимума — и с воплем вылетел в ребут. …они оба перегрелись, и даже в объятиях, тесно прижавшись друг к другу, было как-то зябко от воздуха, казавшегося неприятно холодным. — Джазз: удовлетворен? Он молча кивнул. — Положительно, — заявил Саундвейв и обнял крепче. Хотелось отключиться прямо на нем. Но Джаззу пришлось носиться по свалке, как загнанной турболисице, и без всяких турбоускорителей при этом, а потом валяться парализованным в туннеле, куда он чудом провалился сквозь проржавевшее перекрытие… свидание с Саундвейвом началось на три груна позже. И еще не меньше груна ехать до Калиса. Повезло, что к Калису Джазз и приписан, из Иакона или из другого города в центре автоботских территорий он бы не смог смотаться на границу и вернуться в тот же цикл. Однажды таким вот десептиконам — или скраплетам, или любым другим хищникам, населяющим Море Шлака и кислотную свалку, — повезет больше. Джазз обо всем этом десять раз подумал, во всех вариациях, пока его не отыскал Лазербик. А если бы… если бы Саундвейв встал перед выбором, доказать свою лояльность десептиконам или искать Джазза? Если бы Лазербик понадобился срочно, если бы сам Саундвейв не сумел бы прийти? Джазза сожрал бы кто-то из глубин разоренного Кибертрона? Сейчас, наслаждаясь теплом и близостью, Джазз мог думать об этом без ужаса, от которого замирала искра. И все равно, голос затрещал статикой при попытке заговорить: — Я не знаю, когда еще смогу выбраться. …ни-ког-да-ни-ког-да-ни-ког-да, поскрипывал мост над провалом, дно которого темнело далеко внизу. Джазз слишком резко вильнул в сторону, огибая трещину в дорожном покрытии, и чуть не влетел в перекосившийся фонарный столб. Кибертрон умирал. Свалка с официальным названием Море Шлака была здесь еще до войны — и война не улучшила ничего. Только превратила другие города в такие же мертвые, пыльные и темные места. Джазз тоже был пыльным, весь в грязи и энергоне. Радовало, что трансфлюид вряд ли бросался в оптику. Обшивка вся будет в черно-коричневых разводах, когда он пересечет границу Калиса. Никто не догадается, что Джазз не только гонял по старым, полуразрушенным дорогам.