'falling

Ещё в детстве Хёнвон понял, что некоторым людям просто не суждено найти своё счастье в любви. В детском саду многие ребята дразнили его из-за девственно чистого запястья, считали каким-то неправильным, сломанным. Ведь каждой твари по паре, разве не так? Выходит, что нет, потому что на руке Хёнвона не было никакого имени. - Доктор, но это же ничего не значит, правда? – испуганно вопрошала его мама, нервно заламывая руки. - Считается, что подобное может означать какие-либо психологические отклонения, однако если вы просто не будете обращать на это внимания, то уверен, ваш ребёнок вырастет абсолютно здоровым, - мальчик, шмыгая носом, недоверчиво смотрел на доктора исподлобья. Чего всем так сдались эти надписи? Хёнвон наоборот считал их уродливыми. На улице он видел людей с рисунками на коже в виде различных растений и животных, так разве такие изображения не красивее обычных скучных чёрных букв? Кроме того, в отличие от взрослых он знал свою настоящую любовь, смысл и свет жизни. Поистине понимающими друзьями мальчика стали музыкальные инструменты, а той самой неземной любовью – музыка. Воспитатели восторженно хлопали в ладоши и говорили, что у мальчика талант, когда Хёнвон впервые начал колотить ксилофон. Сам ребёнок вначале только морщился от своих попыток что-то сыграть, находя это чем-то недостойным и второсортным, однако палочки из руки он всё равно не выпускал и пытался повторить какие-то услышанные им ранее мелодии. Вскоре даже задиравшие его ребята просили сыграть какую-либо мелодию. Делали они это, угрожая кулаками, но лёгкое приятное чувство от Хёнвона всё равно не уходило. Когда его родители узнали об этом небольшом увлечении, то начали нанимать ему различных учителей музыки. Многие из них мальчику не нравились: самодовольством от них веяло за версту, - но между тем, они и правда помогали осваивать ему всё новые и новые инструменты, учили их языку и манерам. Родители радовались, что их сын нашёл какую-то отдушину и увлечение и сами не замечали, как в то же самое время он отдалялся от людей, всё чаще предпочитая компанию фортепиано прогулкам на площадке. - Хёнвон, сейчас же иди сюда! – мать с отцом пытались догнать мальчика, чтобы надеть тому на руку непонятную чёрную повязку. Завтра ребёнок должен был пойти в школу, из-за чего его родители и пытались совершить данный акт. - Ну чего ты капризничаешь? Её не больно носить, да и тебе так будет только лучше! - Так будет лучше не мне, а вам! – препирался мальчик, отталкивая от себя руку матери, - я не хочу её носить, мне нечего стыдиться! Родители виновато переглянулись, они и правда старались по совету врачей никак не акцентировать внимание на отсутствующей надписи, просто… Так ведь и правда будет лучше? Их ребёнок не будет выделяться, его никто не будет обижать и подначивать. Они вообще-то о нём заботятся, как же мальчик этого не понимает? В это самое время Хёнвон припустил в свою комнату, громко хлопнув дверью. Зайдя к себе, мальчик прислонился спиной к двери и решил немного отдышаться, на глаза накатывались предательские слёзы. Че-младший часто проморгался и оглядел инструменты, стоявшие рядом с ним. Несколько шагов вперёд, корпус скрипки в руках, приятная покрытая лаком древесина под пальцами. Хёнвон подошел к фортепиано и нажал клавишу «ля», затем дернул струну, отвечающую за ту же ноту. Звучание его устроило, поэтому после небольшой корректировки на машинках, мальчик взял в руки смычок и начал играть. Вот оно, то самое чувство облегчения, когда ему наконец представилась возможность снова выплеснуть свои чувства. Скрипка охотно подчинялась всем его желаниям, как бы то ни было, именно она была одним из тех инструментов, который мальчик осваивал дольше всего. Ребёнок слышал, что родители подошли к двери, но останавливаться не стал, ясно давая понять, что ни на какие разговоры он не настроен. Грустная мелодия перетекла в немного агрессивную. Казалось, сам инструмент ворчал на родителей за то, что те как-то обидели своего сына. Мать и отец ушли обратно на кухню: госпожа Че выглядела крайне расстроенной, муж же пытался её утешить. Как-никак они были родственными душами, разве одно присутствие их идеальной половинки не должно было вызывать улыбку и подъём духа? Первый день в школе у Хёнвона прошёл неплохо, если не считать того, что большую часть урока по обществознанию он провёл в туалете, играя на губной гармошке, чем в дальнейшем вызвал большее недовольство уборщицы и учительницы. Но какой смысл был ему выслушивать про всё те же надписи на руках, если это время он мог провести с гораздо большей пользой? После перерыва у них должен был быть урок музыки, которого мальчик ждал с нетерпением. Он даже не притронулся к еде, продолжая играть на гармонике, пытаясь быстрее скоротать время. Но, к сожалению, чем больше надежд, тем больше и разочарование. Вместо чего-то серьёзного их просто учили нотам, в то время как детей поочередно подзывали к стоящему по центру комнаты роялю и просили спеть что-то. Хёнвон был настолько расстроен, что когда его попросили спеть, он даже не раскрыл рот, стараясь вложить всё своё недовольство и разочарование во взгляд, направленный на учителя. Вышло неплохо, потому что тот даже ничего не сказал мальчику, просто обронил «иди уже отсюда». Когда мальчик вернулся домой, а его школа располагалась буквально через дорогу, он сразу же направился к себе в комнату. Наверняка, Альфонс, арфа, названная в честь Хассельманса, совсем заскучал. Хёнвон чувствовал, что сейчас именно этот инструмент сможет наиболее точно воспроизвести его чувства. Но, к сожалению, дорогу ему преградил настоящий цербер – его мать. - Как прошёл первый день? – фальшивая улыбка. Её больше всего интересовало, не подумают ли о них чего-то плохого, увидев, что мальчик обделён родственной душой. - Сойдёт, – бесцветным голосом ответил сын, пытаясь прошмыгнуть мимо родительницы. - Ну, а как ребята, как учителя? Как занятия? Интересно? – вопросы сыпались один за другим. - Нормально, - Хёнвон всё же смог пройти мимо выглядевшей раздосадованной матери. Как же она не могла понять, что у него не было настроения отвечать на какие-то расспросы? Зайдя в комнату, мальчик снова как будто оказался в своей крепости, которую прилежно охраняли три верных воина. Альфонс находился в дальнем углу комнаты, защищённый от лучей солнца и сквозняков. Ребёнку данный инструмент очень нравился, не смотря на то, что частенько был немного недоволен их взаимодействиями, его навыкам игры на арфе ещё было куда расти. Хёнвон провёл по колонне рукой и едва слышно прошептал «я снова дома». Альфонс остался безмолвно стоять, но мальчику казалось, что изгиб рамы был похож на некую улыбку: «Мы скучали». С Хосоком их знакомит Динь-Динь на уроке музыки. Обычно Хёнвон никогда не опаздывал на занятия, но в этот раз он задержался, потому что желание доиграть песню было слишком велико. Зайдя в кабинет, мальчик обнаружил какого-то другого ребёнка, стоящего с его подругой и "общаясь" с ней. Динь-Динь была ксилофоном и очень напоминала знакомого Че из детского сада. Состроив недовольный, немного ревностный взгляд, Хёнвон направился к этой парочке. - Прошу прощения, это мой инструмент, - стоящий с Динь-Динь мальчик удивлённо поднимает взгляд и расплывается в широкой улыбке. - О, тебя зовут Хёнвон, верно? Мне очень нравится твоя игра на ксилофоне, именно поэтому я решил сам попробовать. Но, кажется, у меня получается далеко не так хорошо, как у тебя, - Че немного растерянно смотрит в ответ, обычно дети ему комплиментов не делают. - Да, потому что я знаю, как правильно разговаривать с инструментами, - мальчик приходит в себя и немного высокомерно вскидывает голову, но его собеседник всё равно выглядит очень радостным и взволнованным. - Я Шин Хосок! Приятно познакомиться, давай будем дружить! - Хосок радостно протягивает свою руку, ожидая рукопожатия, но ответного действия не следует. Хёнвон просто продолжает смотреть на него. Хосока же это нисколько не огорчает. - А, ты, наверное, привык общаться только с инструментами? Ничего страшного, если ты не хочешь быть друзьями, я просто правда люблю ваши с музыкой взаимодействия! - Хёнвон всё продолжает смотреть в ответ, не произнося ни слова. - Ах да, тебе, наверное, надо пройти к ней, вот я дурак, - и с широкой улыбкой Хосок отходит от ксилофона. - Ты обратился к ней как к человеку? - Ну конечно, знаешь, когда ты играешь, то кажется, будто ты и правда общаешься с инструментами, а они охотно отвечают тебе и выполняют то, что ты их просишь. Не задумываясь, Хёнвон протягивает руку для рукопожатия. Хосок пару секунд смотрит на его запястье, в то время как Че уже ожидает некой подначки или издёвки насчёт отсутствия у него родственной души. Но ничего такого не происходит, мальчик просто пожимает ему руку. - Значит, теперь мы друзья! Родители Хёнвона необычайно рады появления Хосока в его жизни, они радостно улыбаются, каждый раз, как он приходят, готовят что-нибудь необычное и стремятся во всём угодить гостю, не забывая вечно расспрашивать его о жизни. - Мы так рады, что у нашего мальчика наконец появился настоящий друг, - Хёнвон фыркает и закатывает глаза, друзей у него намного больше, чем даже у его родителей, к которым изредка заглядывают буквально две семейные пары, так похожие на них самих. Однако Че-младшему стоит признать, что общение с Хосоком и правда немного отличается от общения с инструментами. Тот любит постоянно шутить, рассказывать ему какие-то ненужные сплетни, на которые мальчик чаще всего с каменным лицом произносит «да ладно». Иногда Хёнвон задумывается о том, что, возможно, из-за человеческого друга он уделяет музыке недостаточно времени. Но каким-то волшебным образом его игра становится лишь лучше, его друзья рады появлению нового приятеля, а вдохновения так и бьёт ключом. Иногда ему кажется, что он может вложить в свою музыку все те приятные моменты, проведённые с Хосоком: лежания под размашистым дубом, поедание рамена, окончившееся настоящей битвой с киданием лапши друг в друга, уютное тепло под боком, пока он играл на фортепиано… Каждый день Хёнвон узнает о своём единственном человеческом друге что-то новое, иногда ему даже начинается казаться, что они понимают друг друга уже на ментальном уровне. Они заканчивают фразы друг за друга, смеются, проводят вместе почти всё свободное время, но каждый раз, когда Хёнвон чистит зубы на ночь и видит в отражении зеркала своё запястье, на сердце появляется неприятное чувство. Однажды Хосок найдёт свою родственную душу и уйдёт. Покинет его. Навсегда. Хёнвон сплёвывает зубную пасту, надеясь также выплюнуть ком, образовавшийся в горле. В конце концов, это его судьба. Быть одному. Они уже почти заканчивают среднюю школу, когда Хосок начинает активно со всеми встречаться. Он всё так же проводит с Хёнвоном больше времени, чем с остальными, частенько оставаясь на ночь, но теперь его дневное время занято походами с девушками в кино или по кафе. Че не ревнует, ну или именно это он пытается себе внушить, терзая инструменты слишком интенсивно, на что те изредка трынькают и трунькают, казалось бы, недовольно поглядывая на него. Один раз он даже не спит всю ночь, просто лежит не смыкая глаз, в ожидании Хосока, который обещал прийти. Оказалось, тогда он остался у какой-то девушки и переспал с ней. После той ночи Шин выглядел крайне оживлённым, на что Хёнвон, вскинув брови в недоумении спросил: - У неё что, такой матрас хороший? Почему-то ты так не радуешься, когда мы спим вместе. На это заявление Хосок давится воздухом, а затем смеётся, музыкант же совершенно не понимает почему и смотрит всё также испытующе. - Мой маленький и невинный Хёнвон-и, у тебя всё ещё впереди, ты ещё поймешь. За данной фразой следует подмигивание, а Че просто закатывает глаза, у него нет никакого желания выяснять, о чём говорит старший и уж тем более ночевать дома у каких-то посторонних людей. К сожалению, как и обычно, Хосок всё же рассказывает ему все подробности. Хёнвон весь рассказ сидит с нечитаемым лицом, а после идёт к фортепиано и издаёт ряд непонятных звуков. Шин и так понимает диалог, развернувшийся перед ним, и просто смеётся как обычно: громко, с широко раскрытым ртом. Че внезапно обнаруживает, что ухмыляется в ответ. В конце концов, Хосок же вернулся к нему, так? Он всегда возвращался, всегда ставил своего друга выше многих, именно поэтому Хёнвону не стоит волноваться. Он должен доверять старшему, тот его не предаст и не бросит. Он всегда будет возвращаться, да? Иногда Хёнвон всё же понимает, почему они не являются родственными душами. Временами они частенько могут начать препираться насчет каких-то пустяков, а иногда Че слишком не хочется покидать инструменты, несмотря на хорошую погоду за окном, уговоры Хосока и прочее. Несмотря на это, Хёнвон видит в этой неидеальности некое очарование. Когда он смотрит на своих родителей, он прямо чувствует, как иногда у него перекашивается лицо. Всё это выглядит так наиграно, как будто они застряли в какой-то дораме. Мир полон страданий и несправедливости, а этих людей и их родственными душами интересуют лишь они сами с партнером. Иногда Хёнвону кажется, что если бы он вскрыл вены, стоя прямо на обеденном столе, его родители бы и не заметили, увлеченные лишь друг другом. Именно поэтому, хоть он и не желает признавать этого, Че-младший получает некое удовольствия, наблюдая за их ссорами из-за него. Родители думают, что он не слышит всего этого, мирно видя десятый сон в своей кровати. Однако нет. Хёнвон лежит в кровати, смотрит куда-то в стену и выслушивает всё. Иногда ему начинает казаться, что это особая форма мазохизма: он мог бы заткнуть уши наушниками или правда лечь спать, но вместо этого он слушает каждое их недовольство им, каждое их опасение, что у него не всё в порядке с головой, каждое их предсказание, что он останется одиноким и несчастным. Некоторые их слова порою сильно ранят, но Хёнвон старается не особо страдать из-за этого, он откладывает эти чувства в дальний ящик, доставая их во время разговоров с инструментами. Именно тогда его музыка обретает грустную, немного апатичную окраску. Однажды это даже вызывает вопросы у Хосока, на что Хёнвон отвечает ему абсолютно честно, он никогда и ничего не скрывает от своего друга. Тот злится, говорит, что они неправы, считая своего сына ошибкой, неудачником, недоразумением. - Меня не волнует, что они говорят, - пожимая плечами, произносит Хёнвон. Хосок оторопело смотрит в ответ. - Нет, они же твои родители, они должны окружать тебя любовью, а не втаптывать в грязь. Какие же они лицемеры. Сыпят комплиментами в лицо, хвалят тебя в моём присутствии, чтобы потом под покровом ночи как крысы обсуждать свои необоснованные претензии, - Шин хочет сломать что-то, музыкант видит это по тому, как старший сжимает и разжимает кулаки. - Я в порядке, у меня есть ты, меня не заботит, что они говорят, - это производит некоторый эффект на Хосока, тот подходит и крепко обнимает Хёнвона. Младший стоит бревном, неловко положив руку куда-то на спину Шина. Он чувствует лёгкий алкогольный и сигаретный запах, но не отодвигается, а лишь складывает свою голову другу на плечо. Хёнвон не очень уж и контактный человек, но Хосоку он доверяет, Хосока он любит. Как друга. Наверное. В последнее время старший всё чаще проводит время с «плохой компанией», посещает клубы и экспериментирует. Хёнвону всё равно, он принимает его любым. Кажется, что не всё равно его родителям. Они также обсуждают это на кухне, в полной уверенности, что сын спит, рассматривая вероятность того, что может, стоит ограничить их общение с Шином, который к тому же плохо общается с ними в последнее время и вечно чем-то недоволен. Чего они не ожидали, так это услышать хлопок двери из комнаты их ребёнка, уже через короткое время стоящего внизу и буравящего их взглядом, который с лёгкостью бы мог решить проблемы глобального потепления и таяния ледников. - Ещё раз вы что-то плохое скажете о Хосоке и я добьюсь того, чтобы вас лишили родительских прав, - Хёнвон говорит это абсолютно спокойным голосом, натягивая на руки рукава пижамы. Он знает, что возможно, он перегибает палку, но в его внутренностях клубится обжигающая ярость. Родители смотрят на него в шоке и даже не знают, что сказать. Хёнвон собирается развернуться и уйти в свою комнату, когда до него доносится тихий, но оттого не менее разъярённый шёпот матери. - О чём я и говорила. До этого Хёнвон был в ярости. Сейчас же его тело захватил необузданный, изничтожающий гнев, который пересекает черты его лица, превращая симпатичное лицо мальчика в уродливую гримасу. - Знаете, я слышал каждое ваше слово до этого. Про меня. Но я молчал. Я слышал, как вы называли меня неудачей и вашим бременем. Я молчал. Однако знаете что, возможно, вам стоит посмотреть на ваши отношения, построенные лишь на обсуждение других. У вас уже давно нет общих тем для разговора. Вы родственные души, вы чувствуете себя комфортно друг с другом, понимаете… Но это не отменяет того, что вас не связывает ничего, кроме тупых надписей и колец. И вы так переживаете, что я лишился вот этого? Да я с радостью буду жить без родственной души, чем влачить жалкое существование, вроде вашего. Если кто-то тут и является ошибкой, так это ваша связь, - Хёнвон не дожидается ответа и уходит. Некоторое время его родители сидят в шоке, переглядываясь, пытаясь понять, что это было и как им теперь следует поступить. Самым тяжелым во всей этой ситуации являлось то, что слова их сына задели многие больные точки, насчет которых они переживали и до этого. Их характеры и правда идеально подходили друг другу, они никогда не ссорились, всегда сходились во вкусах. Несмотря на это, чаще всего они просто обсуждали что-то, произошедшее на работе или у кого-то из знакомых. Казалось бы, они всегда помнили себя такими. Они оба были за то, чтобы съехаться и вести такую тихую семейную жизнь как можно быстрее. Однако именно это и не помогло реализовать себя в полной мере. Если у Хёнвона была страсть к музыке, то у них были тлеющие угольки друг к другу, предоставляющие тепло, но не более. Оба родителя были не сильны в воспитании детей, именно поэтому они не знали, стоит ли наказывать своего сына. На самом деле, они почти ничего о нём не знали, мальчик никогда не открывал им душу, никогда ничего не рассказывал. Но в одном они были уверены точно, на агрессию он ответит агрессией, поэтому стоит, пожалуй, просто его игнорировать, и возможно, так им станет легче. На следующий день Хёнвон ощущал небольшое чувство вины, позвонив Хосоку и рассказав ему всё по телефону, юноша получил в ответ пламенную речь, что возможно, он всё же перегнул палку. Голос у собеседника был хриплый, предыдущий день явно был наполнен криками и весельем. Хёнвон догадывался, как именно прошли выходные у его друга, но не стал это никак комментировать. Он примет Хосока любым, пусть занимается чем угодно. Договорив по телефону, Че всё же решил извиниться перед родители, и, спустившись вниз, он обнаружил их сидящими в тишине за столом и завтракающими. - Простите за вчерашнее. Вы не так плохи, как я сказал, я слишком вспылил. – Родители удивлённо вскинули головы и воззрились на их сына. Губы матери тронула лёгкая улыбка. - Всё хорошо, Хёнвонни, это хорошо, что ты извинился. Ты очень расстроил нас с папой вчера, но мы так и знали, что это всё эмоции и неправда, - Хёнвон рассеяно кивнул, пожалуй, ему было слишком неловко. - Мы не должны были говорить так о Хосоке и тебе, мы просто иногда бываем немного уставшими и на нервах. А он не хочет сегодня зайти к нам? - Не хочет, он отдыхает после вчерашней вечеринки, у него похмелье. - Эм… Да, вечеринки это очень хорошо… Он очень социализированный и общительный мальчик… Хёнвон кивнул и с чувством выполненного долга направился обратно в комнату. Выходной – прекрасная возможность почти целый день провести с инструментами. Юноша уже мысленно выстроил все те композиции, которые у него плоховато получались в течение недели. За музыкой время пролетала незаметно: не чувствовался ни голод, ни затекшие ноги, - Хёнвон отдавался этому делу самозабвенно. Вот только сегодня что-то было не так, уже к шести часам юноша почувствовал некую расфокусировку внимания и усталость. Хождения по комнате не помогли определить проблему. Что же не так? Разве можно устать от общения с друзьями? Хёнвон отправил смску Хосоку о своём состоянии и получил: «я приеду через час-полтора». На губах сразу образовалась улыбка, о которой её обладатель даже не догадывался. «И скажи родителям, что сегодня вернёшься поздно» - на это Хёнвон немного напрягся, но решил довериться Хосоку, тот же знает, что он не любит вечеринки и прочее. Время ожидания пролетело незаметно. Родители казались немного обеспокоеными заявлением сына, но вида старались не подавать, слишком уж редко он выходил из дома без надобности. Хёнвон не знал, чего ожидать от Хосока, но уж точно не того, что они отправятся ночью подальше от города и будут смотреть на звёзды. Хёнвон на всякий случай взял с собой флейту, та не занимала много места, а с инструментом ему всегда было спокойней. Сейчас она лежала у него на коленях, в то время как они сидели на пледе, прижавшись с Хосоком друг к другу, чтобы сохранить тепло. - Знаешь, мне с тобой так комфортно, можно просто помолчать и не пытаться выдумывать тему для разговора, - произносит Хосок, воззрившись наверх. Хёнвон же смотрит на него и ничего не говорит, ожидая, что друг продолжит рассказывать дальше. - В школе многие так давят на меня после того, как я приобрел репутацию популярного парня. Всё время ждут шуток и оторванных историй, - он переводит взгляд на Че и между ними устанавливается зрительный контакт. Хёнвон чувствует, как его сердце немного ускоряет свой ход, - как же хорошо, что с тобой я могу просто быть собой, - заканчивает Хосок. - Я всегда буду с тобой. Даже если ты найдёшь свою родственную душу, - Хёнвон никогда раньше не поднимал эту тему, из-за чего Шин смотрит на него с крайне удивлённым лицом. Че же не хочется признаваться о том, как часто он об этом думает. Что Хосок найдёт кого-то и забудет о нём. Это будет смертельным ударом для Хёнвона, который уже пообещал себе, что если вдруг такое произойдёт – он никогда больше не заведёт человеческих друзей. Одна лишь мысль о расставании была настолько болезненной, что иногда юноша начинал чувствовать слёзы, образовывающиеся в уголках глаз, когда он думал об этом ночами. Именно поэтому сейчас, подняв эту тему, Хёнвон чувствовал себя наиболее уязвимым и нервно ждал ответа Хосока. - Глупый, да если ж я тебя брошу, то ты совсем от всего мира закроешься. Как же он тогда узнает о твоих талантах, - Хосок улыбается и тыкает друга в бок, но напряженное выражение не покидает лица другого юноши. Заметив это, Шин добавляет: - не парься так из-за родственных душ. Может быть, я свою никогда не встречу, - но Хёнвона и это не успокаивает, он всё равно чувствует, будто на руке Хосока замедленная бомба, которая однажды разорвёт сердце Че на мелкие кусочки, - а даже если и встречу, мы с тобой всё равно всегда будем вместе. Обещаю. Хёнвон выдыхает, только сейчас отмечая, что всё это время он почти не дышал. Шин разводит руки и ноги, приглашая друга в объятье. Тот пристраивается между ног друга и опирается спиной на его грудь. Так тепло окружает Хёнвона со всех сторон, чему он несказанно рад. Он достаёт флейту из футляра, после таких ярких эмоций играть хочется невероятно, и поднимает взгляд на звезды. Быстрая расстановка пальцев и вот уже из инструмента льётся приятная мелодия. В этот момент Хёнвон испытывает всепоглощающее счастье. Пожалуй, Хёнвону пора выучить, что счастливые моменты долго не длятся. Всё проходит, а за белой полосой следует угольно-чёрная. Они с Хосоком поссорились из-за какой-то ерунды. У старшего был день рождения, на празднование которого Хёнвон отказался идти, ввиду большого количества приглашенного туда народа. Шин говорит, что всё понимает, но он правда хочет, чтобы его друг сделал это для него лишь однажды. Че непреклонен, на что Хосок вспылил, заявляя, что иногда ему кажется, что их дружба односторонняя. Хёнвону ещё никогда не было так больно от чьих-либо слов, из-за чего задуманный ответ погибает где-то в горле. Так и не произнесённый. Он просто стоит и часто моргает, в то время как Хосок выжидающе на него смотрит, а потом махает рукой и говорит «да пошёл ты», отправляющее Хёнвона в нокаут. Вначале он немного злится, но потом на место ярости приходит грусть. Музыка не идёт, на душе моросит, а самого юношу окутала апатия. В школе же Хосок Хёнвона демонстративно игнорировал, что также каждый раз больно давало по сердцу. Старший избегал его взглядов, обходил стороной, даже если Че стоял в проходе, презрительно фыркал. Хёнвон готов был на всё, чтобы вернуть то, что было раньше. Юноша догадывался, что стоит ему остаться одному, как на него посыпятся различные оскорбление и прочее, как ни крути, Хёнвона никогда не любили остальные, раньше же его не трогали исключительно из-за популярности Хосока. От обзывательств и неприятных комментариев Че просто уходил во внутренний мир, отгораживаясь от всего. «Уверен, депрессия от осознания ситуации свела парня с ума», – не думай об этом, – «Да он просто ненормальный, как же хорошо, что мы с Минни нашли друг друга», – гениальности сопутствует одиночество, – «Этот Че так обсасывает свои инструменты, потому что больше ему ничего и не светит», – это всё неважно, у тебя есть музыка. Всё ещё есть и всегда будет. Даже если Хосок покинул тебя. Разве старший не должен был принимать его таким, как он есть? Разве не обещал никогда не покидать? Хёнвон грустно водил по клавишам пианино, взывая к этим вопросам. Инструмент просто вторил его грусти, не давая никаких советов. Может, он всё же сам виноват? Что он такого делал для Хосока? А разве должен был? Почему отношения с людьми такие сложные? Хёнвон захлопнул крышку пианино и опустил на неё голову. В уголках глаз скопились слёзы, а музыка так и не шла. Поворотным моментом стал случай, произошедший в обычный безрадостный день. Хёнвон мыл руки в туалете, когда его развернули к себе. Окинув безразличным взглядом компанию своих одноклассников, он уже глубоко внутри заподозрил неладное. – Вам что-то от меня надо? – Посмотрите, он, оказывается, умеет разговаривать. Ну как тебе ходится без своего защитника? – удар в плечо. Больно. – Чего у тебя там? – один из задир кивает на футляр, стоящий рядом с раковиной. Хёнвон значительно напрягается: там внутри лежал кларнет, который ему недавно подарили. Он всячески старается не выказывать никаких эмоций, понимая, что эти люди, как свора собак, чуют страх оппонента. – Не ваше дело, - юноша понимает, что небольшая неуверенность в его поведении всё равно проскальзывает. Он часто слышал, что Корея является первой в мире стране по числу самоубийств в школах как раз из-за подобных издевательств и насилия, но никогда не думал, что также когда-нибудь станет жертвой нападок. – Да там наверняка одна из его дудок, доставай! – пока Хёнвон пытался помешать этому, размахивая своими тонкими руками, которые с лёгкостью перехватывали, один из хулиганов добрался до футляра с кларнетом. Музыкант судорожно вздохнул, с ужасом понимая, что дальше всё будет становиться только хуже. – О, и правда дудка, - один из парней принялся крутить инструмент в руках, - Смотрите, как он за неё переживает. Родственной души-то у него нет, вот и остаётся трястись за инструменты, – внутри одновременно с отчаянием просыпается ярость. Почему всем так важны эти родственные души? Они ничего не значат, в конечном итоге тебя все обманут и оставят одного. Так зачем страдать, зачем пытаться создать какой-то союз с другим человеком, в чём смысл всего этого? – Знаете, а говорят, что эти… трубочисты минеты хорошо делают! Заглатывают, видимо, как надо! – хулиган, держащий Хёнвона с левой стороны, откровенно смеялся над разворачивающейся ситуацией. – А давайте проверим, как глубоко он свою дудку-то сможет взять! Он же её, наверное, так обожает, вечерами её наглаживает, полирует, - вся компания смеётся, а Че чувствует, как у него трясутся руки и дрожит нижняя губа. Зачем они так с ним поступают? Чтобы самоутвердиться? - Давай, давай, держите его крепче, - один парень пытается попасть кларнетом Хёнвону в рот, на что тот активно сопротивляется. Ему зажимают нос, а со всех сторон держат буквально железной хваткой. Когда юноша чувствует лёгкую дезориентацию из-за нехватки воздухи, его рот непроизвольно открывается, а один из задир пропихивает туда кларнет. Тот больно ударяется о заднюю стенку и через некоторое время, наполненное сопротивлением, Хёнвон чувствует подступающее чувство рвоты. Его мгновенно отпускают, и парень падает на колени, в то время как его желудок всё же начинает отторгать съеденный с утра завтрак. Группа задир начинает неистово смеяться. - Господи, его и правда блевануло, – противное ощущение желчи во рту и слезящиеся глаза. - Фу, мерзость, пойдёмте отсюда. Хёнвон смотрит, как они уходят, а потом сразу же пытается вскочить и кинуться к кларнету. Ослабевшие ноги подводят, и юноша чуть ли не падает в собственную рвоту. Дыхание сбилось, ему невероятно стыдно, а также обидно за то, что пришлось пережить ему и его инструменту. Кое-как он всё же доползает до своей цели и судорожно проверяет корпус, а затем убирает кларнет в футляр. Он не хочет, чтобы кто-то видел его рядом с прямым доказательством позора и стремительно уходит, направляясь к выходу из школы, не желая здесь больше оставаться. Футляр всё ещё бережно был прижат к груди. Хёнвон старается как можно чаще пропускать школу, но родители начинают беспокоиться и что-то замечать, именно поэтому ему приходится смиренно терпеть всё то, что подкидывает судьба. Юношу обливали ледяной водой, несколько раз избивали, называли дрыщавой девчонкой, лягушкой, сосальщиком. Частенько ему на руке писали что-то обидное маркером, а один раз ему даже попробовали что-то вырезать на запястье, но как раз в нужный момент показался кто-то из взрослых. Хёнвону в последнее время стало трудно даже дышать из-за покрытого синяками тела, именно поэтому о духовых инструментах можно было забыть. Юноша иногда плакал от раздирающего его желания сыграть на них, но каждый глубокий вздох приносил слишком много боли. Его музыка окончательно стала депрессивной и апатичной, если из-под пальцев вообще выходила какая-то мелодия. Иногда он просто лежал на кровати и вспоминал их счастливые моменты с Хосоком. Однако все эти воспоминания теперь казались такими далёкими и нереальными, словно выцветшая плёнка. Хёнвон серьёзно начал задумываться о самоубийстве. До дня рождения Хосока оставалось два дня, когда это произошло. Хёнвон всегда дожидался, пока все выйдут из раздевалки, перед тем, как начать переодеваться. Этот раз не был исключением. Наконец дождавшись, пока все уйдут, Хёнвон снял висящий на нём свитер, прежде чем услышал голос, от которого его сердце замерло, а кровь в жилах застыла. - Это что такое? Во рту пересохло. Хёнвон бы узнал этот голос из тысячи, но оборачиваться ему было страшно. Сжав зубы, он всё же повернулся и встретился глазами ни с кем иным, как с Шин Хосоком. Тот стоял и смотрел на своего друга (бывшего друга?) оторопелыми глазами. - П-привет, - произносит Хёнвон, а его голос дрожит, как осиновый лист на ветру. Хосок подходит к нему и с ужасом осматривает множество синяков и кровоподтеков, прежде чем его взгляд останавливается на руке, на которой чёрным маркером выведено «сдохни». - П-прости, я хотел извиниться перед тобой и с-сказать, что ты многое для меня з-значишь. И ч-что я готов на в-всё, ради тебя. Я п-пока н-не могу ничего и-исполнять. Я-я не м-могу без тебя, - Хёнвон чувствует, как его грудь сотрясают рыдания. Хосок притягивает его ближе к себе, а Хёнвон упирается ему головой в ключицу. - Я-я так боялся, ч-что ты больше никогда не б-будешь со мной общаться. Н-не потому, ч-ч… Не потому.. Не потому ч-что без тебя меня начали задирать, м-мне всё равно… А п-потому, ч-что тебя не было рядом. М-мне было так плохо, - Хёнвон плачет со всей отчаянностью. - Н-не уходи. П-постой так м-минуту. Я соб-берусь с силами и б-больше не буду тебе мешать. - Я идиот. Просто идиот, - произносит Хосок, поглаживая друга по голове, - это было так глупо. Ты не виноват, что не хочешь проводить время с большой компанией, это всё моя вина. Я всё исправлю. Пойдём к тебе, сотрём эту надпись, пообщаемся с инструментами. Тебя больше никто не обидит. Никогда. Хёнвон поднимает заплаканное лицо и видит решительный взгляд Хосока. Эта чёрная полоса наконец закончилась, думает младший, но в груди до сих пор кружатся лёгкие сомнения. «Он и до этого говорил, что не бросит», «пустые обещания», «тебя задирают не потому что они плохие, а потому что ты ничтожество». «Если тебя бросят ещё раз, то тогда тебе и правда лучше покончить с собой». Хёнвон отгоняет эти мысли вместе со слезами. Всё и правда должно быть хорошо. Юноша поправил бабочку и ещё раз посмотрелся в зеркало. Выглядел он по его собственному мнению неважно: под глазами залегли тёмные тени от беспрестанных занятий музыки и придумывания композиций ночами, сальные волосы было бы неплохо уже помыть, а губы были искусаны то ли от волнения, то ли от глубокой задумчивости. Выступления на публике отнимали у него много сил, буквально высасывали душу, которую он обычно так трепетно вкладывал в свою музыку, оставляя после себя пустую уставшую куклу. Сейчас он бы с радостью отказался от всего этого фарса, наполненного слащавыми речами учителей и поддельным вниманием и похвалами однокашников, но в момент, когда ему предложили выступить, какая-то глупая, никому ненужная гордость за то, что выбрали именно его, заставила согласиться. Преподаватели не сильно любили Хёнвона, они старались предельно аккуратно ходить вокруг темы «этой самой проблемы», проблемы отсутствующей надписи, тем самым только подчёркивая её. Он видел, как они старались не сильно задерживать на нём взгляд, как старались выглядеть снисходительнее. Кому это вообще надо было? Может, если он сейчас просто уйдёт, то все как обычно просто пожмут плечами и скажут, что от него это было ожидаемо. Однако какие-то остатки ответственности сдерживали этот порыв. Хёнвон присел на пол, скрестив руки, которые немного подрагивали, и подтянув колени. Несмотря на то, что он особо не спал ночами, юноша любил сон и всегда мог быстро заснуть в любом месте и любом положении в течение дня. Возможно, сейчас было бы неплохо просто уйти в мир сновидений и забыться, тем самым приближая вечер, когда они с Хосоком собирались встретиться и отметить окончание школы. Мысль о друге вызвала лёгкую улыбку на губах Хёнвона. К его облегчению, они собирались поступать в один университет, хоть и на разные факультеты. Юноша понятия не имел на что будет похоже этот этап его жизни, но надеялся, что ничего особо не поменяется. Однако, конечно же, мысли на задворках сознания услужливо нашёптывали, что пустые неоправдавшиеся надежды сделают ему лишь больнее, но ведь иногда мечты всё же сбываются? Немного раздражённый голос учителя врезался в сознание, мгновенно вытягивая юношу из своих мыслей. Кажется, настало время выходить на сцену. Поднимаясь на ноги, Хёнвон отметил, что его брюки, с утра выглаженные матерью, которая боялась чужого осуждения за внешний вид сына, безбожно помялись. Пожалуй, это была малейшая из его проблем, однако чувство, что сегодня что-то пойдёт не так никак не уходило. Хёнвон тихо выдохнул, переключаясь на более насущный вопрос в виде предстоящего выступления. В голове, под аккомпанемент недовольного бубнежа преподавателя про невозможность ошибки и известных приглашённых гостей, прокручивались композиции, которые музыкант собирался исполнять. И вот – впереди сцена, с которой видно множество различных лиц, сливающихся в одну массу. Стоящие на краю сцены софиты нагревали воздух, отчего в рубашке и пиджаке становилось жарковато. Хёнвон мысленно приказал себе собраться и достаточно уверенно вышел на сцену. Не забыв поклониться, юноша всё же сел за инструмент, подождал несколько секунд, чтобы собраться с духом и ещё раз мысленно успокоиться. В зале слышались тихие шепотки. Ну конечно, разве бы стали некоторые ученики проявлять уважение к выступающим? Наконец Хёнвон мягко прикоснулся к клавишам инструмента, как будто спрашивая разрешение. Инструмент благодушно ответил на предложение беседы от человека, и зал наполнился лёгкими музыкальными переливами, радостными и одновременно грустными нотками. Кто-то внимательно слушал, кто снимал, кто-то просто проверял различные мессенджеры и общался с друзьями. Среди тех важных гостей, о которых рассказывал преподаватель не слушающему его Хёнвону, также были и профессиональные музыканты, которые, судя по их заинтересованным лицам, были приятно удивлены разворачивающемуся действу. Сам выступающий с головой ушёл в музыку, играя самозабвенно и не замечая скривившееся лицо преподавателя. Наглый мальчишка плавно перешёл вовсе не на те мелодии, которые ему говорили исполнить. Господин Ким считал себя человеком важным, имеющим делом с такими деликатными вещами, как преподавание и искусство. Большинство учеников относились к нему нейтрально, забывая о его существование, стоило им выйти из кабинета. Сам учитель же считал, что он поистине творец, лепящий из нерадивых детишек таких же уважаемых людей, как он сам. Он относился к большинству учеников одинаково и обожал давать советы, которым все поддакивали, но при этом не прислушивались. Хёнвон в его глазах являлся самым настоящим бунтарём, который демонстративно его игнорировал и вообще вечно был сам себе на уме. Пожалуй, из этой неправильной глины и вылепить ничего нельзя было. Выпускать его на сцену господину Киму тоже не хотелось, но, к сожалению, больше было некого. Сейчас же преподаватель кусал ногти, хватался за волосы и повторял, что его карьера окончена. Это якобы «юное дарование» начало играть правильно, но потом как-то умудрилось перейти на непонятные мотивы и композиции. Господин Ким не любил применять бранную лексику по отношению к ученикам, но кроме слова «придурок» в сторону Хёнвона ему ничего не приходило. Если он такой дурной, что не смог выучить, что ему надо играть, то он что ли не видит, что прямо перед его глазами лежит партитура? Господь, спаси и убереги его от таких нерадивых учеников. Наверняка отсутствие надписи на руке у юноши влияет на его мозговую активность. Как Самсон, лишившийся волос, терял силу, так, видимо, и сидящий перед ним учёный идиот за отсутствие надписи получил в подарок и отсутствие мозга. Преподаватель нервно посмеялся собственной шутке. Ха-ха. Хёнвон же просто играл в своё удовольствие: через музыку он рассказывал о различных школьных событиях, наполненных для большой эмоциональности собственными фантазиями и надеждами. Иногда в композиции проскальзывали нотки тревожности и неуверенности, но юноша старался не сильно акцентировать на них внимание. Прикосновение к плечу заставило музыканта вздрогнуть и резко прекратить играть. Обернувшись, он увидел директора с приподнятой бровью. Юноша довольно быстро понял намёк и, поднявшись, ещё раз поклонился, прежде чем уйти со сцены. Из-за излишней быстроты уход со сцены казался каким-то неловким и немного сконфуженным, но большая часть зала благодарно похлопала за хорошее выступление. Пока директор втолковывал молодым людям, чем для них являлась школа и что их ждёт впереди, Хёнвон всё же занял место в зале рядом с другом, на поиски которого ушло достаточно много времени. Че плюхнулся на стул и попытался размять спину с шеей, уставшие от большего напряжения во время выступления. – Всё было нормально? – Как всегда отлично! – широкая улыбка в тридцать два зуба. Хёнвон подозрительно прищурился, но всё же решил поверить другу. В этот раз проделанная работа и, правда, была неплоха. Вот только голова всё также немного кружилась от недосыпа и болезненно пульсировала. – Ну, до конца осталось немного, я посплю пока, – пробормотал Че, откидываясь на спинку стула. Ему хотелось поболтать с другом и обсудить их сегодняшние планы, возможно, посмеяться над речью директора, но тяжёлые веки сами закрывались. Хёнвон провалился в сон, как в глубокую яму. Темнота, тишина и покой. Хёнвон проснулся также резко, как и заснул, сонный мозг всё же зарегистрировал, что его усиленно трясут за плечо. Открыв глаза как можно шире и одновременно поморщившись от резко ударившего в глаза яркого света, он помотал головой, пытаясь тем самым взбодрить себя, и заметил мужчину, стоявшего рядом с ними. В волосах того уже пробивалась седина, на нём самом же был крайне дорогой, сшитый на заказ костюм. Подтянув брюки перед тем, как сесть, незнакомец всё же устроился на стуле и корпусом наклонился ближе к Хёнвону, обдавая запахом дорогого одеколона. Юноша судорожно провёл рукой по волосам. – Здравствуйте, молодой человек. Это же вы выступали на сцене? – Хёнвон настороженно кивнул, пытаясь понять, что этому мужчине от них надо. Его примеру последовал Хосок, вот только его кивания были намного энергичнее и радостнее. – Прошу прощения, за такую внезапность, но не хотели бы вы пройти прослушиванию в нашу консерваторию в Сеуле? Поверьте, я могу гарантировать вам поступление, хоть и, формальностей ради, вам придётся пройти конкурс. Чьи это произведения вы исполняли? – на лице мужчины повисла доброжелательная улыбка. Выглядело так, будто он и правда был заинтересован этим вопросом. – Здравствуйте, свои, – ответил Хёнвон, чувствуя себя немного некомфортно. Надеясь найти поддержку в лице друга, он перевёл на него взгляд и, к своему удивлению, заметил, что тот нервничал. Че крайне редко видел Хосока таким, поэтому в груди зародилось острое желание как можно быстрее успокоить его и стереть с лица все заботы. Ради этого Хёнвон всегда был готов на всё и даже большее. – Ничего себе, такая возможность. Консерватория в Сеуле, Хёнвон, соглашайся – немного неуверенная улыбка. Так вот в чём было дело, Хосоку не стоит переживать насчёт такой глупости. Разве он не понимает, что друг его по доброй воле не оставит? Че развернулся обратно к солидному мужчине и постарался придать своему выражению лица максимальную серьёзность с налётом грусти. – Хёнвон, значит? Так что, мальчик мой, каков твой ответ? – мужчина буквально излучал ауру спокойствия, заглядывая сидящему напротив юноше в глаза. – Нет, – возможно, ему бы и хотелось переехать в большой город. Возможно, это бы сильно помогло ему построить карьеру. Возможно, там ему бы давали большую свободу действий. Но все эти «возможно» меркли, когда Хёнвон думал о расставании с другом. Да и с другом ли? Иногда, ему начинало казаться, что за его настолько крепкой привязанностью к Хосоку может скрываться что-то большое, но он отгонял эти мысли. Любовь – она для тех, у кого на руках есть надписи, а не для таких, как он. Губы мужчины напротив сложились в небольшое «о»: – Вот как? Ну, если дело в вашей родственной душей, то, может, мы сможем взять и его. В наших правилах есть такие послабления для студентов. Вот вы, – теперь уже мужчина обращался к Хосоку, – чем занимаетесь? В воздухе повисла неловкая пауза, Хёнвон почувствовал, как перехватило дыхание, а сердце громко застучало. Их с Хосоком только что приняли за родственных. Значит ли это, что… Юноша украдкой посматривал на друга, ожидая его реакции. – Знаете, я тоже занимаюсь музыкой, но, к сожалению, мы не родственные души, – мужчина грустно покивал головой. А Хёнвон почувствовал, как какие-то простые слова устроили в его организме настоящий выброс эндорфинов. «К сожалению» – Хосок сказал это потому, что ему жалко отклонять приглашение в консерваторию или же… Или же… Он тоже хотел бы, чтобы они с Хёнвоном были родственными душами? Значит ли это, что у него есть шансы? Хёнвону все равно было на поцелуи, половой акт и прочие способы физической близости. Но чего бы он действительно хотел, так это навсегда связать свою жизнь с инструментами и Хосоком. Ведь и то, и то являлось неотъемлемой частью его самого. Он хотел бы, чтобы они всегда были вместе, несмотря на ссоры и недопонимания, чтобы его друг всегда был рядом. Говорят, что стоит человеку найти любимого, так он тут же начинает забывать друзей. Хёнвону не хотелось рисковать и проверять, он догадывался, что это наверняка так, вспоминая, как Хосок тратил время на каких-то девушек. В таком случае, Хёнвон готов был стать избранником своего друга со всеми вытекающими, лишь бы они всегда были вместе. Возможно, в таком случае ему стоило предпринять какие-то действия? За всеми этими волнениями, происходившими у него в голове, Хёнвон не заметил, как мужчина из консерватории ушёл, оставив молодых людей наедине. Возможно, ему правда стоит рискнуть? Но не испортит ли это их отношения с Хосоком? И вообще, у того где-то есть родственная душа, ждущая его, зачем ему музыкант-социофоб с часто-возникающими периодами тревожности? Но не зря же они до сих пор дружат? Какие все эти человеческие отношения запутанные. – Хёнвон, у тебя в уголке рта слюнка во время сна застыла… – господи, за что ему всё это. Оставшаяся часть дня прошла для юноши в непрекращающихся раздумьях. Чем больше он размышлял об этой сумасшедшей идее, тем больше ему хотелось рискнуть воплотить её в жизнь. Время до вечера, который они должны были провести вместе с другом, тянулось бесконечно долго. Друзья договорились разойтись по домам, немного отдохнуть и переодеться, чтобы потом встретиться у дома Хёнвона. Дальнейший план друзья не продумывали, но они оба любили сумбурность их прогулок. – Сын, там Хосок ждёт, – голос матери с первого этажа был настолько громок, что перекрыл игру пианино, за которым Хёнвон пытался скоротать время. Юноша кивнул самому себе и перед выходом ещё раз мягко дотронулся до близстоящих инструментов в знак прощания. Он чувствовал это повисшее в воздухе подбадривание с их стороны. Руки немного дрожали, от чего юноша сжал их в кулаки и медленно досчитал до десяти. Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо – как мантра звучало в голове. Хёнвон оделся потеплее, готовясь к долгой прогулке, и попытался привести волосы в порядок, смотрясь в зеркало в прихожей. Вышло не очень, но друг видел его и в более плохом состоянии. Выйдя на улицу, юноша полной грудью вдохнул прохладный воздух и повторно поприветствовал друга, что-то усердно печатающего в телефоне. Хосок радостно улыбнулся, но из-за его немного рассеянного взгляда оставалось впечатление, будто мыслями он витал где-то в другом месте. Хёнвон же списал это всё на собственную паранойю и, уверенно шагая вперёд, принялся рассказывать о том, что произошло за этот короткий промежуток времени их разлуки. Разговор во время прогулки шёл непринужденно, иногда они останавливались, чтобы покидаться снежками или просто поваляться в снегу. Они бегали и радовались, как дети малые. Младший, ввиду своей слабой физической подготовки, получал снегом в лицо гораздо чаще, но казалось, это его нисколько не беспокоило. Он всё также беззаботно смеялся и улыбался, даже когда поскользнулся и больно шмякнулся на лёд. Уже через секунду Хосок стоял над ним и протягивал руку, на его лице читалось беспокойство. Поднявшись, Хёнвон оказался чрезвычайно близко к другу, одновременно с этим устанавливая зрительный контакт и немного смущаясь. Именно в этот момент мысль, что, может, ему уже стоит всё-таки затронуть тему признания и их отношения, прочно укрепилась в голове. – Знаешь, я хочу тебе сказать кое-что важное, – Хёнвон сам удивился произнесённым словом, а ещё больше тому, что они прозвучали из его рта. – М? – Хосок подбадривающе улыбнулся, – что- то случилось? Они уверенно двигались в направлении центра города. Хёнвон осознал, что вовсе не продумал свою речь и не знает, что сказать дальше. Ладони, спрятанные в карманах куртки, сильно потели. Нужно было собраться с мыслями и просто озвучить всё, как есть. Вот только сам Хёнвон не совсем понимал, что с ним творилось и как можно охарактеризовать всё то, что он испытывал. – Знаешь, я… – главное начать, дальше должно быть легче, – Давно начал задумываться кое о чём и пришёл к определенным выводам, – слова вставали поперёк глотки, а паникующий мозг пытался запихать их подальше, поглубже, обратно к сердцу. Но ведь это просто слова. Разве не так люди решают свои проблемы и избавляются от накопившегося? – Я понял, что кажется… – ну же осталось сказать совсем немного, это должно быть так легко, – что кажется, мне всё же ближе по душе струнные. Он струсил. Хёнвон чувствовал, как внутри поднимается злоба на самого себя и недовольство. Что это вообще было? Это же Хосок, он всегда высказывал перед ним всё, что думает. Как же глупо. Короткие ногти болезненно впились в ладонь. Слабак. – Правда? Неожиданно, ты всегда с такой любовью отзывался о клавишных. Хорошо, что тебя инструменты дома не слышали, – Хосок посмеялся, а Хёнвон выдавил лишь слабую кислую мину. – Знаешь, вообще-то я тоже хотел тебе кое-что рассказать. Видишь ли, – немного стыдливый взгляд друга в пол сильно напряг Че, хоть тот и старался не поддавать виду и просто кивать, – мне очень важно твоё мнение. И… – кажется, Хосоку было также некомфортно об этом говорить. А что если он тоже думал о признании? Хёнвон старался не сильно тешить себя надеждами, но сердце само по себе забилось немного быстрее. - Я хотел бы познакомить тебя с одним человеком, – наконец произнёс Хосок на выдохе, а Хёнвон почувствовал, как сердце будто бы пронзило сотней маленьких кусочков льда: если до этого оно билось быстрее, то теперь, казалось бы, оно застыло на месте и начало истекать кровью. Глаза непроизвольно начали слезиться, но Че постарался спрятать их за падающей чёлкой. Он так и знал, что сегодняшний день ничего хорошего не принесёт, но неужели этот человек тот самый… Его бросало то в жар, то в холод, но юноша старался никак не показывать своих эмоций, душивших изнутри. – Да, конечно, – Хёнвон широко улыбается, хоть и чувствует, как тяжело даётся каждый вздох и усиливается желание то ли нервно смеяться, то ли плакать. Его друг радостно улыбается, разве не должен он быть счастлив за него? Может, этот новый знакомый Хосока всё же не… Но трезвая часть мозга говорит «нет». Это оно. То, чего Хёнвон так боялся, то, что погубит его и разобьёт сердце на мелкие кусочки. А иначе Хосоку бы вовсе не нужно было бы одобрение друга. Сдерживаемые всхлипы напоминали предсмертные вздохи одно из главных органов. К чему были все эти мысли о признании? Все эти надежды? Обещания? Он с самого начала знал, что ему, лишённому надписи, стоит забыть о любви и привязанностях. Было бы намного легче, если бы он оставался один, если бы он никогда не знакомился с тем маленьким мальчиком, так изменившим его жизнь. Сейчас было уже слишком поздно, он стал зависимым от их близости. Его ждёт или жизнь, наполненная страданиями, или смерть. Ненадолго Хёнвон задумался, что бы было лучше, но с тяжёлым сердцем отбросил второй вариант: он не может оставить Хосока и инструменты так просто, вот он всё же держит обещания. Оставшуюся часть прогулки Хосок рассказывал об этом самом «замечательном парне», с которым он познакомился. Хёнвон лишь кивал, чувствуя, как по щеке всё же катится слеза, сколько бы он не закидывал голову наверх. Ему стоит смириться, стоит смириться, стоит смириться. Приглушить своё сердце, забыть о чувствах, отгородиться ото всех ещё больше. С неба падали снежинки. Задувал протяжный ветер, треплющий волосы. Сердце Хёнвона окончательно оледенело. Колечки дыма медленно поднимались в воздух, перекручиваясь и растворяясь в воздухе. Хёнвон смотрел на это отрешённым взглядом, ощущая немного противный и горьковатый привкус во рту. Впереди радостно играл телевизор, показывающий какой-то забавный фильм, наполненный закадровым смехом. Хёнвону начинало казаться, что смеются они над ним. В его голове всплывали разные воспоминания их с Хосоком дружбы: знакомство, ссора, уютные моменты, вечер окончания школы. Ещё одна затяжка и стряхивание пепла куда-то в сторону пепельницы. Его жизнь на данном этапе можно было бы также изобразить в этих серых тонах улетучивающегося дыма. От звуков поцелуев, раздававшихся недалеко от уха, взгляд приобретал ещё большую отрешенность – полное отсутствие эмоций на лице. Хёнвон докурил и с трудом подавил желание потушить сигарету о своё запястье. Как же ему был противен концепт этих надписей и поиска родственных душ с их помощью. Собственно, люди, лежащие за его спиной, начали свои отношения именно по этой уникальной методике. Знакомьтесь, Ю Кихён, на чьей руке написано Шин Хосок, и Шин Хосок, у которого на запястье красуется имя Ю Кихёна. Прекрасная пара, поздравляем родственных! Сердце Хёнвона, которое должно было уже давно перестать что-то чувствовать, каждый раз всё равно болезненно сжималось. «Ты не тот самый, смирись».