***
Ким Югём живёт фантазиями юного искусствоведа. Так всегда говорил Бувакуль, с самой встречи в аэропорту Сеула. Тогда декабри были теплее, а таец ещё не говорил по-корейски так бегло. Он выглядел так потеряно и смотрел на младшего тогда печальными-печальными преданными-преданными глазами, недоверчиво пожимая его руку. Ким Югём был единственным и самым-самым. Другом. А потом они поступили в разные университеты. А потом Конпимук выучил язык. А потом Ким стал не единственным. «А потом…» Бэмбэм только так и рассказывал о его похождениях в качестве журналиста-первогодки и встрече с Чжинёном.***
— Ты ведь знаешь, что я тебя не люблю? — таец скорее утверждает, чем спрашивает. — Знаю. — Тогда почему ты всё ещё ждёшь меня? — Бэмбэм уже скорее знает ответ, чем интересуется.***
Он восхищался Паком. С горящими глазами часами рассказывал о статьях третьекурсника, который идеален во всём. Который обещал познакомить Бувакуля с ещё одним его кумиром. Джексон — милый парень. Весельчак, душа компании, добродушный старший, но никак не просто третьекурсник, на которого равняется таец. Это хорошо. Наверное. Югём чувствует себя лишним, когда Бэм так непринуждённо болтает с Кайе. Потому что кто он такой, чтобы обратить на себя хоть каплю внимания лучшего друга. Киму больно. Больно настолько, что хочется в эти грёбаные петли дыма залезть и не раз ни раз не шуточно обдумать свой суицид в 22. Он боится. Очень боится остаться без старшего. Остаться в одиночестве. Ким Югём не знает, что делать, потому что есть те, кем его можно заменить. Лучше. Определённо лучше него. Югём чертовски боится стать ненужным. Бесполезным/чрезмерным/неуместным. Боится потерять человека, с которым прожил всё своё ёбаное сердце, когда в один день его зовёт на встречу с его лучшим другом выпускник из его университета. Бэмбэм счастлив. Слишкомслишкомслишком счастлив обзавестись кучей связей и друзей. Это больно. Потому что эгоистично. Потому что он не в праве этому мешать. Потому что это его проблема: единолично желать, чтобы «единственным и самым-самым». Потому что старший — не его собственность. А от осознания своей же тупой ревности больнее.***
Когда старший выходит из супермаркета, Югём всё ещё ждёт. Оплетает своими длинными пальцами бутылку, брошенною ему Бувакулем, и всё ещё ждёт, когда тот пойдёт рядом с ним. Белоснежное одеяло из хрустальных хрупких снежинок под чёрным лаковым каблуком прогибается, шелестит. Бэмбэм засовывает руки в карманы и зябко ткнётся носом в палантин, обвивающий шею, равняясь с младшим.***
Когда Югём приходит с Марком, которого в свою очередь позвал Ван, под предлогом «Вы, вроде, знакомы», он, вроде, говорит с другом как раньше. Как когда у старшего было смешное произношение, и он рассказывал о кошках, что таскает в общежитие, за что ему потом достаётся от комендантши. И «А потом…», «А потом…», «А потом…» уже про новых друзей. Они классные, Югём не отрицает. Они в один момент вычеркнут младшего из жизни Бэма. Югём снова не отрицает и некрасиво плачет, стирая рукавом клетчатой рубашки капающие с носа слёзы в кабинке туалета между парами.***
Бувакуль сбрасывает около пяти звонков за время пути. Ким считал: пять. От пяти разных людей. Ким знает. Кажется, таец таит в этом желание выслушать у молчания между ними ответ. Ответ, который знает, будто каждый раз на лекциях слышит.***
Когда в их тусовку как-то ненароком влились Ёндже и Чжебом, Бувакуль сказал Югёму одну действительно правильную вещь: «Жизнь бежит, несётся сломя голову, а ты застыл, будто на фото». Взаправду. Жизнь бежит, несётся: со вторым курсом видеться с другом стало сложнее, друг начал курить, друзей у друга прибавилось. Но Югём обещал. Обещал, что «Я всегда тут для тебя». Он обязан остаться тут для старшего. Даже если тот не придёт.***
Бэмбэм надежд не даёт. Он прямолинеен, решителен и твёрд. Он не особо противится прогулкам с Кимом. Он, наверное, даже скучал. И это единственная причина, по которой он не сжигает этот жалкий, прогнивший, рушащийся сам собой мост.***
Жизнь несётся, поэтому Ким даже почти удивляется, обнаружив летом третьего курса влюблённость в лучшего друга. Бэмбэм (почти) удивляется, когда Югём чаще появляется на тусовках и называет его лучшим другом. Он, наверное, даже скучал. Потому что, наверное, слишком долго слишком близко со слишком тяжёлого. Бэмбэм, наверное, даже помнит, когда в первый раз Югём сказал «Я люблю тебя». Декабрь не отпускал его. Баснословно давил на нервную систему, шепча на ухо лукавое «Признайся». Он ждал его под фасадом университета, нервно переминая ключи в кармане. Ждал того брезгливого «Бро, ты, конечно, прости, но я не педик». (- Никогда не слушать чёртов декабрь.)***
Бэмбэм просит забыть в сотый раз, опрометчиво эгоистично пытаясь сохранить друга. Бувакуль по плечу бьёт, истерично хохочет и чёлку поправляет от навящевых снежинок. Югём не объясняет. Но Конпимук понимает, как в тот солнечный январь, когда он каверкал корейские слова и сидел по ночам над учебниками, что влюбиться явно/точно/неоспоримо легче, чем разлюбить. Молчание продолжается до самого общежития, где Ким готов не остановиться, но старший останавливает, в глаза смотрит печально-печально, так незнакомо-ново.***
Следующий год — бесконечные, но до краёв наполненные смыслом «Я тебя люблю», бесчувственно-легко роняемые «Я тебя не люблю» и молчанка, следующая от университета до общежития Бэмбэма. Югём часто видился с Туаном и Чхве до их выпуска. А после стало как-то совсем пусто. Но это никак не сравнится с четвёртым курсом, что даже обожжённые осколки от Кима не оставил. Молчание убивает сильнее всяких слов, и Бэмбэм не говорил.***
— Ты знаешь, что я тебя не люблю. Ты не хочешь избавиться от этого. Я не хочу терять друга. — Тогда отпусти меня. А Бэмбэм держит. Сжимает худые плечи, комкает искусственный мех на воротнике пуховика и не отпускает.***
— Я скорее предпочту красивую-красивую-красивую печальную-печальную историю любви, нежели обугленные рукописи. Однажды сказал Ким Югём Бэмбэм всегда говорил, что Ким Югём живёт фантазиями юного искусствоведа.