Флорес имморталем

Питер улыбается, когда ему неловко, когда ему больно. Он шутит, когда ему страшно. Он не может уснуть по несколько часов подряд каждый день, засыпая в те минуты, когда за окном уже серо, и просыпаются первые птицы. Он смотрит на себя по утрам в зеркало, и не хочет смотреть на себя больше ни единого раза. Когда умирает Тони, всё становится слишком тяжелым. Тяжело встать и умыться, тяжело смеяться с Недом, тяжело влезть в костюм и пойти бить лица плохим парням. Тяжело видеть красивую крышу стрэнджевского Санктум Санкторума, но пролетать мимо, всегда мимо. Потому что только Стрэндж знает, насколько ему тяжело, ведь он знает всё. Питер не может это объяснить. Но смотря ему в глаза он видит большой взрыв, десятки солнц, тысячи планет, начало всего. Будто мир – это всего лишь крохотная точка его зрачка. Будто он – слияние всего сущего. Эссенция и экзистенция. Находясь с ним рядом веришь в бога. Потому что это чувство, огромное внутри, словно он больше, словно он выше, словно он – внутри тебя, всегда в твоей груди и голове, и тебя медленно разрывает на куски, и хочется смеяться до спазмов и кашля. И прикоснуться к нему. Хоть раз, хоть кончиком пальца, чтобы почувствовать в с ё. Питер решается. Стены Санкторума тёмные, но не темнее вязкой субстанции, которая обхватывает Питера губами и затягивает себе в рот. Одежды Стрэнджа, смотрящего в окно – чёрные, но не чернее страха внутри каждого ребра. — Доктор Стр... — Стивен, – он даже не оглянулся на Питера, поджимающего пальцы на ногах, чтобы унять дрожь. — Доктор Стивен... Он поворачивается. — Доктор лишнее. Его лицо – фигура изо льда. Его плечи это то самое место, где должны находиться руки Питера, или Питер совсем ничего не понимает в устройстве вселенной. Его взгляд – сверху, будто он уже видел это миллиарды раз. Как Питер приходит к нему в старой футболке, растрёпанный и дёрганный. Смотрит затравленно, как глупый одинокий голодный щенок. И не знает, что сказать. — Подойди, – говорит он. В его голосе нет эмоций. Он глубокий, как чёрные дыры космоса, и утягивающий в себя. Он отзывается в каждой клетке тела, за зубами ближе к горлу, и в ладонях, и под коленями. Питер подходит. Поднимает голову, чтобы смотреть на красивое белое горло, на твёрдую линию челюсти. Он чувствует, что Стрэндж смотрит на него в ответ, потому что сердце начинает биться быстрее. Рядом с ним всё кажется таким простым. Все люди добрые и заслуживают добра. Мир на земле станет счастьем. Океан безграничен. Душа необъятна. Природа едина с человеком и человек её часть. Дети цветов – всё понимали. Если бы Питер мог, он сохранил бы в себе это чувство до самого конца. Чувство, из-за которого трудно дышать. Питер не замечает, как руки касаются его спины. Как мягкая чёрная ткань гладит его щёку. — Вы не оставите меня? – тихо говорит он. Не замечает, что говорит. Это говорит его подсознание. Стрэндж гладит его ладонью по затылку. — Я никогда не умру. Вселенная вечна. И он её сердце. — Я... — Я знаю, Питер. Так трудно устоять, земля уходит из-под ног. — Очень сильно, – будь это не Стрэндж – не услышал бы. Но он – слышит всё. Повторяет так же тихо: — Я знаю. У Питера дрожат руки. Его всего потряхивает и даже немного тошнит. Он закрывает глаза, и видит звёзды, другие миры, столбик дыма от костра у моря, уходящий вверх. Под веками разноцветно. Всё тело будто растворяется в объятиях тысячи галактик. Он не чувствует себя. Его больше нет. Стрэндж обнимает мягко. Обнимает нежно. Обнимает, как будто хочет разбросать его на молекулы и собрать заново. Всё вокруг иллюзия. Всё обесценивается. Людское признание, успешная карьера, жизнь, смерть, ты сам. Остаются только глаза, забывшие прадедов и отцов. Считающие Стрэнджа прародителем и творцом. Остаётся только любовь. Сердце стучит, как больное. Остаётся только не разжимать объятий. Словно он соединяет разные полюса, и разверзаются небеса. Когда Питер касается губ Стрэнджа своими, обхватив его за шею, встав на носочки, всё исчезает на секунду. Воздуха нет. Тела нет. Мы всё это себе придумали, мы всего лишь пыль, нас нет. Но потом он поднимает веки. Видит его ресницы. Тонкая паутина. И неосторожно срывается к радужкам. Всё такие же прозрачно-зеленоватые. Всё такие же бесконечные. Когда Питеру больно, он улыбается. Когда Питеру страшно, он шутит. Когда Питер хочет сказать: — Я люблю тебя. Я всегда тебя любил. Время нелинейно. Мы вечны. Мы были всегда и мы будем всегда. Ты и я, ты и я, ты и я, – ему это не нужно. Ведь Стрэндж знает всё.