Не сейчас

По возвращении в Цинхэ Не из короткого путешествия Не Хуайсан смыл с себя пыль дорог и отужинал в своих покоях, и лишь затем соизволил увидеть Бай-цзюня, на которого за время его отсутствия свалились все текущие дела Ордена. Как и ожидалось, ничего достойного внимания за неделю не произошло, и Не Хуайсан слушал вполуха, он был очень занят. Перед ним лежала картина, начатая им до отъезда. Он писал тушью, как раненый тигр испускал дух от укуса змеи, змея была пока только в планах, и Не Хуайсан напряжённо думал, стоит ли вообще изображать змею, не лучше ли оставить так, как сейчас, и сохранить интригу. Даже в пейзажах Не Хуайсана всегда присутствовала интрига, что уж говорить о сюжетном полотне. Наконец Бай-цзюнь умолк и собирался идти, но Не Хуайсан остановил его. — Ты ничего не рассказал о нашем госте. С ним всё хорошо? — Глава Ордена, с… Я… — Бай-цзюнь запнулся, и, так и не определившись с тем, как следует называть этого человека, нашёлся: — С ним были проблемы. Он почти не ел и ничего не просил. В том числе приготовить для него ванну. А когда я это сделал сам, вчера это было, то… — А чем он занимался? Любовался луной? — Почти не вставал с постели. Не Хуайсан ничуть не удивился подобному повороту. После того, что произошло между ними перед отъездом, такой вариант был самым безобидным. Или Бай-цзюнь как всегда не договаривает? — Значит, сбежать он больше не пробовал? Это хороший знак. Мне нужно знать о чём-то ещё? Бай-цзюнь замялся, но в конце концов сказал: — Он пытался покончить с собой. Дважды. Но всё обошлось. Мы не спускали с него глаз. — Пожалуйста, приведи его сюда. Сейчас. Не успел он вернуться, а уже нужно решать проблемы с живыми людьми. Хлопотно быть как главой Ордена, так и Верховным заклинателем. Недаром он избегал подобного много лет. К счастью, обстоятельства сложились так, что он оставался свободен как от проклятия сабель, так и от искажения Ци, и ничто не мешало ему прожить много лет в мире и довольствии. А проблемы следовало решать по мере поступления. Двери распахнулись и закрылись с той стороны. Не Хуайсан оказался с раненым тигром один на один. Страха он не испытывал: у тигра были веские причины сдерживать злобу. С другой стороны, не следовало его провоцировать. — Меня не было всего неделю, а ты так себя запустил… брат. Цзинь Гуанъяо не ответил. Он стоял, неподвижно глядя перед собой, и словно не осознавал, где находится. Его лица невозможно было разглядеть за спутанными, но чистыми волосами. Его рука, тронутая ядом, так и не восстановила чувствительность, но оставалась другая. Значит, он просто не посчитал нужным заниматься собой. Или не мог после безуспешных попыток самоубийства. — Садись. Цзинь Гуанъяо медленно подошёл к столику, за которым сидел Не Хуайсан, и, отбросив волосы с лица, взглянул на картину. — Ты далеко продвинулся в этом искусстве, — произнёс он ледяным голосом. — Мёртвый зверь похож на живого. Зачем ты окружаешь себя мертвецами, похожими на живых, какой в этом смысл? В этом был весь Цзинь Гуанъяо: он даже хвалил, укоряя. Вот только Не Хуайсану не было дела до его обид. — Садись, — повторил он. — Или я позову слуг, и ты окажешься в приятном уединении на пару недель. Приятным уединением Не Хуайсан называл сырое помещение, где Цзинь Гуанъяо содержался ранее, вскоре после того, как раны его затянулись и он оказался в состоянии переносить подобные трудности. Каждая попытка побега или неповиновения заканчивалась «приятным уединением». Цзинь Гуанъяо медленно поднял голову и посмотрел на Не Хуайсана. В золотых глазах был такой холод, что Не Хуайсан невольно вздрогнул. Даже отсутствие прежде неизменной улыбки на его лице так не пугало. Но Цзинь Гуанъяо не бросился на него, он опустил голову, сел и замер. Не Хуайсан некоторое время разглядывал его, не дождавшись хотя бы ещё одного взгляда, тяжело вздохнул, свернул рисунок и поднялся, чтобы убрать его со стола. В одном из ящиков он нашёл нефритовый гребень и, подойдя к Цзинь Гуанъяо сзади, опустился рядом, взял прядь волос и медленно начал их расчёсывать. Волосы Цзинь Гуанъяо пахли морскими водорослями и рисовой водой, непривычное сочетание. Не Хуайсан старался орудовать гребнем аккуратно, но всё же несколько раз не без удовольствия причинил Цзинь Гуанъяо немного боли: ему пришлось выдрать часть совершенно спутавшихся волос. Когда волосы перестали напоминать непонятно что, Не Хуайсан стал чередовать расчесывание с приглаживанием, волосы стали мягкими и приятными на ощупь, но оставались прохладными. Не Хуайсан убрал волосы с шеи Цзинь Гуанъяо и отодвинул ворот халата, легко коснулся губами там, где неделю назад оставил засос. Сейчас там не было ничего. Цзинь Гуанъяо, всё это время терпеливо сносивший экзекуцию, дёрнулся, как от удара. Не Хуайсан положил руки на плечи Цзинь Гуанъяо: даже сквозь два слоя небрежно наброшенной одежды можно было почувствовать исходящий от него жар. Стоит ли закрепить его волосы заколкой, подумал Не Хуайсан. Хотя зачем. — Перед отъездом я предупредил всех, что если тебе что-то понадобится, ты скажешь об этом вслух. Но ты молчал. И что же? Нужно было обрезать тебе волосы, это научило бы тебя следить за собой лучше. — Почему не обрезал? — равнодушно спросил Цзинь Гуанъяо. — У меня всего одна рука и... — У тебя всего один язык, и ты мог им воспользоваться. Да, никто не горит желанием тебе прислуживать, но я дал указания на этот счёт. — Убери руки, — тихо и зло сказал Цзинь Гуанъяо. Не Хуайсан убрал. Ладони всё ещё горели. Хотелось большего, намного большего. Он бы взял этого ублюдка прямо сейчас на полу, если бы не любил предвкушение наслаждения больше, чем само наслаждение. К тому же он знал, что для Цзинь Гуанъяо ожидание близости гораздо хуже самого акта… любви, или как это правильно назвать. — Покажи руки, — велел Не Хуайсан. Но Цзинь Гуанъяо вдруг развернулся к нему лицом и обнажил шею спереди. Две тонкие красные полосы на белой коже. Так вот, как он… Интересно, чем он это сделал, если у него не было доступа ни к чему. Бумага? Придётся запретить ему писать и читать. Цзинь Гуанъяо заметил работу мысли на его лице и очевидно принял это за замешательство. Тонкая улыбка осветила его бледное лицо. — Знаешь, я тут почитал на досуге о способах охоты, — неспешно заговорил Не Хуайсан. — Даже такого мощного зверя, как тигр, можно убить ядом, представляешь? Любого можно убить ядом. Даже слона. Но что это за охота, если убиваешь не ты, а яд? Он выразительно посмотрел на изувеченную ядом руку Цзинь Гуанъяо. — Раненый тигр становится людоедом, если его не добить, — ответил на это Цзинь Гуанъяо. — Да, становится. Если не был им прежде. Не Хуайсан придвинулся ближе и положил руку туда, где у людей сердце, и у тигров, и у слонов, и у Цзинь Гуанъяо оно тоже было там, бешено стучалось, хотело выскочить наружу и покончить со всем, что Не Хуайсан для него запланировал. Надо же, а он выглядит таким отстраненным от всего, подумал Не Хуайсан. А на самом деле всё совсем не так. Он слишком долго держал руку, пока о неё билось сердце его врага, Цзинь Гуанъяо вдруг поднял свою руку, положил сверху, его длинные острые ногти вонзились в кожу, вошли в плоть, потекла кровь. Было больно, но Не Хуайсан даже не вскрикнул, он поднял другую руку и сжал чужое горло, не сильно, но ощутимо. Раненый тигр понял намёк и убрал когти. И облизал. Не Хуайсан не без удовольствия наблюдал за выражением его лица. — Почему ты не оставишь меня в покое? — в голосе Цзинь Гуанъяо послышалась вселенская усталость. Кровь Не Хуайсана осталась на его губах, и выглядел он жутко и одновременно прекрасно. Не Хуайсан еле сдержался, чтобы не разложить его прямо сейчас. Если бы Цзинь Гуанъяо перестал пробуждать в нём страсть, то, разумеется, Не Хуайсан оставил бы его в покое и приказал тихо умертвить. Но пока что у него не было такого желания. Вернее, было. Тогда, когда он хотел убить его. Не сейчас. — У меня никого нет, только ты. Это не было ложью. Цзинь Гуанъяо всё ещё был для него близким человеком. В настоящем у него были друзья и слуги, он достиг уважения в мире заклинателей, у него были доверенные люди, у него был Бай-цзюнь. Но самым близким человеком для него оставался этот ублюдок, как бы он его ни ненавидел. Это вызывало и ярость, и умиротворение. — Женись, у тебя появится семья, — вселенская усталость сменилась показным равнодушием. — У меня уже есть… жена. Вопреки ожиданию Не Хуайсана, у Цзинь Гуанъяо не дрогнула даже бровь, а лицо осталось бесстрастным. Но, должно быть, его сильно задело такое сравнение. — От этой жены у тебя не будет законного наследника. Для столь прославленного клана худший итог. — А, так ты всё ещё сердишься, — улыбнулся Не Хуайсан. — Но почему? Я сделал ровно то, что обещал. Цзинь Гуанъяо вопросительно уставился на него своими жёлтыми тигриными глазами. Не Хуайсан перестал улыбаться, и голос его стал жёстким: — Ты обещал мне голову брата в обмен на тело матери. То, что твоя матушка нашла упокоение рядом с братом, — только твоя вина. Что я могу поделать, если её присутствие смирило гнев того, во что ты превратил брата? — Что ты можешь поделать? — зашипел Цзинь Гуанъяо. Теперь было заметно, как его колотило. И если бы он вцепился в горло Не Хуайсану сейчас, вряд ли охрана успела бы оттащить его. — Я скажу тебе, что. Ты можешь отдать мою мать мне, и я похороню её как можно дальше от тебя и всей твоей семьи! — Это невозможно. — Ты говорил, что я волен идти куда хочу. Не Хуайсан рассеянно кивнул: — Да, ты волен ходить, где хочешь. В пределах Нечистой Юдоли. — Тогда я пойду, — Цзинь Гуанъяо встал. Когда он дошёл до дверей, Не Хуайсан сказал: — Забыл сказать... По дороге я заглянул в Гусу Лань. Цзинь Гуанъяо остановился, но не обернулся. Не Хуайсан хотел отдать письмо из Гусу Лань когда-нибудь. Может, через год. Может, не отдавать вовсе. Но красные отметины на шее всё ещё стояли у него перед глазами, и ему нужно было проверить кое-что. — Если хочешь прочитать, подойди и прочти при мне. Конечно, он подошёл. Всё же кое-что держало его в этом мире помимо трупа матери. Когда он закончил, Не Хуайсан поднёс бумагу к свече. — Ты же всё запомнил? Больше оно тебе не нужно. Цзинь Гуанъяо стоял и смотрел, как горит письмо от Лань Сичэня. Он всё запомнил, но одно дело хранить слова в памяти, а другое — иметь при себе вещественное доказательство того, что кто-то помнит о тебе хорошее. Когда от письма остался только пепел, Цзинь Гуанъяо тихо промолвил: — Ты сегодня невероятно щедр. Дал мне прочитать письмо, снизошёл до объяснений. Что это с тобой? Теперь я должен заплатить? Не Хуайсан улыбнулся одними губами. Глаза его горели ненавистью. — Ночью я навещу тебя. Приведи себя в порядок.