Город

***

Чёрное сияние... разве оно вообще возможно? тьма, это отсутствие света, как тьма может слепить? Город вокруг смеялся тысячью разных голосов. Хрипло и звонко, громко и почти бесшумно, Город смеялся над ним. Мимо плыли неоновые вывески, светились витрины, мимо пробегали и проезжали тени Города, те, чьи души он уже поглотил, смешал с собой и выплеснул обратно, в жалкую телесную оболочку. Город издевался над ним, его смех был повсюду, и даже на краю сознания висел этот безумный хохот, угрожая каждую секунду захлестнуть и его самого, растворить каплю свободного сознания, впитать и отрыгнуть назад, уже лишенную воли, мысли, желаний, безликую серую массу. И всё, что сдерживало его сознание, это мерный скрип резиновых шин, и успокаивающий голос из-за спины. Голос говорил, успокаивал, убеждал... Вначале были слышны отдельные слова, даже угадывалась нить рассуждений, но сейчас всё это смешалось, отодвинулось на второй план, оставшись проколотым спасательным кругом, с каждой минутой теряющим силу. Под колесо инвалидной коляски попал какой-то камешек, и её ощутимо тряхнуло. Толкавший её человек не остановился, лишь прервал ненадолго свою речь, тихо ругнувшись на неизвестном языке. Но этого было достаточно. Город ударил с новой силой, словно почувствовал брешь, в и без того хлипкой защите. И он сдался. Морально. Повернул голову, потом, ухватившись за подлокотники коляски, немного довернул тело, чтобы в последний раз взглянуть в лицо попутчику, и тихо произнёс "Прости Саш, я это... Не могу больше... Не дотяну я... Прости..." И развернувшись, откинулся на спинку коляски, прикрыл глаза. И, расслабился. Хохот, шум, звуки, слова, шорохи, всё это сияющей, чёрной волной захлестнуло то, где обреталось некогда человеческое "Я". Нахлынуло, заполнило до краёв, и опало. Картонная улыбка от уха до уха исказило лицо. Мышцы сократились пару раз, руки подтянулись к груди, и ночную улицу пронзил громкий, безумный хохот. Переливчатый, то доходящий до визга, то утихающий до еле слышного хихиканья. Человек хохотал как безумный, дёргался в коляске, лицо его дёргалось, и с него не сходила деревянная улыбка. А через пару минут наступила тьма. Человек оборвал смех на самой пронзительной ноте, и согнулся пополам. Как старая кукла, из которой кто-то вынул батарейки. Больше он не двигался. Человек которого назвали Сашей горестно покачал головой, оглянулся, подошел к широкому фонарному столбу, прислонился к нему и медленно сполз вниз, усевшись прямо на асфальт. А Город жил. Городу было всё равно. Он собрал свою жатву, и ему требовалось время, чтобы её усвоить. Город засыпал.