Зимний вечер

      За время пребывания в кафе никто из них больше не обмолвился ни словом. Граммофон скромно бренчал по старой пластинке, пока остальные посетители погрузились в сонное, неразборчивое состояние. Иногда раздавались шепот, тихое хихиканье и шелест одежды; всё утонуло в приятном теплом оцепенении, нарушение которого было бы непростительной грубостью. -Может, пройдемся?- неожиданно для самой себя спросила Тина. -Давай,- пожал плечами Толливер и придержал для девушки дверь кафе, пропуская её вперед. Мужчина скользнул взглядом по лицу Порпентины, когда они оба оказались друг против друга в дверном проеме. -Красивые серьги,- едва слышно произнес он и отбросил пальцами прядку волос, выбившуюся из-под шляпы Тины.       Что-то внутри девушки жалобно вздрогнуло, да так неожиданно, что она сама застыла в недоумении. Это было не аккуратное прикосновение, не мановение студеного зимнего воздуха сквозь пальцы; нет, это было только движение руки, мгновенное и ничем не примечательное. Тину ударило изнутри осознанием всего этого, но она не подала виду. -Так почему ты стал мракоборцем?- спросила Голдштейн, что отвлечься и отогнать от себя нахлынувшие неудобные мысли. -Все произошло случайно. Я никогда не мечтал об этой профессии, не делал больших успехов в защите от темных искусств. Я вообще был ужасным лодырем; в школе меня мало что интересовало. Видела бы ты лица моих однокурсников, когда безответственный - ленивый - бестолковый Ахиллес Толливер объявил, что собирается стать мракоборцем. Я думаю, что нашел свое место, но призванием я его бы не назвал,- он замолчал ненадолго, затем прибавил,- а ты? Почему ты сделалась мракоборцем?       Тина всегда приходила в необыкновенное волнение от этого вопроса, что всегда отзывалось заметным недоумением окружающих. Редко можно встретить человека, который искренне любит свою работу без исключений и сомнений, и даже то, что другие в ней терпеть не могут. -Я определилась задолго до окончания школы. Не было с тех пор выбора, который казался мне настолько же однозначным. Я была уверена, что при случае смогу защитить других, потому что.. каждому иногда нужен тот, на кого можно положиться.       В ответ Ахиллес многозначительно промолчал. Порпентина и сама была не прочь погрузиться в себя, но перед этим она оглянулась и не без удовольствия подумала, что такой замечательной погоды ей давно не приходилось видеть.       Ветер летал вокруг стремительной бесшумной птицей, легонько бил пешеходов по щекам и забирался за прижатые к плечам и шеям воротники. Фонари лениво подмигивали светофорам и автомобилям. Последние окна, озаренные желтым светом, быстро красились в темно-синий: город спешно погружался в сон вслед за природой. Жизнь за стеклами ресторанов и выскобленными дверями театров останавливалась. -Нет, не нужно меня провожать, здесь осталось всего ничего,- спустя какое-то время воскликнула Тина. -Ерунда, пойдем, - произнес мужчина, хотел было сделать ещё шаг, но снова раздавшийся голос Порпентины остановил его. -Нет, Ахиллес, не стоит, правда, - сказала Голдштейн, сама не находя разумного объяснения своим словам. Она редко обращалась к нему по имени, что не могло остаться без внимания. -Почему? – удивленно спросил Толливер. -Я доберусь одна, всё в порядке, - смущенно проговорила Тина. Ахиллес так ничего и не понял, но настаивать не решился. Девушка вытащила руки из карманов и на секунду сжала их в слабые кулаки, как маленький провинившийся ребенок. -До завтра, - сказал Толливер и распустил губы в широкую, добродушную, пусть и не до конца искреннюю улыбку. -Пока, - сразу же отозвалась Тина и последовала примеру мужчины.       Что-то рвалось и коробилось в ней каждый раз, когда их встреча подходила к концу. Растворяющаяся в толпе и темноте фигура Толливера приносила облегчение. Немота его взгляда была тем, к чему Порпентина не могла и не хотела привыкнуть. Не было того явления, той вещи или человека, который могли бы встретить восторг и увлечение в его глазах. Их молчание изводило и отталкивало её. Она начинала бояться гудящей тишины, которая звучала у неё внутри и была единственным ответом на происходящее. Любое его слово, движение, даже упрямый взгляд темно-зеленых глаз – всё отзывалось в ней исключительным безразличием и пустотой, который она никому ни за что не хотела выдать. Истязание собственными мыслями должно было рано или поздно прекратиться; по крайней мере, Тина на это надеялась.       Безутешный людской поток будто бежал вслед за Ахиллесом, тогда как Порпентина двигалась в совершенно противоположном направлении: подальше от шумного центра, к мирным и мрачным окраинам бурлящего города, в те места, которые, сами того не зная, стали надежным убежищем от безобразной суеты жизни. Под это описание подходил, пожалуй, один-единственный в своем роде потаенный угол – маленькая старая квартирка, которую Тина делила со своей сестрой.       Улицы, покрывающие весь город плотной вычерченной решеткой, налегали друг на друга как им вздумается, но всё больше под безупречным прямым углом, не уходящим ни на градус от своего образцового значения. Шум людских голосов не глох и не затихал несмотря на подпирающую уходящий вечер ночь. Щекотливая тревога овладевала Порпентиной: она ускорила шаг. Вдруг сгорбленная престарелая женщина в темном плаще, берет которой прятал под собой не только седые волосы, но и вдавленную в плечи шею, вцепилась в запястье девушки и заговорила: -Не могла бы ты мне помочь? Есть здесь адрес, вот только я никак не могу понять, что к чему. Будь добра, посмотри.       Тина впечатала ошарашенный взгляд в растертые возрастом черты старухи, когда та уже достала из кармана маленький помятый кусок пергамента и протянула девушке. Руны вперемешку с латынью и английским гляделись царапинами на пожелтевшем измученном обрывке. Порпентина успела сообразить для себя достойное оправдание, когда внезапно поняла, что её застывшая в недоумении фигура одинока на тротуаре. Девушка испуганно оглянулась: вокруг не было ни намека на подозрительную старуху. Все звуки и голоса сошли на нет, казалось, будто даже сама улица замерла в предвкушении развязки.       Ни тени, ни пешехода: такими секундами овладевают свет и воздух, они начинают греметь, дребезжать и сдавливать запустелое пространство. Одним мгновенным движением Тина вынула палочку из плаща и крепко обхватила её ледяными пальцами. Записка вспыхнула: огонь жадно лизнул левую ладонь девушки и в тот же миг потух, оставив после себя крохотный вихрь невесомого пепла.