Из последних сил, Последний крик. Время застыло, Все кончено… Танцуй, демон, Помолчи со мной… Daemon — Diary Of Dreams
Последние лучи заходящего солнца лениво просачивались в небольшое окно под потолком. Слабое пламя свечи чуть подрагивало из-за легкого колебания воздуха, что так и норовил потушить ее. Пожелтевшие страницы старой книги, пахнувшей сыростью и молодыми цветами вишни, еле слышно шуршали от прикосновения к ним тонких бледных пальцев. В капелле было невыносимо душно, хотя богослужение давно закончилось и массы людей, приходивших помолиться или же просто поставить еще одну галочку в списке обязательных дневных дел, уже покинули помещение. Молодой мужчина, на вид которому не дашь больше двадцати пяти, чуть приостановил чтение очередной молитвы. Духота в церкви становилась удушающей, поэтому он немного оттянул воротник сутаны и жесткую колоратку вместе с ним, судорожно вдыхая немного задержавшийся здесь свежий воздух, сочившийся, как оказалось, из немного приоткрытых дверей капеллы. Парень пригладил взмокшие светлые волосы, тут же перемещая руку ближе к вспотевшей переносице и поправляя намеревающуюся скатиться вниз железную оправу очков. Да, блондин прекрасно видел и без них, но после чтения мелкого шрифта, когда в качестве освещения используются лишь бледнеющий огонек свечи и закатные лучи солнца, испортить себе зрение было совершено не сложно. Томас никогда не был ярым католиком. Его больше интересовало искусство — в школе он души не чаял в творчестве Джона Уайта, а ближе к выпуску заинтересовался картинами Бенджамина Уэста, прославившегося в конце прошлого столетия. Однако родители юноши, считавшиеся людьми особо набожными и непреклонно верившие в священное предназначение своего единственного и, как ни странно, довольно позднего ребенка, не желали даже и слышать о карьере художника. Отец Тома, Хендерсон-старший, будучи выходцем из далекой от Америки Шотландии и росший в семье с древними обычаями и традициями, корни которой уходили глубоко в историю, совершенно не признавал живопись искусством, считая ее «использованием таланта, данного самим Богом и предназначенного не иначе, как для восхваления сущности Господа, на такую откровенную пошлость, как размазывание масляных цветов по холсту». Именно поэтому юный Томас, естественно, в ущерб своим интересам, после окончания школы поступил в Высшую духовную семинарию, которая, к счастью, присутствовала и в их маленьком, но достаточно религиозном городке. Через четыре года обучения там успевший возмужать Хендерсон мало изменился — он все так же избегал общения со сверстниками, предпочитая их философским и нравоучительным рандеву с «Айвенго» Вальтера Скотта или с «Гамлетом» Шекспира в тесной библиотеке. Нелюдимый священнослужитель быстро завоевал доверие прихожан местной капеллы. Жители этого города наоборот не любили жутко болтливых и любознательных, а вот тихого и ничем не примечательного на вид Томаса полюбили практически сразу. Мужчины и женщины самых разных возрастов, положений и профессий находили в нем поддержку и опору, хоть иногда Хендерсон и отказывался принимать кого-либо с личными вопросами. Тонкие губы цвета дымчатой розы плотно сжались, прекращая чтение. Изящные пальцы с еле видными на них голубовато-зелеными узорами аккуратно закрыли книгу, дабы хрупкие страницы, успевшие состариться за несколько десятков лет, не порвались. От чуть резкого движения корочек книжицы пламя свечи в последний раз дрогнуло, окончательно затухая. Блондин снял с себя очки и, устало потирая переносицу, прикинул, сколько сейчас времени. Судя по закатному солнцу, что безудержно заваливалось за линию горизонта после столь усердной дневной работы, и подступающим сумеркам, часы на главной ратуши, должно быть, показывают около девяти вечера. Убрав книгу и очки на свои места, Томас вышел из до невозможности душного помещения. Вечером этот город завораживал. Часы на ратуши, как он и предполагал, только что пробили девять, оповещая жителей о приближающемся окончании пятничного знойного дня. Хендерсон вдохнул полной грудью свежий воздух, уже успевший остыть в наступающих сумерках. Постояв пару секунд на пороге капеллы, блондин повернул налево и зашагал по давно выученному маршруту. Улицы небольшого американского городка начинали затихать, будто бы готовясь к наступлению ночи. Мостовая, вымощенная брусчаткой, чуть поскрипывала под весом проезжающих по ней экипажей. Священник через силу здоровался с редкими прохожими, что числились в списке прихожан уже удручающе родной для Тома капеллы. Не дойдя до дома всего пару кварталов, блондин оглянулся на пустующие улицы и осторожной поступью завернул в темный переулок между домов. Этот, казалось бы, обычный (правда, плохоосвещенный) кусочек земли пользовался ужасно дурной славой. Пять лет назад здесь опорочили семнадцатилетнюю и абсолютно невинную Бетти Смит, и с тех пор сюда люди заворачивали все реже и реже — старик Джонсон, что постоянно торговал на центральном рынке свежевыловленной рыбой, был найден здесь мертвым — мужчина, как и обычно, возвращался домой, но нож с замысловатой рукояткой, так нечаянно застрявший в его груди, помешал ему принести жене и внукам выручку с проданного товара; года два назад тут повесился Джек Беннетт — жизнерадостный мальчишка, только окончивший школу; а совсем недавно, — месяца два, кажется, назад, — миссис Купер, решившая скоротать путь к дому по этой злосчастному пути, выбежала оттуда практически полностью седая — а ведь до этого у тридцатилетней женщины не было ни одного белого волоска! — и еще неделю не могла есть, пить, спать и внятно отвечать на заданные ей вопросы — из слов «чудовище, переулок, ад» было сложно вынести что-то действительно полезное для следствия. Буквально через две недели бедняжка, так и не вернувшись в свое нормальное состояние, умерла, и уже тогда вдовец Купер поведал полисменам, — что, благодаря сплетням, разошлось по всему городу, — что его супруга несколько раз за ночь просыпалась в холодном поту и вскрикивала: «Дьявол!», а затем снова засыпала беспокойным сном сумасшедшей. Том читал газеты, Том слышал все эти истории и слухи о Бетти Смит, старике, Джеке и о чете Куперов, Том прекрасно знал, что в этом переулке творится полнейшая чертовщина. Однако, несмотря на все эти «небольшие неудобства», этот переулок был единственным местом, где он мог стать чуточку неправильным священником — даже дома у него не было подобной возможности, ведь за стеной — чуткая квартирантка, имеющая самый длинный язык в городе, как думается Томасу. Карманы в сутане, скорее всего, не совсем предназначенны для того, чтобы в них таскали дешевые сигареты, выпрошенные у дворовых оборванцев, и коробок со спичками, но Хендерсону как-то плевать. Зажав одну из сигарет между зубами, блондин вновь настороженно оглядел переулок — мало ли что — и потянулся за спичками в другой карман. Достав их, Том понял — сегодня определенно не его день. Спички не желали зажигаться. Ни одна. — Ну блять, — обреченно выдохнул парень с зажатой между зубов сигаретой. Надежды на расслабляющий вечер в компании табака постепенно растворялись, оставляя после себя горькое послевкусие — разочарование в своей везучести. — Быть может, огня? — раздается вдруг в секунду назад абсолютно пустом переулке. Этот обольстительно низкий голос сводит с ума Хендерсона, что мысленно уже плавится. Блондин оборачивается и видит его — такого чертовски притягательного, с этими жесткими кудрявыми прядями цвета воронова крыла, ниспадающими на прекрасное лицо с правильными до невозможности чертами — прямой нос, широко распахнутые черные, с красным отливом глаза, пухлые алые губы, широкие брови, — он видит это дьявольски желанное рельефное тело, облаченное лишь в темные брюки. Не будь он католиком, по сути, отвергающим различные «сказки» о многочисленных богах Олимпа, то непременно бы предположил, что сам Апполон сошел с полотен греческих живописцев, стремившихся запечатлеть в своих картинах истинную красоту этого мира. Оторвавшись от поедания чужого тела глазами, парень лишь чуть кивает головой в знак согласия, видя, как острый ноготь указательного пальца левой руки незнакомца глубоко врезается в мягкую ладонь правой, и брюнет чуть проводит ногтем по своей ладони, оставляя еле заметную царапину. По привычке, Хендерсон ожидает увидеть тонкую струйку крови, но увиденное заставляет его удивленно распахнуть глаза и в полнейшем недоумении отшатнуться от пришедшего. Из пореза на ладони начинает валить сизый дым, сквозь который блондин замечает слабое пламя, резвящееся прямо на чужой ладони. Он и раньше слышал, что у демонов огонь вместо крови, но чтобы так?.. Решив отставить размышления о демонах и пламени, что замещает им кровь, Томас прикуривает от своеобразной спички, делая первую затяжку, так необходимую после трудного дня. — Благодарю, — хрипло произносит священник, стараясь держаться от демона подальше — возможно, пять шагов не спасут его в случае неминуемой гибели от рук сверхъестественного существа, но так чуть спокойнее. — Ты ведь уже понял, кто я, — полуобнаженный мужчина загадочно усмехнулся, обнажая ряд белоснежных зубов, где особенно выделялись верхние клыки, что были чуть длиннее и острее остальных зубов и поднимая глаза на священника, — Томми? Томас физически прочувствовал весь жар, исходящий от одного только взгляда адского отродья, измученно прикрывая глаза. — Только не говори, что ты пришел по мою душу, — с грустным смешком произнес Хендерсон, туша сигарету носком старого ботинка. Все-таки, отбирать сигареты у дворовых мальчишек (под весомым предлогом «Курить очень вредно, отдайте эту гадость мне, я ее выброшу») больше не стоит — мерзкий вкус и хватает ненадолго. — В принципе, — демон склонил голову набок, будто бы призадумавшись, — не по твою, — блондин даже как-то облегченно выдохнул — в свои двадцать пять (и то, неполные) ему совершенно не хотелось оставлять земную жизнь и отправляться в кипящий котёл. Правда, если там будет этот Аполлон, Том готов свариться хоть в десяти адски горячих котлах. — Но я подумываю взять тебя с собой, юное очарование, — брюнет подошел ближе, а Хендерсон и не думал отступать. — Тебе и вправду двадцать пять? Выглядишь как мальчишка. — Без трех месяцев двадцать пять, — уточнил тот, чувствуя, что его тело оказалось ближе к пышущему жаром дьяволу. Последний самодовольно усмехнулся, сокращая расстояние между ними до минимума и прижимая напрягшееся тело блондина к каменной стене. — От тебя так и несет правильностью, — брюнет недовольно морщится, вбирая в легкие — а они вообще у демонов имеются? — аромат церковных свечей и свежих цветов, что росли в небольшом саду прямо перед капеллой. Дьявол тянет вверх уже надоевшую ему сутану, отбрасывая ее в сторону и утыкаясь носом в чужую шею. — Что поделать, если я священник, — усмехнулся Томас, слыша недовольное шипение в районе своей шеи. Демоны ненавидят это слово на букву «с» . — Увы, но от реальности не убежишь. — К сожалению, — отстраняясь от парня, демон ухмыльнулся, — Между прочим, можешь звать меня Джеймс, — брюнет прикусил фарфоровую кожу Томми, оставляя явный след своего пребывания тут, — или «господин», я не обижусь. — О чем ты вообще? — недоуменно спросил парень, с неохотой отстраняя от себя Джеймса, судя по всему, оставившего уже несколько полуукусов на шее блондина. — О том, что тебе нужно будет стонать, громко и чётко, — демон ухмыляется, а парень чувствует, как жар чужого тела испаряется, а от его шеи, уже успевшей расцвести несколькими бордовыми пятнами, отстраняются. В недоумении Хендерсон распахивает глаза и испытывает глубочайшее в своей жизни разочарование — от горячего во всех смыслах этого слова брюнета не осталось и следа. Блондин судорожно сглатывает и оглядывается по сторонам — быть может, этот дьявол просто отошел в другой конец переулка? Однако старый, давно потухший фонарь и голые каменные стены домов говорят об обратном — никого, кроме самого Томми, здесь нет. Том тяжело вздыхает и поднимает с земли свою сутану, всю запачканную чьими-то — и он даже знает, чьими — следами. Натянув на себя ткань, Томас в очередной раз оглядывается и выходит на главную улицу.***
Сегодняшнее богослужение идет совершенно не так. Распаленный мыслями о вчерашнем вечере, блондин совершенно не может сосредоточиться на литургии. Сидящие на скамьях прихожане начинают шептаться, явно подозревая, что со священником накануне что-то произошло. «Боже мой, кажется, у мистера Хендерсона горячка — видите, как ему нехорошо!» «Томас слишком молод, возможно, это от переутомления» «Вы видели красные пятна на его шее? Жуткое зрелище! Быть может, он серьезно болен чем-то неизвестным?»Если бы все эти люди знали, какие горячка, переутомление и что-то неизвестное в одном флаконе случились вчера с Томасом.
По окончанию проповеди многие из присутствующих подходят к священнику, дабы поинтересоваться самочувствием молодого человека, но тот лишь отмахивается, говоря, что, возможно, подхватил вчера что-нибудь во время прогулки по вечернему городу. Неудивительно, что ему поверили — ночи сейчас и вправду прохладные. Выйдя из капеллы, Хендерсон набрал в легкие побольше воздуха, шумно выдыхая. Забыть о том, что произошло с ним вчера, действительно невозможно. Правда, забывать такое и не хотелось. Моментально спустившись с немногочисленных ступеней, парень повернул налево, идя по до тошноты знакомому маршруту. Он совершенно не ведает, что творит, когда вновь заворачивает в тот закуток, что со вчерашнего дня ассоциировался исключительно с дьявольски желанным Джеймсом. — Ты снова здесь, — он всего лишь выходит из тени, но это выглядит так эффектно, что у Тома, прямо-таки как в тех развратных женских романах, подкашиваются ноги. — Настолько желал меня, малыш? — Совсем нет, — и нет, Томас не знает, почему его голос дрожит. — Просто захотелось покурить. — Ммм, — тянет мужчина, расплываясь в самодовольной ухмылке и делая шаг по направлению к Томми, — именно поэтому твои сигареты и спички остались дома? — Я человек забывчивый и рассеянный, — Хендерсон чувствует этот жар приближающегося тела, и да, это совершенно не он делает шаг навстречу, — такое со мной часто происходит. — Надо же? — наигранно удивляется Джеймс, останавливаясь в шаге от парня, невольно сжавшегося под чужим пристальным взглядом. Они стоят буквально в полуметре друг от друга — демон и священник. Совершенно недавно один из них был обыкновенным дьяволом, потешавшимся над людьми, а другой — нелюдимым священником, имеющим лишь один маленький грешок — страсть к табаку. — Сделаешь шаг ко мне — и лишишься того, что есть сейчас. Завтра твое остывшее тело найдут здесь, но на самом деле ты будешь вечно со мною там, — Джеймс показательно кивнул на землю. — Развернешься и уйдешь — сохранишь себе земную жизнь, — а она у тебя длинная, я навел справки, — но меня больше не ищи. Ты забудешь все, что было здесь, а я, так уж и быть, попрошу белокрылых ворчунов замазать наши с тобой встречи в твоей биографии. Решай. Оба варианта так маняще-привлекательны, но нужно выбрать лишь один. Томас не отказался бы от третьего пути — вечно жить на этой бренной земле, ежедневно видясь с Джеймсом, но, видимо,Вперед
— Принимаю твой выбор, Томми, — прижимаясь всем телом к блондину, прошептал мужчина. — Только прошу, сними ту мерзость, от которой несет святошами. Тому оставалось лишь усмехнуться, стягивая с себя плотную темную ткань сутаны и откидывая ее подальше. — Вот так, детка, ты просто золото. Демон не дает парню ничего ответить, сразу же припадая своими сухими губами к чужим. Шершавый и горячий язык толкается в рот Хендерсона, а тот послушно размыкает губы, давая полную свободу действиям мужчины. Горячие руки Джеймса тут же оглаживают прохладную спину Тома, пока острые ногти демона чуть царапают выступающие позвонки. — Если бы ты только знал, насколько я хочу тебя, — пробормотал, практически не разделяя губ, Том, цепляясь за плечи брюнета, явно прося большего. Тот еле слышно усмехнулся — насколько позволили опасно близко прижимающиеся губы блондина. — Терпи, малыш, — все-таки разрывая поцелуй, шепчет Джеймс, опаляя таким горячим дыханием и таким горячим собой парня, который, кажется, на мгновение забывает как дышать. Окинув плотоядным взглядом худощавое тело блондина, дьявол хищно облизнулся, подхватывая парня под бедра и вжимая его в стену с новой силой. В ответ на это Том лишь приглушенно шикнул — все-таки, голая спина и каменная стена — не лучшее сочетание, — и медленно опустил одну руку, покоившуюся до этого на плече Джеймса, от шеи мужчины до самого пояса темных брюк, как бы случайно задевая оголенную кожу, так и пышащую жаром. Подаваясь чуть вперед, Хендерсон приоткрыл рот, выставляя напоказ влажный розовый язык и проводя им по разгоряченной коже шеи Джеймса. Думаете, демоны соблазняют людей? Отнюдь. Пока дьявол, внезапно потерявший хватку, восстанавливал дыхание после настолько диких проделок Тома, шаловливые пальчики пробрались под пояс чужих штанов, практически невесомо поглаживая видимое возбуждение. Чертов мальчишка, как уже успел окрестить его Джеймс, прикусывает нижнюю губу, чуть сильнее надавливая на бугорок, виднеющийся из-под брюк — нижнего белья, как оказалось, этот дьявол не носит. — Блять, детка, — практически рычит он, чувствуя эти прекрасные пальцы на своем члене. — Господин доволен моей работой? — блондин глядит из-под ресниц настолько невинным взглядом, что Джеймс сжимает зубы практически до скрипа. — Черт возьми, теперь я хочу трахнуть тебя прямо здесь и сейчас, — шипит дьявол, убирая проворную руку Хендерсона из своих брюк. Парень снова облизывает губы, и брюнет уже готов сорваться. — Наша маленькая шлюшка так и просит, чтобы ее выебали, да? — усмехается тот, грубо впиваясь в такие желанные губы парня. Том постанывает в поцелуй, явно вымаливая продолжения, и Джеймс, покрывая темно-бордовыми засосами бледную кожу блондина, уже готовится исполнить его желание. — Думаю, в этом переулке слишком грязно и неудобно, — в перерывах между поцелуями шепчет демон. — И куда же нам теперь? — явно не желая останавливаться, спрашивает Хендерсон, тяжело дыша. — Ко мне, детка, — так же приглушенно произносит Джеймс, и Томас, сквозь пелену сознания, еле улавливает звук щелчка. Он совершенно ничего не понимает, когда чувствует, что плавно падает, и пребывает в ужаснейшем недоумении, где оказался, стоит ему распахнуть глаза, — теперь демон прижимает его не к грязной стене в грязном переулке, а к порочно-красной (как и сам Том, что уж тут) стене. Все, что успевает разглядеть блондин, прежде чем его затягивают в очередной грубый поцелуй, это огромная черная кровать, где они сегодня, несомненно, побывают. — Теперь это твой дом на ближайшую вечность, Томми, — отрываясь от парня, тянет брюнет, после чего еле слышно, скорее для себя, добавляет, — а из постели ты вылезешь как минимум на следующей неделе. Джеймс подхватил Тома под бедра, попутно буквально вгрызаясь в его шею и шагая по направлению к кровати. Томаса, пьяненного столь порочной близостью, опрокинули на жесткую кровать, нависая сверху и обжигая частыми поцелуями шею, ключицы и торс. Сознание начало приходить в норму лишь тогда, когда Хендерсон почувствовал непривычную для ног прохладу — пока блондин упивался собственными ощущениями, Джеймс не терял времени — так ненужные сейчас брюки отправились на пол, обнажая длинные и тощие бледные ноги блондина. Демон хищно облизнулся, созерцая открывшуюся перед ним картину, достойную стать восьмым чудом света. Припадая к внутренней стороне бедра парня под ним и оставляя на фарфоровой коже багровые отметины, брюнет не смог удержаться от еле слышного из-за приглушенного стона Хендерсона едкого комментария: — И какого дьявола ты такой порочный, Томми? Блондин усмехается, прекрасно зная для какого дьявола он так порочен. Горячие губы брюнета останавливаются в области паха, где у Тома уже мучительно тянет. Джеймс отстраняется от извивающегося под ним тела и довольно скалится, слыша отчаянные мольбы продолжать. — Ну же, детка, покажи своему господину всего себя, — шепчет он, отодвигаясь от Хендерсона, что в затуманенном сознании готов выполнить любую его просьбу. Том садится прямо напротив брюнета и, раздвинув ноги, стягивает нижнее белье, открывая мужчине вид на истекающий смазкой аккуратный член и девственно-розовую пульсирующую дырочку. Устанавливая зрительный контакт с демоном, парень берет в рот указательный и средний пальцы, тщательно смачивая их своей слюной. Припухшие губы так правильно и к месту смотрятся вокруг его длинных пальчиков, что Джеймс готов кончить лишь от этого. Вынимая пальцы изо рта, Том с наслаждением смотрит на ниточку слюны, образующейся между его рукой и нижней губой. — Ну же, растяни себя для меня, малыш, — хриплым голосом просит мужчина, и Томас послушно опускает руку, проводя ею по груди, ребрам, впалому животу и изнывающему члену, и касается колечка сжатых мышц кончиком указательного пальца. Он вводит его на две фаланги, плавно начиная растягивать мягкие стеночки. Через пару минут он вводит и второй, расставляя пальцы на манер ножниц. Том тихо постанывает, пока его вторая рука проводит по напряженному органу, и сквозь наполовину прикрытые глаза наблюдает за***
Попрощаться с молодым священником, так скоропостижно отошедшим в мир иной, пришли многие. Родственников мистера Хендерсона уже не было в живых, потому пришедшими являлись основная часть прихожан этой небольшой капеллы и некоторые горожане, редко посещавшие церковь, но прекрасно знавшие Томаса по немногочисленным встречам на улицах городка. К закрытому гробу, где покоилось уже начавшее гнить изуродованное тело священника, подходило множество людей, приносивших свежие цветы. Отдав таким образом дань уважения умершему, горожане присаживались на скамьи, где каждый вспоминал нелюдимого священнослужителя. За своими разговорами никто из пришедших и не заметил, как дверь капеллы чуть приоткрылась, и легкий ветерок потушил свечу, что держала стоящая недалеко от входа женщина. Никто не заметил, как пол церкви чуть потрескался, будто бы прокладывая кому-то незримому путь до одной из первых ко входу скамей. — Мистер Хендерсон столько раз помогал мне своими советами! — вещала одна женщина в черном платье из дорогой ткани. «Томми столько раз помогал мне своим ртом этой ночью, вы просто не представляете.» — Он всегда был таким добрым и отзывчивым! — вторил ей пожилой мужчина в рабочей одежде. «Знали бы вы, насколько отзывчиво было его тело.» — Мистер Хендерсон всегда принимал меня, совершенно не заботясь о себе! — восторгалась юная особа. «Мистер Хендерсон так прекрасно принимал меня в себя, девушка, вам такого грехопадения и не снилось». — Томас так прелестно смотрелся в роли священника, — подхватывала ее подруга. «Томас так прелестно смотрелся на моем члене, жду не дождусь, когда это вновь повторится.» Наслушавшись всяческой чепухи о «добром, смущающемся и таком невинном» молодом священнике, Джеймс встал со скамьи, покидая эту капеллу навсегда. Ведь где-то там, под землей его ждет желанное тело дьявольскинеправильного
священника.