Яркость

Сйор училась доверять снам начиная с того момента, когда Пробудилась. Она не может вспомнить ничего из своей прошлой жизни, слишком раздробленной и мимолетной, а потому не способной пережить раскол на краю космоса и воссоздание заново какой-то далекой безымянной силой. Но для Сйор — это не ее прежнее имя, но которое чувствовалось единственно правильным носить в раю под названием Приток — сны были предзнаменованием и пророчеством. Сон о лошадях заставил ее научиться ездить верхом. Тот самый, где черный конь с тяжелым седлом нес ее рядом с женщиной, которая казалась центром вселенной. Незнакомка, гибкая и маленькая, едва доставала плеча Сйор даже в седле. Это был первый раз, когда она увидела лицо Мары, хоть Сйор и не знала об этом. Сон стал причиной, по которой она отправилась в далекий путь в поисках дерева, из которого вырезала плечи для лука, а из астероидного железа выковала его раму, сверкавшую после полировки не хуже зеркала. Диасирм же подарила прицел — техническое чудо, позволявшее отслеживать врагов. Сйор часто думала, этот лук похож на только что прирученного волка, угрожающего броситься, если не вся сила будет вложена в выстрел. Ее последняя стрела должна была поразить Мару прямо в сердце, но не поразила. И в грезах не было ответа на это. Равно как и на то, почему красота Мары сразила ее до мозга костей, почему она слышала ложь той-что-станет-Королевой как идеальные, гармоничные мотивы. Мара, с ее блестящими звездным светом глазами — не похожими на него, а полными им — предельно космическая сущность, которая сверкала в небе, пойманная гравитацией своих учеников, упрямая и загадочная, всегда знающая ответы на вопросы, о которых философы и помыслить не могли. Она грезила о Маре, которая пала на колени и, сжимая ее лицо дрожащими руками, шептала о любви и поклонении. Думала о том, что Мара Сов может когда-нибудь стать на колени или дрожать, что она может говорить без той непередаваемой уверенности, которая окружала ее каждый момент бодрствования. Но чем больше они проводили времени вместе, тем яснее Сйор понимала, что Мара все еще из плоти и костей. Иногда она смеялась невпопад, или вино окрашивало ее губы. Чтобы сберечь руки от сколов и трещин в глубинах очередного спутника, Мара изобрела черный саморемонирующийся лак для ногтей. Было б проще, если она была бы бестелесной. Тогда бы, переплетая пальцы с Марой, она не ощущащала будто дюжина планет разом вошла в соединение. Она могла бы отодвинуться от коснувшегося ее плеча, когда они впервые сидели рядом. Грезы предупредили Сйор о бунте, но не о том, насколько будут мягкими губы Мары, когда они в первый раз поцеловались в тени плаща Сйор. Этого было достаточно, чтобы заставить Сйор желать всю вечность провести рядом, но планы Мары уже возложили бессмертие Пробудившихся на жертвенный алтарь, откуда оно пролилось тропой обратно на Землю. Так что она претендовала на сейчас, что было сердцем Мары и постелью Мары, переплеталась динными конечностями в коротких простынях, чтобы убаюкать любимую женщину, сгибаясь, будто она была луком, а Мара — тетивой, тугой при натяжении и подрагивающей, когда отпускаешь. Что за мысль — прикасаться к богу, который ещё не бог. Насколько же эта мысль в духе Мары. Предлагать хрупкость тела и невозможность ума, зная, что это противоречие между ними никогда не будет преодолено. Сйор все ещё грезила, когда желаемое ею будущее наступило.