Суровый рисовальщик тату

В моём городе на самом деле много необычных мест, в которые было бы интересно сходить, и нет, я совершенно не говорю обо всех этих памятниках и исторически важных сооружениях и парках – обо всей этой ерунде вам расскажет каждый трясущийся над своей работой, как маленький фетишист над своими кинками, экскурсовод. Я мог бы показать вам клёвые пабы, клубы и для более нежных и романтичных — места с просто охренительными видами, с которых вы просто упадёте, серьёзно! Но… Мне лень. Мне даже не хочется вставать с кресла. Я так охуенно сижу (или скорее лежу?), свесив голову с одного подлокотника и болтая ногами, упирающимися в другой. Длинные волосы падают на грязный пол, я практически чувствую, как они собирают на себя всю пыль, и в который раз думаю, что лучше: наконец убраться или наконец остричься? В руке у меня болтается пустая бутылка, в которой раньше, кажется, был ром. Я вспоминаю, как надеялся напиться, но чувствую лишь, что снова быстро отрезвел. — Бесит! — я не сдерживаюсь и кидаю изо всех сил эту чёртову бутылку в стену, почти не меняясь в лице, лишь чуть-чуть скривив губы. Это не выброс эмоций — это желание сделать хоть что-нибудь, чтобы не чувствовать себя таким овощем. Кажется, ещё немного, и можно будет шутить о моём сходстве со всей этой травой, меня окружавшей. Когда я думал открывать свой магазин, мне казалось, что быть флористом — не самое худшее, что могло бы со мной случиться. Как представляю, что я мог бы работать не среди растений, а среди людей, так сразу повеситься хочется — так они мне противны. В какой-то степени мне казалось, что своё дело даст мне больше свободы. Снова же в какой-то степени это было правдой, но… Чёрт, чёрт, чёрт, как же заебало. Кто-то начинает настойчиво трезвонить у прилавка, и этот звук гулом отдаётся в моей голове — блять, как больно. Я думаю послать этого придурка и остаться в своей комнате, но эта тварь всё продолжает держать палец на звонке и, кажется, вообще не собирается отсюда уходить. Обещаю, как только я встану и доберусь до него, я откручу ему башку, отлеплю звонок и заставлю его сожрать. Я пытаюсь встать, и опускаю ноги на пол, сразу же чувствуя дикую боль в одной из них. Сука, как же свело, бляять. Я стараюсь не обращать внимания на ногу и подниматься дальше, в то время как урод у кассы продолжает звонить; и я уже не матерюсь, я посылаю все известные мне проклятия этому придурку и надеюсь, что он сдохнет раньше, чем я до него дойду. Как только я понял, что моей ноге и голове стало легче, и я могу кое-как идти, доносящийся снаружи звук резко оборвался и перекрылся злобным матом и хлопком входной двери. Я усмехаюсь — ему же лучше, что он не встретил меня в таком состоянии. Конечно, я только что потерял клиента и, собственно, потерял какую-никакую прибыль, но зато я не выслушивал его вопли. Да и вообще я почти уверен, что этот придурок угробил бы моё растение меньше, чем за неделю, так что, по сути, мне совсем не жалко. Я немного постоял, прислонившись к стене, чтобы перевести дух, и пошёл к выходу — надо бы свежим воздухом подышать, а то здесь всё перегаром воняет. В парке, куда я часто хожу (он единственный близко к моему дому), слишком многолюдно, поэтому я моментально разворачиваюсь и иду в другую сторону. На улице хоть и свежо, но всё равно противно, поэтому мне одновременно и хочется, и не хочется здесь быть. Я перехожу дорогу в тот момент, когда на перекрёстке больше всего машин, потому что знаю, что люди всё равно меня не собьют — водители резко выкручивают рули своих автомобилей, чтобы не дай Бог не поранить, и каким-то чудом не сталкиваются друг с другом. В спину мне доносятся крики и оскорбления, но я не оборачиваюсь; надоело даже злиться. Я не знаю, почему меня вдруг одолело такое странное чувство — нет, это не хандра, пфф. Это какое-то другое мерзкое ощущение. Как будто что-то должно произойти, но ты не знаешь, что, и поэтому каждые твои мысли притупляются. Это тупо, но у меня нет сил сердиться. Я гуляю по какой-то неизвестной мне улочке, вяло перебирая ногами; голова уже не болит, но слабое гудение всё ещё осталось, поэтому я в который раз проклинаю того придурка. Кому там молиться, чтобы человек сдох в адских мучениях? А, плевать. Я не замечаю, как выхожу на недалёкую от моего дома детскую площадку, и, выдохнув, медленно поворачиваюсь в сторону моего подъезда. Я щурюсь и пытаюсь с такого (небольшого) расстояния рассмотреть вывеску своего магазина, но не могу различить ни одной буквы, хотя помню заголовок наизусть. Когда ты успел так посадить своё зрение, а? Я скриплю зубами и на секунду закрываю глаза — странно, только что не мог злиться, а сейчас бесит каждая мелочь. Делаю лишь шаг вперёд, а все дети, стоящие что близко, что далеко от меня, шарахаются и убегают прочь с моего пути. Эй, не такой я и страшный, мелкотня! Каждое движение или вздох раздражает, потому что я не могу избавиться от чувства, будто я что-то упускаю; вроде бы всё, как всегда, та улица, те дома и двери, но одна, какая-то мелочь, ярко выделяющаяся, но оттого и не бросающая в глаза, бесит. Чёрт, да что здесь изменилось-то? Я не успеваю дойти до своего этажа, как меня кто-то тихо окликает. Я удивляюсь, но всё же оборачиваясь, пытаясь выглядеть хоть малость приветливо. Судя по лицу девчонки, у меня не получилось. Она нервно и долго окидывает меня взглядом, будто что-то пытаясь понять. Я не знаю, что в моём пиджаке или брюках могло её зацепить, но одно её поведение мне не нравилось, поэтому я ещё больше нахмурился. Девочка (а она была очень молодой!), кажется, тоже это заметила и даже чуть подпрыгнула, запищав и задрожав. — А.а…а., я… кажи.ой…кажется…к вам… — заикаясь, произносит малявка, пялясь в пол и не поднимая на меня глаз. — Ну ок. — Я огибаю её и иду дальше, к своей квартире. Если ей надо, пойдёт за мной сама. К слову, да, она следует за мной до самой двери, но двигаясь так странно, судорожно, будто сейчас заплачет и убежит. Я ну никак не могу не поиграть с ней! Я специально медленно достаю ключи, медленно вставляю их в замочную скважину и прокручиваю — так же медленно. Мне кажется, эта девчонка к тому моменту бледнеет настолько, что скоро уже просто хлопнется в обморок. Может, она социофоб? А то странно так нервничать перед, чёрт возьми, хозяином цветочного магазинчика. Фу, как слащаво звучит. Ладно… Предпочту думать, что я произвожу на неё впечатление серийного маньяка или рок-звезды, это сколько-то круче. Я открываю дверь и быстро прохожу к прилавку, обойдя его и заходя с другой стороны. Девчонка, не осматриваясь по сторонам, снова же опустив взгляд в пол, медленно, на подгибающихся ногах подходит ко мне. Меня это немного смутило — обычно покупатели первым же делом смотрят, в каком состоянии растения, и только потом подходят ко мне. Что с ней не так? — Я… я… хочу набить монстеру, — девочка сильно мямлит, но впрочем её можно было бы понять. Можно было бы, если бы я имел хоть малейшее предположение, о чём она. — Эээ? — Я хочу набить монстеру, — повторяет девчонка, похоже, думая, что я её не расслышал. Ага. Ладно. Может, она хочет прибить лиану монстеры к стене? — Куда набить? — На… спину Так. Ладно. Кроули, спокойно, здесь что-то определённо не складывается, просто разберись. Может, всё нормально. — На спину к кому? — спрашиваю, откашлявшись. Девчонка смотрит на меня затравленно и удивлённо, как на психа, но это меня не смущает (почти), смущает меня то, что она говорит дальше. — К тигру. Что ж, теперь всё понятно. Ты сошёл с ума, Кроули, доставай револьвер. Может, ты ещё не протрезвел? Стопроцентно, она сейчас говорит что-то обычное, а тебе просто мозгов не хватает понять. — Девочка, что ты несёшь, а? — мне хотелось бы, чтобы это прозвучало зло, но, похоже, это звучало лишь удивлённо. Девчонка, всё ещё не прекращая трястись, но, кажется, почувствовав себя чуть спокойнее, поворачивается ко мне спиной и начинает расстёгивать пуговицы. Так, нет, я не готов! Малявка, что творишь?! Нет, я всегда готов, но, нет, тебе же и восемнадцати ещё нет. Прекращай, дура!! Я хотел бы всё это сказать, но, кажется, я охренел настолько, что даже не заметил, когда она прекратила раздеваться. Она немного отодвигает ткань кофты, и я вижу Морду тигра. Татуировку. Так. Что?! Тату на спине, её слова «набить монстеру» — она, что, хотела, чтобы я ей татуху сделал? — Ты зачем ко мне пришла, дура? — я громко рявкаю, не заботясь тем, что девчонка снова в страхе подпрыгивает, мгновенно поворачиваясь ко мне лицом. — Но… но… вы тату-мастер.? — кажется, я её пугаю, но, ладно, не впервой. — Я чёртов флорист! — почти выкрикиваю ей в лицо, опёршись о другой конец стола. На самом деле вспышка гнева уже почти сошла на нет, и теперь мне это даже кажется забавным — наверное, у девчонки чудом сердце не остановилось, так она была напугана. Её глаза распахнуты, а руки и ноги трясутся, будто она только встала с инвалидной коляски и не умеет ходить. Я обхожу стол, чтобы выпроводить девчонку, и вот тогда она реально чуть не умирает, подорвавшись с места и быстро выбежав от меня за дверь. Но, чёрт, она её даже не закрыла! И где твои правила приличия, ну? Обречённо выдохнув, я бреду к двери. Я не особо смотрю по сторонам, и потому, лишь когда собираюсь её закрыть, ощущаю, как у меня отчего-то рябит в глазах. Это странно — подъезд изнутри всегда был обычным, серым, и ничего в нём уж точно не могло быть таким светлым. Светлым? Я поворачиваюсь к двери напротив и только сейчас замечаю стоящего там человека и начинаю смеяться, потому что Господи, он весь такой белый и сияющий, никак иначе, как с небес прилетел в нашу серую трущобу. Незнакомец стоит и улыбается, и я просто… Блять, да плевать мне на моё плохое зрение и тёмные очки, будь я проклят, если он со своими светлыми кудряшками и голубыми, мать вашу, глазами не спустившийся к нам, смертным, ангел. Никогда не замечал за собой подобного, но… это так? Это просто так; я даже не уверен, что он мне не кажется. Может, у меня до сих пор горячка и я лежу в бреду на кресле? Нет… Ангел смеётся, глядя мне прямо в глаза, и шепчет тихо, но я всё равно почему-то слышу его слова слишком отчётливо: — Флорист? Я усмехаюсь и отвечаю: — Тату-мастер? Парень, кажется, радуется (только чему, непонятно); он вытягивается и трогательно приподнимает брови и уголки губ, отчего его лицо становится таким умилительным, и… Господи, я знаю такие слова? Чёрт-чёрт-чёрт, надо что-то делать. — Знаешь, я из-за тебя, кажется, клиентов сегодня потерял, — говорю я первое, что приходит на ум, и прислоняюсь к дверному проёму, не отводя от него взгляда. Он улыбается. Мне кажется, или он умеет улыбаться одними глазами — потому что, чёрт, они слишком яркие. — Ох, мне очень жаль, я должен как-то исправить это! — немного смущённо и быстро говорит этот блондин. Мне даже не хочется его перебивать. Странно. — Просто купи нам выпить. — Нам? — Он выглядит виновато, но всё равно как-то счастливо, и… Мне это нравится? Всё это правда слишком странно! — Я жду тебя, поторапливайся! — Это похоже на побег, но я не мог сделать сейчас ничего, кроме как отлипнуть от двери и наконец закрыть её, в последний раз взглянув на это чудо. Стоп. Я его серьёзно так назвал? Ох мааать. — Я обязательно приду! — доносится мне вслед… Лучше бы я умер. — … ты представляешь, я чуть не нарисовал этой девушке бонсай! — раскрасневшийся парень повышает голос и смотрит куда-то в сторону, на бледную стену, а я не могу отвести взгляд от его такой нежной улыбки. Он вообще умеет злиться? Или всегда такой же трогательно-непробиваемый? — А я чуть не сошёл с ума, пока пытался понять, зачем малолетке набивать монстеру рядом с тигром, — фыркаю и снова прикладываюсь к бутылке. — Интересно, почему они нас спутали? — Азирафаэль по-детски выпячивает нижнюю губу и прикладывает к ней указательный палец. Мне хочется биться головой о стол, потому что этого всего слишком много для меня. — Наверное, потому что по тебе точно не скажешь, что ты суровый рисовальщик тату, — я снова подстёгиваю его тем, что он до сих пор не знал о понятии «тату-мастера», и почему-то чувствую такое удовлетворение, что даже становится не по себе. Ази пропускает недо-оскорбление мимо ушей и с мечтательной улыбкой и взглядом куда-то в потолок говорит: — Но ты ведь похож на флориста, заботящегося о своих растениях. Ха. Мне надо выпить. Вина остаётся совсем немного, на несколько глотков и то только одному. Азирафаэль переводит взгляд и смотрит на меня из-под своих пушистых ресниц умоляюще. Я со стоном разочарования медленно отдаю её в его маленькие руки. — Ты сам Сатана, знаешь об этом? Ази снова отводит взгляд (а мне остаётся лишь смотреть на его мягкий профиль) и вскоре говорит: — Теперь знаю. И, не оборачиваясь, легко ложится мне на колени. Господи… дай мне сил дожить этот день.