Спасение пропащих

      …крепко выругавшись, Сатин махом опрокинул в себя рюмашку, первее всех выскочил в сени да в три секунды уже был на пустыре.       Под дровней, распластав бледные руки, валялся Актёр с удавкой на шее и, казалось бы, не дышал.       — Как есть, помер! — надрывался где-то назади Барон под стон и лепет пьяных и напуганных.       — Сикамбр ты проклятый, — зарычал Сатин, рухнул на колени и принялся выщупывать пульс у несчастного. — Живой ваш покойник! — заорал он вдруг, да так, что прочие примолкли.       Где-то коротко програяла ворона и смолкла.       — Ну погоди, будет ещё тебе час богу душу отдавать, будет, да не сейчас!..       Разорвав на задушенном рубаху, Сатин приник к худой груди ухом и, забормотав, взялся с силой тереть да стучать под рёбрами, будто наружу выкликивая едва идущее сердце.       — Холера драная!       Пережав Актёру нос, Сатин вдохнул поглубже, разокрыл охочий прежде до болтовни и выпивки актёров рот и быстро выдохнул в него, как мог, чтобы лёгкие тому продышать как следует.       Вокруг уже толпились, шатаясь и охая, соседи. Бубнов всё порывался снять шапку, которую Квашня, ругаясь, натягивала ему обратно на голову. Барон вздыхал, Татарин причитал на своём, не то молясь, не то бранным словом забирая, а Сатин всё дышал и дышал, всё стучал и выстукивал дурное сердечко.       — Оставь, не мучь, — тряхнул его Барон за плечо, но Сатин так широко махнул рукой, что лапой, — Барон едва отскочил, увёртываясь, ругнулся и отстал.       Только-только Квашня оставила шапку Бубнова в покое да позволила встать ему с непокрытой головой, шёпотом причитая, что-де, Медведеву-то опять работы не огрести, только одну похоронили да с Пеплом окаянным разобралися, как на тебе, Актер туда же…       Только-только — да тут тот, что «туда же», как будто обратно повернул: засипел Сатину в лицо, глаза раскрыл, забулькал, закашлялся, засучил руками по земле и сатиновым коленям.       Тот, отдышавшись и утерев подбородок, рванул на воротившемся петлю и помог сесть, страшно ругаясь вполголоса.       — Что ж ты, собака драная, творишь-то, а?! Взялись помирать, удавиться он решил, окаянный! А хоронить тебя, подумай, кому, а, ирод?! Кому хоронить тебя, кому денег искать, чтоб не в ящике в каком, а гроб тебе нормальный придумать, подумал?! Отвечай, скотина проклятущая! — и отвесил Актеру такого леща, что того всем телом к земле мотнуло, только зубы клацнули.       — Убьёшь! — вскинулась Квашня и тут же расплакалась отчего-то, зашмыгала и убрела прочь.       Мужики, опомнившись, хватили Сатина под руки — тот уже было замахивался во второй раз — и отволокли от Актера. Того тоже, придержав, поставили на ноги, обтряхнули — он всё больше мотался и говорить пока не мог, не то передушившись больно, не то просто от страха. Заикаясь, через секунду всё ж пролепетал:       — Родимые! — и сам залился слезами, закачался и кинулся к Сатину, так рванулся, что не удержали.       Сатин его поймал да увёл подальше, за дровню, что-то тихо рыча и добела пальцы на актёровом плече стискивая.       — Только жил — опять мёртвый будет, — вздохнул Татарин.       — Не, не убьёт он его. Не станет, — возразил Барон, и молча, всем скопом, они поплелись обратно, будто к земле прибитые.       К ним навстречу с чего-то вдруг бежал опомнившийся Клещ, — его развернули и направили назад в комнату.       Так и сидели потом, в тишине, пили за здравие, больше не пели уже, да и вообще скоро спать разошлись, так и не дождавшись ни Сатина, ни Актёра…