Второй шанс

      Тихая джазовая мелодия наполняла скрывающийся в ночи город, лаская слух немногочисленных прохожих. На улице было лето и ночь наполняла город прохладой, такой необходимой после изнурительно-жаркого дня. Огни Нового Орлеана причудливо светились, не позволяя тьме распластать свои крылья и утопить в себе вымощенные камнем улочки. С учётом последних дней складывалось впечатление, что погаси эти огни и позволь тьме накрыть город - и она больше никогда не уйдёт, не позволит солнцу воссиять снова.       В своей комнате Никлаус прижался лбом к окну, рассматривая ночной город, некогда бывший его домом, и попивая виски. Ему казалось, что вся тьма, разгоняемая светом, собралась в его сердце и медленно вонзает свои когти, разъедает ядом, поселяя в душе так редко его посещавшие страх и неуверенность. Где-то полчаса назад они с братом, сёстрами и отцом собрались в гостиной и обсуждали провалившийся план по убийству их ненормальной тётушки. Делали вид, что обсуждали. Формально это было даже не обсуждение, а простой обмен оскорблениями.       Для их семьи это было вроде давно привычных вещей, и Ник бы сейчас не стоял, тупо пялясь в окно, и не раздумывал бы над чувствами, от которых давно отвык, если бы не одно но: вся суть их плана была в том, чтобы взять норвежскую почву, кровь любимой ведьмы Далии и пепел викинга, связать компоненты с кинжалом и убить им саму Далию. И теперь, когда она отобрала единственное оружие против неё, какое у них было, разумным вариантом было бы сделать новое. Раздобыть немного норвежской почвы и крови ведьмы было не проблемой. Пепел викинга, в принципе, тоже (для этого надо было всего лишь сжечь этого викинга, что вполне логично). Проткнуть сердце Майкла колом из белого дуба — и всё, у них была бы вторая попытка. Но Никлаус не смог этого сделать. Он даже не попытался этого сделать и сейчас, стоя со стаканом виски, размышлял над причинами своего поступка. Почему он не смог убить того, кто ненавидел его всю жизнь и кто с самого рождения вместо отцовской любви дарил лишь боль и чувство ничтожности?       Размышления Ника прервал скрип двери. Комната наполнилась запахом, от которого сердце начинало биться в бешеном ритме то ли от страха, то ли от ненависти. — Что ты здесь забыл? Мужчина прошёл на середину комнаты и замер, рассматривая спину пасынка. После чего задумчиво поинтересовался: — Ты мог бы убить меня. Собрать пепел, кровь и почву и снова попытаться убить Далию. Но ты этого не сделал. Почему?       Клаус прикрыл глаза и медленно выдохнул. Он и сам хотел бы знать ответ на этот вопрос. Сколько раз он задавал его себе за эти несчастные тридцать минут? Но он так и не нашёл ответа, что немного сбивало с толку, потому что Ник терпеть не мог чего-то не знать. Потому что если ты чего-то не знаешь, то не можешь это контролировать, а Ник был чертовым параноиком с манией всё контролировать. Незнание причины своих действий выбивало его из колеи. — Ты можешь пригодиться, — конечно, Ник никогда не признается, что он просто не в состоянии понять, что послужило толчком к этому решению. — Было бы глупо так быстро убивать первородного вампира, даже если мне на него плевать. Мало ли, может, нам понадобится жертва в лице первородного. Тогда ты сгодишься. — Очень наивно с твоей стороны полагать, что я буду жертвовать собой ради тебя, мальчишка, — почти незаметно, но Ник дергается от этого так ненавистного ему прозвища, как от пощечины. Майкл замечает это, но виду не подаёт. — Ладно, я не ссориться пришёл. — О, и позволь же узнать, зачем ты пришёл к ненавистному ублюдку, ничтожеству, монстру, бастарду вроде меня? — ехидство, играющее на лице Ника — всего лишь маска, и гибрид всеми силами надеется, что удачно её держит. Потому что показывать Майклу, как сильно его ранят слова отчима, сопровождающие всю его жизнь, он не имеет никакого желания.       Майкл смотрит себе под ноги, пытаясь сформулировать свои мысли правильно и, когда это удаётся, поднимает взгляд на Ника. — Когда ты со своим дружком Стефаном убили меня, я оказался на той стороне. Я был в ярости. Мне не хотелось мириться с мыслью, что ты смог убить меня. Я хотел уничтожить тебя, и не просто уничтожить, а пытать перед этим. Заставить молить меня о смерти, — в глазах Ника мелькнуло что-то, отдалённо напоминающее боль. Майкл медленно подошёл к окну и бросил взгляд вниз, на город. — Эта ярость, ненависть, презрение просто переполняли меня. Я думал, что это от того, что я позволил убить себя кому-то, кого считал ничтожеством, ни на что неспособным ублюдком. Бастардом, которого я искренне презирал.       С каждым словом пальцы Ника всё сильнее сжимались на стакане, который грозил вот-вот разбиться. Даже сейчас, сквозь тысячи лет обмана, предательства, убийств и лжи ему всё равно было больно слышать эти слова от того, кого он считал своим отцом. — Но потом… — Майкл на время умолк, вглядываясь в окно, будто где-то там был текст со словами, которые он сейчас говорил Клаусу. — Потом я увидел, как ты оберегаешь своего ещё не родившегося ребёнка. Ты искренне пытался защитить её, сделать всё, чтобы она выжила и появилась на свет. И я не мог в это поверить, но ты делал это не из-за какого-нибудь плана по захвату власти с помощью неё или создания целой армии гибридов, ты делал это потому, что полюбил ещё не существующего ребёнка всем сердцем.       Майкл посмотрел на Никлауса, который затаив дыхание слушал рассказ отца и не мог поверить в то, что слышал. — Это напомнило мне, как я был счастлив, когда узнал, что Эстер беременна Фреей, как я был в предвкушении рождения своего первого ребёнка. Когда родилась Фрея, я был самым счастливым человеком на свете. Был готов на всё, лишь бы защитить её от опасностей этого мира, лишь бы она была счастлива, — Майкл снова умолк, его плечи опустились, а взгляд, направленный куда-то сквозь Ника, поддёрнула почти незаметная пелена боли. — А потом её не стало. Эстер сказала, что она умерла от чумы и её тело пришлось сжечь. В тот момент меня переполняло отчаяние от того, что тот лучик солнца, которым я гордился, который я любил всем сердцем, пропал. Я даже не мог увидеть её тело и попрощаться с ней.       Никлаус молча смотрел на своего отца, широко раскрыв глаза. Всю свою жизнь Ник слышал от отца то, что он слабый, что эмоции лишь для ничтожеств и настоящий воин никогда им не поддаётся, а если ему больно, он должен прятать это в себе. И видеть отца сейчас таким, слушать, как он рассказывает о том, что его сломило, было для Клауса чуть ли не дикостью. — После этого я жил с ненавистью в душе. Я больше не позволял себе испытывать любовь к кому бы то ни было, я боялся, что снова могу кого-то потерять. А потом родился ты, — наконец Майкл посмотрел в глаза сыну. Он протянул руку, провёл по его скуле большим пальцем, от чего Ник дёрнулся, но не отстранился. — Ты был так на неё похож. В тот момент, когда твоя мать дала мне взять тебя на руки и я посмотрел в твои глаза, я был так рад. Словно сама судьба преподнесла мне подарок, как будто извинялась за то, что забрала у меня Фрею и дала взамен тебя. И я не знал предела счастью, я был в восторге, потому что у меня появился второй шанс.       Никлаус смотрел в глаза своего отца и не мог поверить тому, что видел… Нежность? Заботу?.. Отец никогда на него так не смотрел. Каждый раз, когда взгляд Майкла падал на него, в его глазах читалось разочарование, гнев, ненависть, ярость, или просто безразличие, но нежность… Никогда. Ник накрыл ладонь Майкла, всё ещё поглаживающую его скулу и, пустив все силы на то, чтобы его голос не дрожал, прошептал: Тогда почему? Почему всю мою жизнь ты ненавидел меня? Презирал? Ты знал Фрею всего семь лет, но всё равно любил её больше. Даже до того как ты узнал о измене Эстер, до этой истории, полной крови, предательств и обмана были моменты, когда ты должен был быть мне отцом. — как Ник не старался, но глаза начали слезиться, а голос подрагивать. — Но даже тогда ты меня презирал. Почему?»       Сердце Майкла пропустило удар. Сейчас, смотря на это заплаканное лицо, на эти глаза, полные боли, он не мог испытывать ничего, кроме сожаления. Сожаления о всех тех годах, которые он упустил из-за собственных страхов и ненависти. Он не стал для этого парня отцом, в котором тот нуждался и нуждается до сих пор, он просто сломал его из-за собственной слабости. — Потому что я боялся страдать снова. Ты был чуть ли не её копией, и вместе с счастьем, которое ты пробудил во мне, ты так же пробудил и ту боль, которую я испытал, потеряв её. Я не хотел снова это переживать, поэтому мне было проще оттолкнуть тебя, заставить себя ненавидеть, просто чтобы не испытать это снова.       Никлаус смотрел на Майкла заплаканными глазами и не мог поверить в услышанное. Его сердце сжималось от радости и боли одновременно. Боли за ту тысячу лет с мыслью, что отец ненавидит его до такой степени, что хочет убить. По ночам его сжирало отчаяние только из-за мысли о том, что человек, чьего одобрения он всегда желал — не его кровный отец. Что он для Майкла лишь выродок, бастард, который порочит его имя и отравляет всё вокруг себя одним своим существованием. И хоть Ник и прожил больше тысячи лет, — за которые он убил кучу людей, уничтожил целые империи и построил Новый Орлеан — несмотря на всю ложь, на все предательства и муки, он до сих пор теплил где-то глубоко в себе надежду, что когда-нибудь он увидит гордость в глазах отца и они смогут быть самой обычной семьёй. Сейчас эта маленькая надежда вырвалась на волю и разжигалась безумным пламенем в сердце гибрида.       Поддавшись секундному порыву, Клаус обнял Майкла за шею и уткнулся ему в грудь. Его плечи задрожали, а беззвучные слезы превратились в тихие всхлипы. Майкл положил левую руку на его спину, бережно поглаживая, успокаивая, а правую руку опустил на затылок Ника, прижимая сильнее к себе. — Тише, — прошептал Майкл, ласково проводя руками по его спине. — Веками я охотился за тобой, гонимый ненавистью к тому монстру, которым считал тебя. Но сейчас… Сейчас я понял свою ошибку. Посмотри на меня Никлаус, пожалуйста.       Клаус дёрнулся, как от электрошока. Слышать своё имя из уст отца было так ново и…приятно. От того, как Майкл произнёс его имя, по телу Ника пробежала лёгкая волна жара, но он не обратил на неё внимание. Всё, что его сейчас волновало — это отец, который, кажется, наконец-то признал в нём сына.       Майкл бережно обвёл скулу Ника, запустил руку в волосы за ухом и заглянул в глаза. — Я понял, в чём моя ошибка и больше не хочу её допустить, — перейдя на шёпот, Майкл не заметил, как опустил левую руку на талию сына. — Скажи, Никлаус, ты дашь мне второй шанс?       От этого вопроса Ник забыл как дышать, будто землю выбили из-под ног. Он так долго хотел услышать эти слова и сейчас, когда он наконец их услышал, он просто не мог произнести ни слова. В горле застыл ком, не дающий вырваться никаким звукам наружу. А отцовская рука на талии никак не помогала делу, лишь ухудшая его. Сглотнув ком в горле, Никлаус положил руки на плечи Майкла, чуть сжав их и, отведя взгляд в сторону, выдохнул тихое «Да».       Такое короткое, еле слышное, но заставившее сердце Майкла биться с небывалой скоростью и лёгкостью, словно с него скинули целую гору. И эта перемена заставила вампира посмотреть на парня перед собой в другом свете. Прекрасное тело, не тощее, но и не перекаченное. Светлая кожа, которая при лунном свете казалась слишком бледной даже для вампира. Опущенные плечи и подрагивающие пальцы, ухватившиеся за Майкла, будто тот был единственной вещью, не позволяющей Нику упасть. Лицо, на котором всегда играла ехидная насмешка, от которой бросало в дрожь, сейчас было красным от слёз. Глаза, вечно горящие, были прикрыты, а веки немного подрагивали, как и губы, прокушенные в некоторых местах в неудачной попытке удержать слёзы. Никлаус не был похож на себя: всегда уверенный в себе, державшийся, будто он царь мира и никому не показывающий свою слабость, сейчас напоминал хрупкого парнишку, которого чуть тронь пальцем, он рассыплется.       Эта метаморфоза, вызванная его словами, пробудила в Майкле доселе не появлявшееся желание. Может, в другой раз он бы и сдержался, но смотря на такого Клауса, он не в состоянии был противиться этому желанию. Поэтому осторожно приблизившись к лицу Ника, Майкл осторожно и очень нежно накрыл его губы своими. В миг глаза Ника расширились и его тело словно онемело. То, что сейчас происходило, вызывало в нем противоречивые эмоции. С одной стороны, это было до жути неправильно и отвратительно. Клаус никогда не допускал мысли о поцелуе с собственным отцом, но то, как нежно губы Майкла сминали его собственные, вызвало новую волну жара по всему телу. От того, как одной рукой Майкл придерживал голову Ника, крепко, но не сильно, позволяя отстраниться при желании, а другой пробирался под край кофты, невесомо поглаживая кожу у края джинс, по телу бежал ток, оседая в паху тугим жарким узлом.       Тихо простонав, Ник приоткрыл рот, позволяя Майклу углубить поцелуй. Его язык поглаживал небо, проходился кончиком по деснам и сплетался с языком Клауса. Этот поцелуй вызывал шквал эмоций у них обоих. Майкл разорвал поцелуй и взглянул в лицо сына. Рот приоткрыт в приглашающем жесте, алые губы немного припухли, язык то и дело проводит по нижней губе, привлекая к ней всё внимание, а глаза затянулись пеленой желания. Румянец на щеках и сбитое дыхание придавали Клаусу некую извращенность.        Майкл остался доволен такой реакцией. Он взял правой рукой подбородок Ника, немного приподнимая его, большим пальцем очертил скулу и провёл им по нижней губе, слегка надавливая вниз. Никлаус приоткрыл рот чуть больше и высунул язык, мазнув им по фаланге пальца. — Серьёзно? Один поцелуй и ты уже готов раздвинуть ноги, как придорожная шлюха? — мурлыкнул Майкл, скользя пальцем в рот и потирая шершавый и скользкий от слюны язык. От этого, казалось бы лёгкого для прожившего тысячу лет гибрида движения у Ника подгибались ноги, и он точно рухнул бы на колени, если рука Майкла не придерживала его за талию. — Знаешь, я бы с радостью посмотрел, как ты стоишь передо мной на коленях, растянув губы вокруг моего члена, но не сегодня. Сегодня я хочу оттрахать тебя так, что ты забудешь собственное имя.       Эти слова отдавались приятной истомой внизу живота. Член Ника натянул ткань брюк до предела, а сам орган начинал жутко болеть, требуя ласки. Чтобы привлечь внимание партнёра к своей проблеме, Клаус потёрся пахом о пах Майкла. От этого тело Ника будто прошибло разрядом тока и он, вжавшись в тело отца сильнее, протяжно простонал.       Втянув воздух сквозь зубы, Майкл наклонился к уху сына и, опаляя кожу дыханием, охрипшим голосом прошептал: — Тише, Никлаус, своё ты ещё получишь. И, поверь мне, не один раз, — Майкл провёл кончиком языка по краю его уха и прикусил мочку. Ник коротко вскрикнул и ухватился за отца, стараясь удержаться на дрожащих ногах. Довольный реакцией сына, Майкл отцепил его от себя и плавно переместился к столу напротив кровати. Облокотившись на него, он скрестил руки на груди и негромко приказал: — А теперь раздень себя.       Никлаус посмотрел в глаза отца, пытаясь найти там хоть какой-то признак того, что тот шутит, но всё, что он в них увидел — это адский огонь и животную похоть. Смутившись под столь пристальным взглядом, Ник уставился в пол, словно тот был самым интересным зрелищем за весь сегодняшний день и, стыдясь заглянуть в глаза родителя вновь, подцепил края кофты, медленно, с присущей только ему грациознастью снимая ее и бросая возле своих ног. Клаус чувствовал кожей, как отец пожирает его взглядом. Скользит по линии плеч к ключицам, кидает быстрый взгляд на шею, задерживаясь на ярёмной вене и, — Ник готов поставить тысячу долларов — облизывается в предвкушении, спускаясь вниз, к двум темным бусинкам, которые так манили, чтобы их потрогали, потёрли, облизали. От соблазнительного вида, который ему открылся, Майкл чувствовал, как натянулись брюки и ширинка начала неприятно давить.       Пока Майкл разглядывал грудь Ника, тот дрожащими от смущения и возбуждения пальцами расстегнул пряжку ремня и вынул его из петель. — Отдай его мне, — голос отца заставил Никлауса вздрогнуть и он, с опаской глянув на ремень, отдал его Майклу. Честно, Клаус не знал, почему слушается отца и почему сейчас он смущается, как девственница в первый раз, но это определённо было последним, в чём он сейчас хотел разбираться. Расстегнув ширинку, Ник схватил края джинсов вместе с бельём и потянул вниз. Он высвободился из брюк и издал тихий разочарованный стон от того, что болезненное давление на его члене пропало. Немного погодя Ник поднял глаза на отца и, казалось бы, куда уж больше, но его взгляд заставил его покраснеть еще сильнее.       Майкл пристально рассматривал сына, будто пытался сохранить у себя в голове его образ до мельчайших деталей. Опущенные плечи, прекрасное, залитое румянцем лицо, сверкающие глаза, поддёрнутые пеленой похоти и стыда, мелко подрагивающие от возбуждение пальцы, еле сдерживаемые в порыве прикрыть пах. — Я даже не знаю, что меня больше возбуждает — то, что у тебя стоит на меня, или то, что ты смущаешься из-за этого как маленькая девочка. — Заткнись. Посмотрел бы я на тебя окажись ты на моём месте, — Никлаус выпрямился и скрестил руки на груди, придавая себе уверенности. — Так вперёд. Заставь меня оказаться на твоём месте, — Майкл развел руки в приглашающем жесте, вскинул бровь и слабо ухмыльнулся.       Ник сглотнул накопившуюся слюну и на подгибающихся ногах подошёл к отцу. Приковав взгляд к его ключицам, он начал медленно расстегивать пуговицы рубашки. Пока Клаус расстегивал рубашку Майкла, тот опустил руки на талию парня и легонько поглаживал кожу, отчего по телу Ника проходил легион мурашек. Мозолистые ладони невесомо проходились по шелковистой коже. Одна рука легла на ягодицу парня, поглаживая и слегка сжимая, а иногда и шлёпая по ней, от чего мальчишка дёргался, а на месте удара проявлялся алый отпечаток руки. Хвала вампирской регенерации — все следы, оставленные на телах друг друга, быстро исчезнут. Вторая рука Майкла скользнула вверх, на затылок, несильно сжимая и оттягивая волосы.       Закончив с последней пуговицей, Никлаус скользнул руками под рубашку и огладил плечи Майкла, скидывая рубашку с отца и открывая вид на прекрасное накаченное тело. В меру сильные руки и идеальный пресс. Подавив вздох восхищения, Ник прошёлся тонкими пальцами по груди, задевая твёрдые бусинки сосков. Потом он обязательно к ним вернётся и уделит им должное внимание, а сейчас он очерчивал кубики пресса, медленно приближаясь к кромке брюк. — Ты сейчас выглядишь так, будто готов подавиться собственной слюной, — мурлыкнул Майкл. То, что парень сейчас смотрел на него как на Бога, нехило тешило его эго. Он потянул Ника за волосы, заставляя смотреть себе в глаза. — Если бы я знал, как прекрасно ты можешь выглядеть таким, я бы никогда не причинял тебе боль. Заставил бы полюбить меня. Сделал бы себя твоим единственным предметом обожания.       После этих слов Никлаус подался вперёд и прильнул к губам Майкла. О, он уже был предметом обожания.       На сей раз поцелуй становился диким, полным страсти и желания. Пройдясь кончиком языка по нижней губе, Майкл прикусил её до крови и маленькая красная капля упала на голую грудь Ника, контрастируя с бледной кожей. А еще кровь пахла, дурманя разум. Втянув носом воздух, Майкл издал глухой рык, его глаза нались красным, а вокруг них проступила сеточка вен. Собрав языком капельки крови, он выпустил клыки и припал к шее сына, вонзая клыки в нежную кожу и принимаясь пить маленькими глотками.       Почувствовав острую боль в районе шеи Ник простонал, а его член стал ещё твёрже (он определенно гребанный извращенец, но он подумает об этом позже). Подгоняемый возбуждением, Клаус быстро рванул молнию на брюках Майкла и, кажется, оторвал пуговицу. Избавившийся от лишней детали одежды, Майкл оторвался от шеи сына и толкнул того на кровать. Толчок оказался чуть сильнее, чем надо было, и Ник нехило стукнулся головой о изголовье кровати, совершенно не замечая этого — всё, на что сейчас было обращено его внимание, это нависающий над ним отец с внушительных размеров органом.       Проследив за взглядом сына, Майкл ухмыльнулся и, наклонившись к его уху, возбуждённо прошептал: — Представь, как он будет ощущаться внутри тебя. Представь, как туго ты будешь сжимать его, пока я буду вбиваться в тебя так глубоко и сильно, что ты забудешь все слова, кроме моего имени.        Ник пожалел, что воображение у него оказалось настолько хорошо развито и протяжно простонал, прижимаясь своей эрекцией к эрекции отца, потираясь о неё. Видя, как его сын изнемогает от возбуждения, Майкл решил сжалиться над ним и, самую малость, над собой тоже. Подцепив откуда-то тот самый ремень, который отдал Ник, он схватил руки сына и привязал их к изголовью кровати, затянув на запястьях. — Зачем это? — недоуменно поинтересовался Ник. — Так гораздо интереснее, — хмыкнул Майкл и, устроившись между разведённых ног и смочив пальцы слюной, обвёл сжатое колечко мышц. Оно судорожно сжалось, а Клаус закусил губу, сдерживая стон. Немного покружив пальцами вокруг входа, несильно надавливая на него, раздразнивая ещё больше, Майкл протолкнул сразу два пальца на всю длину. Никлауса чуть ли не подбросило на кровати. Он вцепился руками в изголовье кровати и поддался бёдрами назад, пытаясь насадиться на пальцы ещё больше. Оставшись довольным реакцией сына, Майкл вытащил пальцы, оставив лишь ногти и снова резко вогнал их внутрь, вырвав новый стон Ника. Сделав так ещё пару раз, вампир согнул пальцы, задевая чувствительную точку, из-за чего по комнате разнёсся протяжный крик Никлауса. Радуясь находке, Майкл нажал на сгусток нервов ещё раз, но уже посильнее и вслушался в умопомрачительный крик сына. — Тебе нравиться, когда я делаю вот так? — вампир вытащил пальцы и резко вогнал их внутрь, снова проехавшись по простате. Положительный ответ утонул в стоне удовольствия и Ник подался бёдрами назад, пытаясь повторить эти ощущения. — Хочешь, чтобы я заменил их на нечто большее? — каждое слово Майкла сопровождалось новым нажатием на комок нервов и протяжными стонами Клауса, в конце переходящими в тихий скулёж. Постоянное стимулирование простаты и полное игнорирование его эрекции делали произношение слов, не говоря уже о целых предложениях, настоящей пыткой, поэтому всё, на что хватило Ника — это пара судорожных кивков. — Тогда попроси меня и, если я сочту твои мольбы искренними, то дам тебе нечто большее, — коварная улыбка озарила лицо Майкла и он, вынув пальцы, начал поглаживать саму дырочку, не входя внутрь. Ему доставляло садистское удовольствие наблюдать за тем, как его сын сходит с ума от желания, но никак не может переступить через свою гордость и просто попросить его. — Не на-ах-адейся, старик, — лёгкое касание мошонки вызвало новую порцию стонов. — Ты… Ааах… Ты сам у-у-уже на пределе. — О-о-о, тут ты не прав, дорогой Никлаус. Терпение — одна из моих лучших сторон, — промурлыкал Майкл и обхватил влажный от смазки член Ника, медленно поглаживая его, доводя до потери сознания непозволительно медленным темпом. Клаус хотел было податься вверх, но на его бедро легла тяжёлая рука отца, придавливая к кровати и не позволяя сдвинуться ни на сантиметр.       Грубые пальцы Майкла неспешно скользили по каменному стволу Ника. Проведя вниз-вверх, он погладил головку большим пальцем, слегка надавив на дырочку уретры. Никлауса било в лихорадке от столь приятных действий и не проходящего, болезненного возбуждения. Клаусу казалось, не начни отец двигать рукой быстрее — и он умрёт от перевозбуждения. Пока левая рука неспешно поглаживала член, правая скользнула к двум тёмным бусинкам, которые уже успели набухнуть и стать гиперчувствительными. Обведя левый сосок Майкл, немного надавив, сжал его двумя пальцами, а правый накрыл губами и начал посасывать, иногда несильно прикусывая зубами.       От этих действий разум начал покидать Никлауса и, когда его начала накрывать тьма, он, находясь на грани реальности, прошептал: — Пожалуйста… Майкл не обратил на это никакого внимания, продолжая свою маленькую пытку. — Пожа-а-алуйста отец…       Голос Ника почти пропал и всё, что у него осталось — это хрипы и стоны. — Что ты хочешь, чтобы я сделал, мм? Я не очень тебя понимаю, — насмешка, сквозившая в голосе Майкла, проникала Нику прямо в мозг, выжигая всё до тла и оставляя лишь желание, животные инстинкты. — Пожалуйста, отец, — Клаус на мгновение запнулся, — пожалуйста, возьми меня.       Растянув губы в улыбке хищника, наконец сумевшего поймать долгожданную добычу, Майкл подхватил ногу Ника под колено, открывая себе больше доступа и, приставив член к дырочке, резко вошёл до самого конца. Из глотки Никлауса вырвался протяжный крик, а его самого выгнуло дугой. Казалось, ещё немного, и он сломает себе позвоночник. Выждав пару секунд, Майкл перешёл на дикий темп, каждый раз входя по самые яйца и выбивая протяжные крики-стоны из своего сына. Головка члена каждый раз била по простате, посылая электрические импульсы по всему телу. Перехватив поудобнее обе ноги Ника под коленями, Майкл прижался к его груди, согнув того пополам.       Бешеный темп, заданный отцом Ник не в состоянии был выдержать и, через пару особо глубоких толчков, выплеснулся себе и Майклу на живот. Чувствуя, как тугие и горячие стенки начинают неумолимо сокращаться, сжимая его член до цветных пятен в глазах, Майкл, войдя до основания, выплеснулся в горячее нутро сына.        Выйдя из разомлевшего тела, Майкл отпустил ноги Ника и, потянувшись к изголовью кровати, освободил натёртые до крови запястья. Кинув ненужный кусок кожи, первородный опустился на свободную половину кровати и посмотрел на Клауса. Его глаза были закрыты, сердце гибрида все так же громко стучало, — но всё же немного медленнее, чем пару мгновений назад — дыхание почти выровнялось, а тело было расслабленно после недавнего оргазма. Всё свидетельствовало о том, что Никлаус провалился во тьму, не выдержав столь бурных эмоций. Нежно прикоснувшись к лицу сына и убрав мокрую прядь волос за ухо, Майкл накрыл их обоих одеялом, бережно устроив это милое сонное создание у себя на груди. *** [В это самое время на кухне.]       Двое первородных вампиров — одна из которых находилась в теле ведьмы — пили виски, пытаясь прийти в себя после такого представления и успокоить нервы. — Я, конечно, знала, что наша семья далека от понятия нормальности, но не настолько же, — устремив взгляд в стену, Ребекка опрокинула в себя остатки виски и налила в стакан ещё. — Я больше никогда не смогу зайти в комнату Ника, не вспоминая об этом.       Элайджа устремил взгляд в потолок, обдумывая случившееся и пытаясь что-то для себя принять. — Посмотри на это с другой стороны, — тихий голос брата звучал неестественно громким в повисшей тишине. — нам больше не придется бегать от нашего отца, пытаясь не дать ему нас убить, — Элайджа хмыкнул. — Мы наконец-то сможем обосноваться где-то на совсем и назвать это место домом, не боясь, что однажды придет отец и уничтожит все это. — Мне бы твой оптимизм, братец, — Ребекка, выпив последний глоток, сложила руки и опустила на них голову. В комнате над ними некогда бывшие врагами отец и сын мирно спали, укрытые пуховым одеялом.