В интересах революции

— Так и будем молчать? — с притворным сочувствием спрашивает Фимий, ненавязчиво поигрывая плетью. Привязанный к стулу Джай угрюмо смотрит на него: — Ну молчи…те, — заканчивает издевательски, покосившись на брезгливо поджавшую губки девицу в форменном жакете ГБ. Та передёргивает плечами и аккуратно, по стеночке добирается до стола, раскрывает папку, берётся за карандаш. Джай хмыкает: ещё один протокол о том, чем, по каким местам и сколько раз ебашили несговорчивого пленника. А вот хуй им, всё равно он и не знает ничего хоть мало-мальски важного. Специально не вслушивался: что надо, то напарники подскажут, а уж пострелять там, или фьетами помахать — это он завсегда пожалуйста. Вот если они ЭрТара разговорят… Но это вряд ли, этот долбоёб рот, конечно, откроет, да только будет нести такую хуйню, что его, пожалуй, первым и пристрелят, лишь бы мозг не трахал. Эх, «сорока», как же мы так вляпались, а? — Если он опять обоссытся… — капризно тянет девица, покусывая карандаш. — Что значит «если»? — фыркает Джай. А у самого внутри всё леденеет при взгляде на деловито раскладывающего инструменты Фимия. Почки уже отбиты, ногтей на руках не осталось, вчера в ход пошли зубы… Закончатся — за глаза, наверное, возьмутся. Ну, лишь бы не за яйца, а то так и то, чего не знал, вспомнить можно. Бывший обережник досадливо сплёвывает сквозь дыру в зубах, метя в девицу. Вбок плевать неудобно, но на стол он таки попадает — а вот нехуй так близко садиться. Девица морщится, но, видимо, считая ниже своего достоинства реагировать на оскорбления пленника, просто достаёт новый лист. Ну-ну, пиши, деточка, пиши. — Может, по-хорошему договоримся? — Фимий нарочито неохотно, даже как-то виновато берётся за щипцы. Минус сколько-то зубов, понимает Джай и щерится в подобии ухмылки: — Может, ты сходишь нахуй и оттуда не вернёшься? Девица уже даже не морщится, начиная фиксировать «показания». Привыкла за семерик, что ли? Хотя… ноги под Фимием раздвигать, наверное, быстро настропалилась — и как у этого борова ещё что-то встаёт? — а тут всего-то лишь бессильно ругающийся пленник. — Что же ты, при женщине, — укоризненно качает головой Фимий и щёлкает щипцами у самого лица Джая. Эх, этими бы щипцами его самого за яйца — и тянуть-тянуть… Только обосрётся же сразу и сдаст все явки-пароли, какие вспомнит, ссыкло трусливое, даром что гэбист. Джай обречённо стискивает зубы. — Не упрямься, — ласково советует толстяк в форменной куртке с нашивками. — Всё равно ведь откроешь. Джай щурится, машинально складывая за спиной пальцы — те, что ещё не выбиты — сначала в кукиш, а потом в горское пожелание идти ебать овец… Впрочем, девка за столом как раз за овцу и сойдёт. И ей, сидящей сбоку, жестикуляцию видно вполне себе хорошо, судя по вспыхнувшим щекам и злобно сузившимся глазам. — Ну, как хочешь, — с пухлощёкого лица медленно сползает показное добродушие. Фимий тянется зажать пленнику нос, и тут за стеной раздаётся отчаянный кошачий вопль, а следом за ним горский мат. Блядь. Как они поймали Тишша? Или этот пидорас пушистый сам пришёл за хозяином? Он-то не понимает, что нельзя… — Я же велел без меня не начинать! — Фимий возмущённо роняет щипцы и с неотвратимостью селя устремляется к двери. В другой обстановке Джай при виде колыхающейся туши посмеялся бы, но кошак кричит снова, дико, душераздирающе, и даже девица, со спокойным равнодушием, а то и с жадным любопытством наблюдавшая за пытками, кривится и подносит к губам белоснежный платочек: — Господин Взывающий к Разуму, прекратите это, прошу вас. Работать мешают. — Сейчас прекращу, — пыхтит Фимий, наконец-то выкатывающийся за дверь. — Сейчас я им всем всё прекращу… С лица девицы тут же уходят и деловая сосредоточенность, и брезгливая жалость, сменяясь отвращением и усталостью. — Что, самой противно под такого ложиться? — хмыкает Джай. Девица тут же вскидывается: — А лучше под тебя, да? — шипит, смыкая пальцы на рукояти свернувшейся кольцом на столе плети. Джай невольно сглатывает: удар у этой потаскушки сильный, но не выверенный, на себе проверил, хоть и не просил. — Ну не нравлюсь я, там вон горячий горский парень есть, — бывший обережник кивает на стену. — У него хотя бы пузом всё не перекрывается. С ЭрТаром долго общаться нельзя, манера дурь городить прикипает моментально. Девицу перекашивает так, что от неё сейчас шарахнулась бы даже столь часто вспоминаемая ЭрТаром итылла. — Да я тебя! Закончить она не успевает: за стеной снова кричит Тишш — а даже если и не Тишш, всё равно скотину жалко — и почти сразу же раздаётся хриплый рёв, полный ярости и боли, что-то хрустит под аккомпанемент испуганных возгласов. Девица белеет, затравленно мечется взглядом по пыточной: — Что там… — Убивают там, — сообщает очевидное Джай, пытаясь понять, кто убивает и кого. То ли ЭрТар умудрился вырваться — но тогда чем, к чему и какой кретин его привязывал? Джая вон прикрутили так, что не вздохнуть лишний раз. То ли хэллийские родичи «сороки» наконец оторвали свои задницы от кошмы и всем шиулом заявились выручать непутёвого наследника… То ли небо всё-таки рухнуло на землю и все дружно рехнулись. — Как это? Наших?! — девку уже хочется удавить за глупость. Им, значит, можно всё, а вот когда их… Тоже, выискалась, неприкосновенная, пробу ставить негде. — Руками, — охотно сообщает дуре Джай, прислушивается. — И какой-то деревяшкой… О, мыслестрел. Что ж у вас стены такие тонкие? На строительстве экономили? — нагло врёт, слышно едва-едва и то больше потому, что Фимий бросил дверь нараспашку. — Что здесь происходит? — визжит в коридоре толстяк. — О, гадкова отрыжка! — радостно горланит в ответ ЭрТар, демонстрируя, что вторую дверь господин дознаватель тоже не закрыли-с. А потом гремит выстрел, и на пол мешком валится что-то тяжёлое. И звучат, приближаясь, хромающие шаги. Девка зеленеет и дрожащей рукой достаёт из кармана жакета крохотный дамский мыслестрел. Джай презрительно кривится: перламутра на рукоятке семизарядной фитюльки больше, чем толку от неё в перестрелке. — Ты мой заложник, — визгливо сообщает девица. — Трыжды ха и кабаний хуй! — огрызается от двери ЭрТар, и девица внезапно рушится на стул, дёргает рукой в попытке дотянуться до торчащего из глазницы скальпеля и затихает, запрокинув голову. — Идты сможэш’? — ЭрТар режет стягивающие Джая верёвки. — Смогу, — обережник окидывает друга и напарника беглым взглядом. Лицо посеревшее, неровно обрезанные — уже здесь — патлы уже не чёрные с белыми прядями, а наоборот, белые с чёрными… И взгляд дикий и пустой, страшный взгляд… — Тагда дэржы, — горец протягивает ему мыслестрел и хромает обратно к двери. — Выбират’ся будэм. — А… — Джай прикусывает язык, но ЭрТар понимает: — Нэт бол’ше глюпый кошка. Хрэбет ему сломалы, добит’ прышлось. Идём. Твою мать… Джай тащится вслед за другом, на ходу проверяя мыслестрел. Хорошее оружие, новой модели, только барабан полупустой, надолго не хватит, а в коридоре уже топочут — и это явно не ЭрТар. До крыльца они всё-таки добираются, напрочь измотанные, шатающиеся. В мыслестреле Джая одна стрелка, у ЭрТара он, похоже, вообще пустой. Зато по дороге горец разжился ломиком, без колебаний пуская его в ход по мере надобности. — И? Куда дальше? — Джай вдумчиво осматривает задний двор Иггроселецкого храма. За стеной — поля, по которым можно добраться до леса… если ты здоров и полон сил. Да и через забор они не переберутся. — Да, промашка, — вздыхает «сорока». — Но ты всэгда можэш’ мэня прыстрэлить. — А самому опять в застенки? — фыркает Джай. — Добрый ты. — Да уж нэ злой, — тень прежней ухмылки проскальзывает по заросшему чёрной щетиной лицу. — Мой возмёш’, застрэлыш’ся, — «сорока» кивает на мыслестрел в своей руке. — Как раз адын стрэлка астался, тибэ хватыт. Ответить Джай не успевает — за спиной раздаются шаги, мычание, слово кому-то зажимают рот, а потом… аплодисменты. — Спасибо, товарищи, давно думал, как бы ряды почистить, только Льялю-то за что? Джай тяжело выдыхает и медленно — на «быстро» сил не осталось — поворачивается, уже узнав этот насмешливый голос. Взывающий к Разуму и Душе Цвирт. Глава Иггроселецкого отделения ГБ. — Гныда, — припечатывает ЭрТар. — Ну не без этого, — соглашается Цвирт. — Но девочка красивая, покладистая. Была, — и машет рукой сопровождающим его гэбистам. — Этих обратно, сам с ними закончу. А девку в машину и в Ориту. «Девка» ни в какую машину-Ориту не хочет, Джай руку на отсечение даст. Или пару зубов прозакладывает, их уже не жалко. Потому что он эту «девку» знает: в руках двоих гэбистов трепыхается и мычит сквозь кляп связанная Радда. И это пиздец, потому что Брент на ней свернулся и разговорится, как миленький, стоит лишь поднести к девушке что-нибудь из арсенала ГБ. А если его ещё не повязали — сам придёт, наживка хорошая… И придёт, и расскажет, и ещё и перевербуется. Джай вскидывает мыслестрел, примеряется… И два выстрела сливаются в один, Радда, получившая стрелку в горло, падает, а вот ЭрТар по Цвирту промахивается. Почти. — Взять, — бросает главный Взывающий, кривясь, зажимает развороченное стрелкой плечо. Джай спокойно — спешить больше некуда — проверяет барабан, смотрит на ЭрТара, усмехается: — Тоже нечем? И друзья смеются. Вразнобой, нервно, безнадёжно. И Цвиртовы подчинённые поначалу даже отшатываются.