Навылет

Прошутто потягивается. Мышцы приятно ноют, но он совсем не устал, энергии только прибавилось. Он цепляет пальцами ткань футболки на груди и трясет, создавая хоть какой-то поток воздуха и обмахивая вспотевшее тело. Хотя в подвальном помещении, в котором устроено подобие спортзала - дом для регулярных сходок оказался самым подходящим для этого местом, - и так должна стоять прохлада, но она совсем не чувствуется, холодком тянет разве что у самого пола, а в раскрытые оконца под потолком с улицы едва-едва задувает теплый ветер. Он старается не пялиться на Ризотто, но это сложно. Его слегка взлохматившаяся от активных движений макушка упорно притягивает взгляд, который против воли ползет ниже по его телу. Одежда не мешает мысленно пересчитывать немногочисленные родинки и шрамы, рассыпанные по нему. Прошутто почти что может ощутить, насколько он разгоряченный тренировками, даже прикасаться не надо, но ему хочется коснуться, окунуться в прущий от него жар. Когда Ризотто подныривает под штангу, Прошутто отворачивается. Он соскучился сильнее, чем думал. В углу с тихим щелчком замирает велотренажер. Мелоне слезает с него и принимается расправлять свободные штанины, закатанные чуть выше щиколоток - чтобы не мешали и не путались в педалях. Из наушников, сидящих у него на голове, неразборчивым шипением доносится музыка. - Я - бегать, - оповещает он, собирая волосы в аккуратный хвост и перехватывая его резинкой. И тише добавляет: - Совмещать приятное с полезным. Прошутто и так понимает, что он имеет ввиду - снова будет проходящих мимо женщин взглядом облизывать, прикидывая потенциальную ценность генетического материала. Не то чтобы Мелоне не видел в них того, что обычно видит мужчина, но иногда его профессиональная помешанность заходит чуть дальше, чем следовало бы. Прошутто брезгливо кривит губы, а Мелоне отпивает из бутылки с водой и, отсалютовав, уходит, и Прошутто остается наедине с Ризотто - единственный повод порадоваться тому, что беговая дорожка уже не первый месяц как накрылась, и приходится наматывать круги по району под палящим солнцем или семенящим дождем. От тренировок никто не отлынивает, каждый держит себя в форме, это необходимость - выносливость не раз спасала Прошутто жизнь и снова оказалась не лишней: они с Пеши мотались по трущобам Неаполя почти пять дней, вычищая шайку Меццанотте, рассыпавшуюся по захолустьям, - почему с наркодилерами из Саниты вечно столько проблем? - всех его шестерок, одного за другим, кое-где пришлось побегать, а на крышах малоэтажек было совсем не до романтичного любования бледным небом и обшарпанными улочками. О том, что теперь их команда должна заниматься еще и зарвавшейся мелкой шушерой, Прошутто предпочитает не думать и просто делает то, что должен. Интересно, сколько им заплатят? Еще меньше, чем в прошлый раз? Они угрохали кучу времени и сил, и ему надоело получать подачки, им всем надоело, но выбора нет - никто не хочет повторить судьбу Сорбета. Приходится и дальше выполнять чужую волю, сцепив зубы, в терпеливом ожидании момента, который сыграет им на руку и даст толчок к переменам. На любую силу найдется другая сила, подтверждения этому Прошутто наблюдает на протяжении всей своей жизни и работы в Пассионе. Это не самоуверенность, а естественный ход вещей. Сомневаться - нельзя. Когда снаружи скрипит и хлопает дверь, Прошутто еще какое-то время прислушивается, чтобы убедиться, что это Мелоне вышел из дома, а не кто-то из парней вернулся с пробежки. И только потом идет к Ризотто. Штанга ложится на крепления. Прошутто опускается на колени у него в изголовье, отводит волосы с его лба и всматривается в перевернутые черты. Глаза - изучающие, и в них разом так много всего - ничего лишнего, но столько важного, нужного, того, что не покажешь посторонним. Чернота зрачка расплывается по радужке. Прошутто наклоняется ниже - губы к губам, только касание. Потом, разомкнув свои, принимается водить ими по шелковистой мягкости чужих. Собирает и впитывает их вкус, глотает встречное дыхание. Ризотто поднимает руки и заводит их за голову Прошутто. Сзади на шею ложатся его пальцы, поглаживают. Он тоже не спешит, его язык чертит по губам Прошутто самым кончиком, и только потом проникает между ними. Ризотто притягивает его еще ближе, нажимая ладонью на шею, и Прошутто накрывает его рот своим. Каждый новый поцелуй становится глубже. Неудобно, но и оторваться - никак. И Ризотто не отпускает, его пальцы сомкнуты в замок под затылком Прошутто. Языки переплетаются, сталкиваясь, губы горят, и вдохи, выхваченные в коротких передышках, такие жадные и громкие, но поцелуев все равно мало, и не только их. Отстраниться друг от друга все равно приходится. Прошутто заведен, Ризотто - тоже, у него глаза полыхают желанием. Жаль, что время и место не те. Ризотто кладет руку под ключицы Прошутто, удерживая его. - Потом, - говорит он. Его пальцы слегка комкают горловину футболки Прошутто, он будто к себе притянуть за нее хочет, но все же не делает этого. От смазанных касаний кожа вспыхивает. - Давай оставим это на потом. - Наверстывать придется много, - подсказывает Прошутто. - Мы справимся. Сила воли у Ризотто железная. Он облизывает губы, его кадык вздрагивает, и Прошутто с трудом сдерживается, чтобы не наклониться к нему снова. Сочный засос на его шее смотрелся бы отлично, но у них уговор - не оставлять следы на видном месте. И вообще - "потом" так "потом". Где-то на улице сигналит машина. Пронзительный звук отрезвляет, и Прошутто встает с колен - лучше не дразнить себя этой близостью. Ризотто поднимается вслед за ним. Он убирает выбившуюся прядь волос с лица Прошутто и проводит большим пальцем по его нижней губе. Многообещающе. Интерес в его глазах невозможно игнорировать. Но Прошутто тоже умеет быть сдержанным. Ризотто опускается на пол - в упор лежа. Все движения - стремительные, пружинистые, текучие. Клубки мышц на руках напрягаются, когда он начинает отжиматься, лопатки гуляют под тонкой тканью футболки - давно полинявшей из черной в темно-серую, но Ризотто почти всегда занимается в ней. Низ слегка задирается, приоткрывая поясницу. - Поднять тебе нагрузку? - предлагает Прошутто. Без всякой задней мысли - ну, почти. Он так делал много раз. Ризотто долго смотрит на него в ответ. Отыметь взглядом - его особая способность. Когда очень хочется, но момент неподходящий - тоже вариант. - Давай, - соглашается он. Прошутто садится сверху, спиной к его затылку - так удобнее, - но почти жалеет об этом - задница перед глазами выглядит слишком заманчиво. Он складывает руки на груди, только желание лапать Ризотто меньше от этого все равно не станет. Тем более, пока Ризотто весь ходуном ходит между его ног, то поднимаясь, то опускаясь, а звук его тяжелого дыхания прокатывается по слуху. Руки так и тянутся к оголившейся пояснице. Прошутто медленно тянет край футболки на себя, поднимая ее выше и выше, пока взгляд не натыкается на черные линии. Татуировка. Когда он впервые увидел Ризотто, то был почти уверен - у человека с такими глазами их не может не быть, а его принадлежность к мафии развеивала остатки сомнений. Чужое тело - не его дело, он и не спрашивал ни разу, но когда чужое стало своим - сам убедился: ни следа татуировок, даже маленьких. Не то чтобы его это сильно удивило, но стереотип все же сломался. Штрихи местами еще свежие, с едва заметной красноватой окантовкой. Прошутто кладет на них подушечки пальцев, трогая аккуратно. - Притормози, - просит он. Ризотто ложится на пол. Прошутто поднимается и меняет положение, седлая его бедра. Задирает футболку к его плечам - половину спины Ризотто украшает стилизованный скорпион, будто сплетенный из проволоки, с жалом, очень похожим на сердце - нет, это и правда оно, если присмотреться. Прошутто нравится. - Я думал, ты увидишь ее при немного других обстоятельствах, - говорит Ризотто. В душе? В постели? Оба варианта хороши. Но Прошутто не думает, что испортил себе сюрприз. - Смотрится очень... Очень, - емко подытоживает он. - Не болит? - Нет. - Выглядит немного воспаленно. - Только выглядит, - убеждает его Ризотто. - Такая ерунда на мне заживает очень быстро. Это и правда так. Любые раны не задерживаются на нем слишком долго, даже без участия Металлики. Татуировка по сравнению с ними - совсем пустяк. Прошутто взгляд от нее не может оторвать. Она оживает от каждого движения Ризотто. Перед глазами вереницей сыплются кадры: скорпион живет своей жизнью на спине Ризотто, такой отзывчивой к поцелуям и прикосновениям, пока Прошутто трахает его сзади, или пока Ризотто трахает его у стены напротив зеркала, в котором Прошутто может видеть его спину. Встает у него моментально. Он сглатывает и, наклонившись, тычется носом в участок оголенной кожи над горловиной футболки Ризотто, вдыхает - запахи свежего пота и шампуня, не смешиваясь, схлестываются двумя раздельными нотами. Прижимается грудью, накрывая собой. Ризотто не просто горячий - пламенный, - даже через ткань можно почувствовать. Когда Прошутто отодвигается назад, прядь волос выбивается из-за уха и мажет Ризотто по спине. Он знакомо реагирует, поводя лопатками и коротко вздрагивая, от этого у Прошутто живот поджимается и в горле разом пересыхает. Он рисует дыханием и прядью волос по черному контуру рисунка. Не выдерживая, сменяет их губами и языком - целует и вылизывает переплетения линий. Ризотто отзывается еще острее, опускает голову, выгибаясь. Мышцы так и ходят под кожей. - Я охренеть как хочу тебя, - негромко говорит Прошутто. Голос от возбуждения сдавленный. Он ведет ладонями по талии, ребрам, гладит Ризотто по всей спине, проходится губами по взмокшей шее, трется о его ягодицы. А потом ныряет рукой под резинку его трусов, проезжается тыльной стороной по влажному пятну смазки на ткани и обхватывает член - твердый, ощутимо дернувшийся в ответ на прикосновение. У него самого в трусах жарко и мокро и стоит так, что даже думать становится сложно. И он не думает, а делает. Он знает, как сделать так, чтобы Ризотто не смог сдерживаться, и быстро перебирает пальцами - обводит, потирает, сжимает, скользит ими в нужном темпе. - Не... - Слова теряются в глухом стоне. Ризотто напрягается - весь, целиком, - все еще пытаясь себя контролировать, чуть прогибается и подается назад, вжимаясь в Прошутто. - Не здесь, - заканчивает он на выдохе. Прошутто всего перетряхивает от тона его голоса, в котором клокочет удовольствие. Вообще-то, можно не переживать о том, что их могут застукать - наружная дверь открывается с такими звуками, которые даже мертвого разбудят. Лучшей сигнализации не придумаешь. Но времени у них все равно не так много - а его хоть когда-нибудь бывает достаточно? - и Прошутто не теряет его зря. Ладонь Ризотто накрывает его руку поверх спортивных штанов, но все-таки не отстраняет, наоборот - он сгибает ногу в колене, чуть отводит ее, чтобы стало удобнее, и, качнув бедрами, толкается в кулак Прошутто. Слова у Ризотто никогда не расходятся с делом, такие моменты - исключение, которое он может себе позволить. Плохо, что его лица из такого положения не видно. Ловить каждую мельчайшую перемену в его чертах - отдельный вид наслаждения. Сейчас Прошутто может только дыхание иногда задерживать, чтобы оно не мешало слушать частые вдохи и выдохи Ризотто, ловить всем телом отголоски его ощущений. И смотреть, как его пальцы - красивые до одури - то сжимаются, то разжимаются, то стискивают выступ согнутого локтя, пока он лежит, уткнувшись лбом в сложенные руки. Достаточно вспомнить, как эти пальцы ебут его или смыкаются на его члене, чтобы возбуждение внизу живота вскипело до такой степени, что стояк стал почти болезненным. В кровь будто кипятком плещет напополам с абсентом. Прошутто теснее втирается в ягодицы Ризотто и порывисто целует его спину. Прядь волос продолжает вытанцовывать по ней, изводит легкими смазанными касаниями. Прошутто и не думает заводить ее за ухо, хотя очень хочется - она мешает, волоски липнут к мокрому лбу. Еще больше хочется подрочить себе, но он только быстрее двигает рукой по члену Ризотто - он истекает смазкой, головка от нее совсем скользкая. Влажно целует его горячую кожу и слизывает солоноватую испарину, там, где вскинутый хвост скорпиона переходит в жало-сердце, - Ризотто запрокидывает голову, поводя плечами. Прошутто трогает губами позвонки, покрытые рисунком, но останавливается, с трудом - зацеловал бы до стонов. Не все сразу, кое-что лучше оставить на потом, времени все равно нет. Не удержавшись, кусает возле лопатки. Ризотто напрягается. Уже не от того, что пытается сдерживаться, - полностью отпускает себя. Его всего прошибает ощутимая волна дрожи, ярко отдаваясь у Прошутто внутри, и это просто с ума сводит, а длинный громкий выдох - добивает, толкая к самой грани. Ладонь облепляют густые теплые капли. Ризотто заводит руку назад, просовывает ее под живот Прошутто, нашаривая член, - Прошутто приподнимает бедра, упираясь коленями в пол, - сжимает поверх штанов и проводит по нему прямо так - быстро и сильно, так, как надо, несколько раз. Этого хватает с лихвой. Кончать прямо в трусы - так себе идея, но Прошутто уже плевать. Ему хорошо. Очень. Тренировка удалась.