пригретый

Naruto, Metal Gear (кроссовер)
Слэш
PG-13
Завершён
3
автор
And I like it бета
Размер:
6 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
3 Нравится 2 Отзывы 2 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Время — паутина. Бесконечность.       Сколько угодно можно сидеть, сгорбившись; читать, проходить взглядом по знакомым, родным, выученным наизусть — до тошноты — строкам. Можно целую вечность тонуть в собственных мыслях, не планируя выбираться из них, просто потому что так — привычно. Просто потому что будто бы другого не бывает вовсе. А? Всё это — лишь сон? Нет.       Мир материален. Реален. Соткан исключительно из чёрных нитей — создатель либо мрачный, либо строгий. Просто как ещё объяснить то, что вокруг всё темным-темно? И причина явно не в выключенном свете. Там, за окном, видны лишь далёкие огни. А всё остальное — задушенное черное небо — цвета смолы поглощающее в себя весь свет такое бесконечное и чужое       Он боится — провалится туда, затянет его, выбраться уже не сможет никогда-никогда. А ему это не надо — он и так уже потерянный, замурованный глубоко сам в себе. Не достать. И доставать его не надо — просто не усугублять. С последним он, кстати, сам прекрасно справляется. А реален ли он?       Хатаке Какаши. Фамилия и имя — на месте. Знакомые, выученные наизусть. Руки. Шершавые из-за мозолей… У обеих рук одинаковая температура. Они холоднее его же щёк, а если коснуться руками лба, тот покажется кипяточным. Тело у него есть. Оно живо и дышит, оно функционирует, оно — для органов клеть. Кровь бежит по сосудам беспрестанно, заставляет сердце биться — не знает туша, что всё это уже ни к чему. Потому что Хатаке Какаши, кажется, мёртвый на самом деле. Умер — и не заметило этого тело. Решило продолжить функционировать. всё зря. Но достучаться до него никак — не слушается, зараза. Как и сам Какаши Хатаке. А где он? Это его дом. Или просто место, в котором он обитает. Есть ли дыра в груди? Нет. Есть ли желание жить? Нет. Фотография в руках? Да. На месте? На месте. С кем же ты говоришь, Какаши Хатаке? Сам с собою? Да? Вопросов много, ответов всё меньше. Какаши Хатаке перестал говорить. Всё это тянет на дно.       Можно ли понять, что находится в голове другого человека? И если да, то захочет ли этого хоть кто-нибудь? А если захочет, и узнает, не пожалеет ли он об этом? Не решит, что и так предостаточно самого себя, лишнего взваливать на себя не стоит?       Какаши Хатаке в искреннюю любовь не верил. Для него это было детской забавой, вялотекущей шизофренией, которая со временем перерастает у людей в натуральную одержимость. Какаши Хатаке этим никогда не страдал, потому попросту не понимал. Но книжки читал. Он видел — читал. Видел — в шкафу уделена целая полка. Видел. И все фильмы те видел. Вместе смотрели. Болтики. Шурупчики. Это не то, из чего люди состоят, Хатаке Какаши. Хатаке. Какаши. Тогда ты не человек.       Смешок. И это правда.       Смешок. Правда.       Нет больше смешка. Нити светлеют, время становится вязкой субстанцией. Мозг — каша. Болтики и шурупчики. И правда… Реален ли ты сам? ***       Натужный скрип кресла. Привкус соли. Место старое, всеми покинутое. Или не всеми? В начале всегда равнодушие. Но рождаются ли младенцы равнодушными? Равнодушными ли находятся в утробе матери? Он не знает. Знает только, что некоторые люди, появившись на свет, не кричат. Такой же отличительный их знак, как цвет глаз, волос, кожи… Их запах. Запах тел изнутри, запах тел снаружи. Запах секреции желёз. Запах слёз — тоже секреция, но хочется отнести в отдельную группу. Плачет ли он? А плакал ли он?       Небо — выстраданное полотно. Звёзды. Горячо, больно, он открывает рот — рассказывает всё что знает о них. Не знает, откуда. Но он много что помнит. И о звёздах знает тоже много.       Хитрые сплетения, схемы, серебряные огоньки. Очевидные истины, которые знают все, неожиданные факты, находящиеся где-то во внутренних складах, в памяти. Глубоко и при том совсем нет. Он и не подозревал, что помнит это. Не подозревал тогда, что его действительно слушают. Небо всегда разное. Всегда. Ладони тёплые — тактильные ощущения в норме. Сухие. Грубые. Пахнет мусором и грязью. Мучения. Не больно, просто… нет…       Складное помещение. Пыльное, глубокое, высокое, бесконечное. Множество ящиков, запах опилок, осознание того, что совсем, ты совсем не жив. Он всё запоминает. Он всё помнит. Мозг — картотека. Память.       Хатаке Какаши. Память — жёсткий диск. Мозг — процессор.       Какаши Хатаке.       — Отлично. С этим разобрались, — голос прорезает пространство, открывает путь в голове, освобождает мозги от ваты. Зелёная лампа на столе, слишком яркая для того, чтобы использовать её по назначению. Глаза слезятся. — Как дела? Собственные конечности едва движутся. Может, их и вовсе у него нет? Он совсем не удивится. Фотография на своем привычном месте. Больше ничего подмечать не хочется.       — Хорошо. Вранье. Он — зияющая рана? Или? Или, может, просто человек — уставший. Человек ли?       — Вранье. А ты всегда хорошо меня понимал — это воспоминание. Улыбка.       Небосвод — горящий. Будто вновь началась война, будто руки снова по локоть в крови. Будто не тревожит это больше — не костяная это крошка, не хруст, не предсмертный хрип. Не собственное загнанное дыхание — они не люди. И он не человек. Небо — кровавое, будто снова разверзся Ад. Снова? Ни единого облачка. Не к дождю. Об этом ли стоит думать? Внутренности. Мокро, холодно, и всё тело дрожит — будто бы было способно на это вообще.       Рассказать всё это легко. Он — процессор. Его память — жесткий диск. И пусть есть то, что он хотел бы стереть из своего сознания навсегда, он хранит. Всё хранит. Холод железа. Смрад. Тухлая вода. Тараканы. Трупы. Трубка. Трубка. Трубка.       Капельница. Капельки идут друг за другом, быстро, быстро, без остановки, неустанно. В них не жизнь, в них не яд, он… не знает, что в них и зачем они. Ладони холодные и сухие. Прикосновение к щекам. Короткий поцелуй. В лоб… Почему? «Спасибо».       — Как дела сегодня?       — Зелёная лампа слишком яркая. Он запомнил: кивок. Лицо. Глаза. Лампа. Зелёная. Слишком яркая. Освещает лицо; Хатаке Какаши.       — Знаю. Тогда почему? Небо синее.       Трава мягко гнётся под ладонями. Он откидывается назад, смотрит; он не может поверить. Это тепло, это воздух, это он сейчас смотрит, улыбается. «Я помню всё. Я помню тот день — ты подобрал меня. Я не брошенный котенок, и ты не был похож на сердобольного человека. Просто, быть может, ты решил — почему бы и нет? Ты всегда был таким. Уж я-то помню. Знаешь, я помню всё. Всё». Не болтики и не винтики. Гораздо более сложная система, не сравнимая с человеком. Но в чем же её смысл? Перед ним находится кто-то не менее сложный. Однако, живой. Теперь-то точно живой. Видно улыбку под медицинской маской.       «Ты такой же, как я». Это понимание должно быть грустным, но оно нежное и теплое. Он помнит всё. В отличие от неба, он всегда одинаковый.       — Когда-то ты был всего лишь говорящей головой. Представь, какая это жуть? — Он смеётся. У него дома чисто. Он. Он смеётся в ответ тоже. Не знает почему. Залез в окно, лишь бы увидеть. Помнит всё, может воспроизвести в памяти всё, что ему когда-либо говорили. Любой голос, любую интонацию. Любое прикосновение. Но приходит вновь, как попавший в эту нехитрую ловушку, как мышь, настоящая дурочка, бегущая на сыр. Он далеко не такой примитивный, как она, но ему тесно в собственном теле. Хочется увидеть. Жажда новой информации.       — Я рад, что ты вырос, — запомнить. Запомнить. Процессор гудит; но всё хранится в коробке. «Хатаке Какаши» — привычные слова, написанные синим маркером. Это его почерк — мелкий, аккуратный, выведенный уверенной, однако, рукой. Небо уже совсем, совсем не волнует, но проверить стоит — темное. Облачное. Осадков в ближайшее время не наблюдается.       — Всё благодаря тебе.       В доме чисто. Светлые стены… Фотография. На ней — лица. Девочка и два мальчика. Из всех их выжил только один. Небо… сегодня…       Мягкий вздох. Прикосновение. Он помнит — это было так давно. Всеми брошенный, замерзший, проржавевший, не физически, так душевно. Не брошенный котенок, и вовсе даже не человек — уже давно не человек. Кусок металла. Могли бы подобрать, подлатать, устроить у себя — он мог бы работать. Послушно. Вряд ли бы смог наложить на себя руки — да и проблемно это будет, особенно когда тело слушалось едва-едва. Особенно когда думать так тяжело, особенно когда под глазами только прошлое — плохо помнить сразу всё. Но одновременно и хорошо — потому что Хатаке Какаши он смог запомнить от начала и до конца. Его руки — и тёплые, и холодные — это до сих пор непонятная система случайностей. Всегда неожиданность. И как тот, согнувшись, плакал. И как соскребал ногтем ценник с тетради. И как дышал, продолжает дышать — вдох, выдох. Пальцы нащупывают. Аритмия. Сам он — грузный, неловкий, железный, холодный, жесткий, жесткий, жесткий и жестокий, но он помнит, как обнимали его всё равно мягко и тепло. Гладили. И целовали — процессы нагреваются, запоминая так сильно и крепко, как могли. Забывал он, что на деле не машина он, а человек, пусть тело и механическое. Но запомнить так хотелось. Чувствуешь ли ты меня? Понимаешь ли ты меня? «Меня»?..       Жаль, что я не мог оставаться у Какаши вечно, хотя очень, очень хотелось. Я сам однажды сбежал, а потом приходил вновь и вновь. Он всегда ждал. Смотрел и улыбался. Не ругал за то, что залезаю прямо в окно.       — Как там твои болтики?       — И шурупчики? Хорошо. Замечательно.       «Я скучал по тебе».       Ныряю из ночи в теплый, светлый дом. Подхожу ближе, и не отмечаю взглядом больше ничего — мной захвачен только человек, сидящий на кровати. Уютный, расслабленный, с прикрытыми глазами — засыпает. Реален ли ты? Я — приголубленный котенок. На небо больше не смотрю.       — Лампа. Слишком яркая, — щурюсь. И улыбаюсь.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.