Одна попытка

      – Что солдаты разведки умеют делать лучше всего?– спрашивает молодой парнишка, на вид которому не больше семнадцати лет.       Эрвин задумчиво смеряет его взглядом, задерживается на рыжих волосах, останавливается на мёде глаз, гоня прочь настойчивую зелень той, которую уже точно не вернуть. Разве возвращаются с пробитой дробью головой? Смит уверен, что нет.       Мальчик всего лишь новобранец. Ещё с таким восторгом взирающий на него, на Аккермана, Ханжи, Эрена. Словно они и есть те боги, вместо пресловутой религии стен, словно, вот он пантеон всемогущих и бессмертных прямо перед ним.       Блондин говорит честно. Быть может он ещё одумается и убежит поджав хвост в военную полицию? Спасёт его душу от ещё одного бремени весом в целую жизнь, которых собралось и без того достаточно.       – Умирать.       Мальчик мрачнеет на глазах, но Смит этого не видит, заворожённый прошлым, которое заволакивает взгляд цветастой пеленой. Возвращая мужчину в точно такой же разговор, но с той, совсем другой.       Он тогда и не знал её совсем. Пару раз произнёс имя, такое необычное на языке, когда зачитывал список новобранцев, но в лицо точно не помнил. Нифа. Так её звали, кажется это имя Эрвин вывел себе на подкорке головного мозга, только бы не забыть, только бы не стерлось оно в ярком калейдоскопе событий.       Она тогда тоже была одной из новобранцев. Так же осталась в толпе, совсем редкой, когда они решали для себя куда идти. Девушка, совсем юная и тоненькая словно ветвь, твёрдо стояла на ногах перед ним, сжимая кулак у сердца и не отводя зелень глаз. Эрвин тогда почувствовал позабытый трепет, слишком долгое время его мысли занимала только война.       – Сэр, что люди разведки умеют лучше всего?– её голос смелый, но от того не менее приятный и ласкающий слух. Эрвин только делает вид, что раздумываешь над ответом, зная, что скажет девчонке наперёд, больше желая уберечь, чем загубить.       – Умирать,– слово, такое короткое и правдивое не бьет по ней. Большие глаза не распахиваются шире, как обычно бывает, а приобретают новую решительность. Рыжая девчонка стоит напротив него совершенно спокойно, только уголок розовых губ изгибается в усмешке.       – Тогда мне следует научиться это делать лучше всех,– хрипло говорит она, все больше и больше отпечатываясь в сознании Эрвина Смита ярким образом.       Если он сам является богом для кого-то, то почему она не может быть богиней для него?       Не он начал её выделять. Это было бы слишком глупо и самодовольно выделять девчонку из толпы сильных новичков, такую хилую, только из-за того, что она ему понравилась. Но Ханжи это не волнует и она упорно твердит об успехах молодой разведчицы, раз за разом натыкаясь на неверующий взгляд Смита.       Ну разве может живое воплощение весны быть смертоносным? Ведь Нифа ему кажется именно такой, словно тонкая туманная дымка поднявшаяся над выбравшейся из берегов реки, словно яркое оттаивающее после зимы солнце, словно зеленые луга трав, сочные и пушистые. Так и лоснящиеся на солнце. Он видит её как солнечный цветок, который загнётся как только они возьмут её с собой на вылазку, сгинет понапрасну в пасти титана.       «Может, так лучше?» думает Эрвин перед тем, как решительно подписать приказ о включении Нифы в группу разведчиков отправляющихся за стену. Может, после того как она сгинет в там, то и мыслей о ней поубавится?       Эрвин не знает наверняка, просто готовится к тому, чтобы прочесть её имя в списке павших. Готовясь не захрипеть от досады и отчаяния, ведь стоило бы её уберечь ещё тогда, на отборе.       Но она возвращается. Раз за разом, вставая на построении прямо перед ним, смотря ему в глаза смело и бойко, словно только скажи он ей она бы прямо сейчас оседлала лошадь и снова отправилась за стену. Эрвин пропускает тот момент, когда девчонка входит в круг доверенных лиц.       Наверняка, да даже точно, Ханджи постаралась, но негодования его не разделяет никто. Даже Леви и тот уважает маленькую юркую разведчицу, без опасений и подозрений высказываясь в её присутствии. Она становится частым членом их собраний, просто потому «что мне потом ей всего не пресказать» как как-то раз заявила Ханжи. И Эрвин старается смириться, не обращать на зелень глаз, преследующую его никакого внимания, отбросить в сторону мысли о рыжей ржавчине волос.       – Похоже мне не стать лучшей в навыке разведчика,– как-то шутит она оставшись в зале после собрания. Они одни, дверь заперта, а окна настежь распахнуты, так, что по помещению гуляет ветер. – Да уж, – только и может выдавить он, пристально следя за тем, как девушка аккуратно подходит к нему. Она заглядывает в глаза и Эрвин не может думать ни о чем кроме того, какая она маленькая. Своей взлохмаченной рыжей макушкой она не достаёт ему даже до подбородка, может, только если привстанет на цыпочки, но и этого кажется будет мало.       – Наверное оно и к лучшему,– шепчет она ему, завороженно разглядывая, не отрываясь ни на мгновение.       Эрвин чувствует, как задыхается. Как горло сдавливается на вздохе, как рука сама тянется к точеному подбородку девчонки, поднимая его. Они оба молчат, все время пока тела сплетаются в жарких объятиях, пока воздух становится одним на двоих, пока между ними совсем исчезает место. Нифа сладко стонет, хватается тонкими пальчиками за плечи, оставляя красные отметины, цепляется за него как за последний шанс к жизни.       И Эрвин верит ей. Отдаётся целиком и полностью, до сбитого дыхания, которое даже после постоянного бега не приходит в норму так долго, до капелек пота выступающих на груди, до судороги сводящей все нутро.       Он верит ей и после, раз за разом молчаливо целуя пухлые девичьи губы, оставляя следы на тонкой лебединой шее, но упорно храня молчание.       Обещания, признания–это не для них. Это все придумали те, кто был уверен в завтрашнем дне, в том, что проживет свою жизнь до преклонных лет и скончается каким-нибудь серым вечером на накрахмаленных простынях собственной постели. Они же точно знали, что так не будет. Не говоря ни о разведке, ни о том, что происходит между ними.       С каждым разом все сильнее и сильнее отдаваясь своим чувствам, превращая окружающую их обстановку в хаос, а себя в ураган из любви обращённой друг к другу.       Когда он теряет руку, она становится более осторожной. Ходит около него на цыпочках, будто боится, что он вот-вот расплачется, подстать новобранцам и Эрвину хочется смеяться над наивностью девчонки. Его наивной девчонкой.       Постель легко скрипит, когда она садится на его бёдра, упираясь ладонями в живот, медленно склоняя голову. Кожа ремней на ней так же тихо поскрипывает, когда Нифа мягко его целует, выгибаясь дугой стоит Эрвину обнять её, прижать ближе.       Она знает план. Ханжи рассказала ей все до последней крупицы, оставляя девчонку с разбитым «если выгорит». Она не помнит себя от горя, сковавшего сердце тисками, не помнит о их молчании, шепча яростно и горько в его губы «Только живи!». Раз за разом, чуть ли не рыча, чтобы после, задушенной собственными слезами слететь с постели и стрелой покинуть комнатку, оставляя Смита позади и отправляясь с Леви.       Она не возвращается, Эрвин отчего-то знает это заранее чувствуя влагу, что наполняет глаза, стоит ему взглянуть в окно и краем глаза уловить зелень бескрайних полей, которая и заметна-то совсем немного. Леви рассказывает ему как все было, говорит кратко, не распинаясь в замедлениях и отступлениях. Эрвин даже рад этому, но на построении таком привычном за многие годы не может глядеть ни на кого.       Он стоит уперев взгляд в землю, понимая, что все выгорело. Вместе с его нежным весенним цветком, с таким потрясающе воздушным именем. Нифа. Она становится его личным грехом потаённым под рёбрами, где сердце. Настолько глубоко запрятанным им же самим, что когда в него летит кусок камня, разрывая бок, то не задевает это. Хранимое и оберегаемое.       Эрвин, падая с лошади, на мгновение придавленный её весом не чувствует ничего. Даже тоска по жизни его не сковывает, лишь какое-то непонятное ожидание. Быть может их вера не так заурядна? Быть может есть то место где она ждёт его, куда он переместится после смерти.       Эрвину хочется в это верить, ведь перед глазами, вплоть до того как сознание заволакивает темнота только зелень её глаз. Только она, сочная и по-весеннему яркая, такая, что не спутаешь ни с чем другим.       Умирать. Лучшими в этом деле стать сложно, как-то думал Эрвин, гоняя тонкую ручку между пальцев, ведь чтобы научиться у тебя всего-то одна единственная попытка. Которую они оба провалили.