Часть 1
4 июня 2019 г. в 22:11
То, что у дома человека с огненной палкой появляться нельзя, он понимал, а вот то, что бродить ночью у озера опасно — не очень. Заметят русалки, не дай бог, понравишься им, захотят утащить тебя на дно: запоют свою песню, усядутся на раскидистые рога — и поминай, как звали.
Они встречаются совершенно случайно: роняя дудочку в воду, он подходит к воде как раз в тот момент, когда она высовывает голову из воды, видимо, играя с подругами. В её волосах — песок и листья, в светлых, почти прозрачных глазах — любопытство.
Между ними — пара шагов, каменный, если не скалистый берег озера, его жуткая, совершенно неприродная робкость. Она осторожно берёт флейту своими пальцами с перепонками, как у лягушки, и протягивает ему.
Её окликают подруги, такие же эфемерные прозрачные воздушные существа, на каком-то своём шипяще-писклявом языке, но она, бросив на них взгляд, не решается отплыть. Показывает из воды плечи, но не решается смотреть в глаза, прикрываясь занавесью волос. Добрый фавн наклоняется ещё ниже, но им мешает собачий лай. Огромный пёс бежит к хозяину и, прежде чем он успевает что-то сообразить, русалка мгновенно исчезает в тёмной глади воды.
О её имени ему ведает один болтливый эльф, который сидит на красной шляпке мухомора и чинит сапоги. Он шьёт стежок за стежком и продолжает свой рассказ, то и дело укалывая пальцы. Лесных обитателей мало волнует тот факт, что многие, хоть и понимают друг друга, не могут ответить.
Фавны не любят темноту. Не любят шумный плеск воды и силуэты, мерещащиеся в тёмной глади воды. Боятся сумеречного тумана, что наползает на зеркало озера. Но он пересиливает себя и спускается к воде в такой час, надеясь застать её у берега. И — что удивительно, — застаёт.
У русалок чуть прозрачная кожа, огромные рыбьи глаза, которыми они смотрят на мир, и серебристая чешуя, мокро блестящая в свете луны. Она навешивает ему на рога водоросли и тину и заливисто хохочет; так, что гладь воды легонько дребезжит.
В её волосах перья, в них шелестят ветра и волны далёкого, но почему-то родного океана. В глазах у неё звёзды, целые россыпи блестящих камней, как будто кто-то из гномов-умельцев сделал их из кусков самого прозрачного хрусталя. Вечерами звёзды затуманиваются, и через них уже не видно, что там, внутри. Если, конечно, у этих существ есть что-то внутри.
Иногда фавн задаётся вопросом, есть ли у русалок душа. Но ведь если и нет, значит ли это, что они — всего-навсего безразличные ко всему дети лунного света и морской пены, чей век так долог, что успеешь потерять интерес ко всему живому; без разницы, есть ли у тебя то, что заставляет что-то внутри трепетать, или, скажем, петь. Есть ли у бездушных способность мечтать, он тоже не знает. Знает только одно и наверняка: у девы с серебристы рыбьим хвостом есть мечта: она хочет увидеть другой лес, не тот, что виден из её озера. Хочет прочувствовать свежий лесной — не морской! — ветер, хочет, чтобы не мутные водоросли, а свежие изумрудные листья запутались в волосах, мечтает услышать тех диковинных рыб, что сидят на деревьях и способны летать. Быть может, это родственники тех рыбёшек из океана?
Иногда фавну становится грустно и немножко щемит в том месте, где, говорят, находится душа; потому что русалка, прирученная лесом и озером, сама ставшая ветром, вряд ли вырвется отсюда с потоком, сулящим перемены — лес живёт по своим законам и устоям, и он не терпит того, что задумано против его мудрого порядка.
А ещё иногда ему кажется, что русалка и сама это понимает: помечтает-напридумывает себе всякого и застынет в одной позе: думает-думает, и вся становится холодной, и тогда круги воды над её блестящим хвостом покрываются инеем.
Поэтому она растворилась в лесу, в деревьях, которых не видно из озера. Она изучает глубины того, что сокрыто за толщей воды, что не видно большинству жителей леса. Озеро хранит свои секреты, и неизвестно, доступны ли они самим его постоянным обитателям. Ведь, помимо всего прочего, русалочка мечтает показать подводную красоту фавну.
Он играет ей одну из своих мелодий, что услышал в бескрайних зелёных полях, где гуляет ветер, и мальчик-пастушок поёт свою незамысловатую песенку. Она продолжает расчёсывать свои волосы, но взгляд становится туманнее и задумчивее, тогда она поднимает голову и начинает подпевать что-то на своём журчащем языке, которому нет названия и которому не научит ни одна книга в мире, даже самая толстая.
У леса целый выводок прирученных им существ. Они дышат ветром, которым играют верхушки изумрудных сосен, пропускают сквозь себя лучи сумеречного солнца, и сами не замечают, как давно стали питомцами леса.
Лес не терпит ссор и обид. Он, как вековой миротворец, старается делать всё возможное, чтобы его обитатели жили в мире, чтобы им всем было хорошо. В мире людей это называется: «гармония», и даже единственному человеку, живущему здесь, приходится мириться с этими негласными правилами.
Иногда они сидят с другой стороны озера, прямо перед пещерой человека с огненной палкой. И хотя он терпеть не может видеть существ рядом с его домом, он осторожно, стараясь не спугнуть их, наблюдает за ними, пытаясь понять то, что они сами ещё не познали друг для друга.
Фавн не уверен, есть ли у лесных существ душа. Но он точно знает, что именно так и должна пахнуть его любовь — тиной, водяной лилией и летом. Он ведь не сам это придумал — русалка действительно пахнет тиной, водяной лилией и — совсем капельку — летом. И теперь, когда они оба сидят на берегу, верный пёс поднимает тучи брызг, бегая по воде, а её голова покоится на его плече, — от этого становится немного мокро и холодно — добрый фавн мысленно обещает, что покажет ей то, что скрыто за изумрудными ветвями.