Почему дети Его Величества были нелюбимы?

      Хотя Имбер и Найнхарт были политическими заключенными, Азир, нынешний правитель Арболеса, постарался обеспечить им максимальные удобства в тюремной камере, насколько это было возможно. Рамал-младший вообще стал очень заботиться о своих бывших товарищах. О тех, кто выжил после войны. Кто знает, сам он до этого дошел, или министр Язир с Якобом постарались, но факт остается фактом.       Имбер, будучи императорским советником, большую часть своего времени проводил за бумажной волокитой. Он все время что-то читал, что-то подписывал, что-то клеймил печатью империи. Это стало такой обыденностью для него, что сейчас, сидя за решеткой, он совсем не знал, чем себя занять. Конечно, сейчас бы ему никто не позволил работать с документами, но это не означает, что он совсем не может заниматься бумагами. Потому и выпросил у Азира стопку листов и перьевую ручку с чернилами. Имберу казалось, что за писаниной время до конца тюремного срока пройдет быстрее, да и из этого можно извлечь какую-нибудь пользу. По крайней мере, он не растеряет свои навыки.       Найнхарт как-то сказал ему, что если он будет делиться своими мыслями с бумагой, то это поможет ему облегчить тяжесть на душе. К тому, же их потом можно будет оформить в книгу — чем не мемуары? Вот и сейчас Юра, под покровом темноты, когда сокамерник уже видел десятый сон, сидел за деревянным столом, склонившись над чистым листком, освещенным горящей лакримой, и писал:       «Кто бы мог подумать, что сейчас, когда война уже давно закончилась и все мертвы, я продолжу задаваться вопросом, а почему дети Его Величества были нелюбимы?       С самого первого дня, как я был принят на работу во дворец, я познакомился с ними обоими — с Ларкейдом и Августом. Я знаю, что первый не был его биологическим сыном, он обычный демон книги Зерефа, но… как ни странно, но императора он называл именно своим отцом, а Его Величество вовсе не препятствовал этому. Я знаю, что Август — биологический сын императора и волшебницы Мавис Вермиллион, которая нам также была известна как так называемое Сердце Феи. Однако тайна рождения Царя Магии до сих пор покрыта мраком.       Я даже не представляю, знал ли император о своем настоящем сыне и о том, что он живет прямо у него под боком? В любом случае, и с Августом, и с Ларкейдом он общался одинаково, как и с остальными Щитами Сприггана — дружелюбно, но соблюдая субординацию. Как-никак, мы были всего лишь его подчиненными, а он — нашим императором. И все же, если вспомнить, к Августу Зереф относился более уважительно, чем к Ларкейду. Оно и понятно, пускай Его Величество — величайший чернокнижник всех времен, его сын все равно превзошел его в магической силе. Император прекрасно знал об этом. Мы все знали. Потому и боялись его… Сложно поверить, что Царь Магии мертв. Жители Арболеса, насколько мне известно, до сих пор продолжают смиренно молиться и трудиться, надеясь пережить восьмой месяц — месяц бедствий.       Да, у Августа было тяжелое детство. Его нигде не принимали. Его никто не любил. У него даже имени не было, пока его не нашел его собственный отец — император, который и знать не знал, что у него есть ребенок. Императору не нужна была семья. В любом случае, мальчик был не по-детски силен и озлоблен на весь мир. Потерянный, он смешал в себе черное и белое, плохое и хорошее, оказался на распутье.       Интересно, а каким бы он стал, если бы его судьба сложилась по-другому? Если бы его мать узнала и приняла его, встал бы он на ее сторону? Пошел бы он против Зерефа? Стал бы он добрым? В любом случае, сейчас об этом уже нет смысла говорить. История не любит сослагательного наклонения, и я к нему не буду обращаться.       Вот еще что любопытно. А почему Ларкейд продолжал надеяться, что Зереф увидит в нем своего сына? Почему он пытался убить Э.Н.Д.? Ведь он был сильно побит союзниками Хвоста Феи, и все равно, пересилив боль и стыд, добрался до гильдии и вмешался в поединок двух братьев. Ларкейд знал, что Его Величество искал смерти, а единственным существом, способным убить его, был Нацу Драгнил. Ларкейд полез на рожон, за что и поплатился. Не побоюсь этого сказать, поплатился за свою преданность и слепую веру в любовь «отца». Какая ирония, он, Ларкейд, встал на защиту отца и погиб же от его рук за это. Очередное доказательство того, что Зерефу семья не нужна. Он и брата-то своего возродил, чтобы тот смог убить его.       Однажды, прогуливаясь по внутреннему саду дворца, я стал невольным слушателем беседы Ирен Бельсерион и Найнхарта. Женщина тогда сказала, что наш император — эгоист, каких еще надо поискать, и война с Ишгаром аукнется нам. Тогда Найнхарт спросил, почему леди Ирен участвует в ней. И та ответила ему, что все просто — она хочет убить свою дочь и помочь императору сокрушить Акнологию.       Теперь, когда все, в том числе и Его Величество, уже мертвы, я могу согласиться со словами Ирен и со словами Брандиш о бессмысленной войне. Мы опозорили свою империю, опозорили себя и проиграли. Потеряли много людей. Потеряли половину Сприггановой Дюжины. Потеряли императора. А что толку? От империи отвернулись все. Как же это глупо».       Имбер перечитал написанный текст и поставил в конце последнего предложения жирную точку. Оставил подпись и дату в уголке листка и убрал его в папку. Затем отложил ручку, закрыл чернильницу и потушил лакриму. И ушел спать. Сейчас уже поздно думать о чем-либо. Что было, то прошло. А история не любит сослагательного наклонения.