Утро четвертого дня

Быстр и неутомим бег куницы; ложатся под лапы и хорна за хорной остаются позади поля и дороги. Припадает чутким носом к земле быстрый зверёк, тянется слабый след — лиловая нежная дымка, неуловимый прозрачный запах, — и скользит по тонкой нити его золотая бусина, слышится за нею перестук копыт, и разум недостойной спит, храня лишь одно имя. Нареченный Арно берет её в седло, устраивает за пазухой — конь его легко вынес бы двоих, не будь необходимости мчаться, то и дело срываясь на галоп, торопясь отыскать пропавшего в болотах. Запах его окутывает чуткий нос облаком цвета янтаря и пламени, но даже во сне она видит туман цвета сирени и вечернего неба, даже с закрытыми глазами чувствует, где пролёг путь прошедшего раньше и куда поспешить им. В безумной скачке своей они обгоняют ветер, несущий на закат обрывки облаков, и копыта именуемого Каном оставляют широкие просеки в луговых травах, сминая их и сбивая головки неосторожных цветов. Над болотами не видно солнца, и воздух звенит от комариного писка. Повелевающий Волнами пропал здесь третьего дня — так было, когда они покинули крепость, — а ныне занималось утро четвёртого. Мэллит соскальзывает в траву куницей, поднимается девушкой из народа правнуков Кабиоховых. Земля проседает под её босыми ногами, и влага забирается меж пальцев — с названным Арно она ушла босой, накинув лишь верхнее платье. Куницы не ходят по болотам, но она помнит лиловую дымку, тающую в смраде гниющей воды, и бурые прорехи там, где запах Повелевающего Волнами терялся в топях. — Валентин! — окликает первородный. Зов его разносится далеко и теряется без ответа. Посохом становится чахлая березка, умирающая тут же на берегу, — наречённый Арно пробует землю под ногами и делает первый шаг. Мэллит следует за ним — поступь её легка, она идёт, почти не приминая травы, едва слыша комариный стон и почти не ощущая сырости. Сейчас, при свете дня, даже зловещие бочаги, полные неживой воды, кажутся безопасными — будто не скрываются в них тёмные твари, что много страшнее людей. Мэллит переступает с кочки на кочку, принюхивается человеческим носом, но чувствует лишь сырую траву, болотную гниль да тяжелый запах бледных водяных цветов. Они находят Повелевающего Волнами лежащим в тёмной воде. Глаза его закрыты, веки неподвижны, а лицо белее зимнего неба. Кровь высохла на мокрой траве, запуталась в водорослях, оплетающих тело, и окрасила их в бурый и багровый. Должно быть, он упал сюда уже раненым, а твари довершили остальное. Наречённый Арно ступает в воду, проваливаясь по колено. Его глаза тёмны, как окна в полном горя доме, и руки дрожат, когда он, склонившись, касается лба Повелевающего Волнами, соскальзывает за ворот кончиками пальцев, отыскивая жилу на шее. Мэллит опускается на колени прямо в воду. Кровь сыновей Оллиоха не холоднее любой другой, и она чувствует ледяную воду там, где… Наречённый Валентином открывает глаза, и взгляд его полон тумана и серебра. Мэллит не успевает крикнуть. Она чувствует кровь, медленно текущую в застывающем теле, и видит, как на мгновение проясняется взор казавшегося умершим. — Вы… — шепчет он, и голос его похож на шелест камыша в безветренный день. — Мы, — отзывается наречённый Арно. — Держись теперь. Мэллит распутывает водоросли осторожно, как распутывала бы волосы Повелевающего Волнами, если бы вдруг ему понадобилось подобное. Руки его, холодные и бессильные, касаются её рук в колышащейся воде. Наречённый Арно подводит руку под голову раненого, мягко, как головку младенца, поднимает её из воды. Поддерживает плечи, поникшие, облепленные мокрой тканью. Мэллит откидывает водоросли с живота и груди первородного и отводит глаза: одежда на нем разорвана, и видны глубокие следы от когтей, разорвавших кожу и глубоко вонзившихся в плоть. Наречённый Арно поднимает друга на руки, и живое тело уподобляется мёртвому, истекающему водой так обильно, что невозможно увидеть в ней ни крови, ни ила. Повелевающий Волнами не говорит больше и не открывает глаз, лишь тихо вздыхает, когда тело его покидает водную колыбель. — Он был жив, — говорит Мэллит, глядя в неподвижное лицо, — потому что был в воде. Он — из рода Оллиоха. Вода оставляла его живым, берегла, как мать бережёт дитя. Здоровый не говорит ничего. Лишь крепче прижимает к себе раненого, и на его мундире остаются потёки воды и ила. Мэллит касается мокрых, пахнущих травами и водой волос наречённого Валентином. Ей хочется греть его своим теплом, свернуться куницей над оберегаемым сердцем, но она может лишь смотреть, как названный Арно, освободив друга от истерзанного водой мундира, укутывает его в тёплый плащ, усаживает на коня перед собой. — Значит, поедем быстрее, — наконец роняет он. Протягивает руку девушке из народа правнуков Кабиоховых. По его предплечью взбирается куница. Они мчатся обратно так, словно именуемый Каном обрёл быстроту и силу четверых коней, и возвращаются в крепость, когда закат окрашивает небо янтарным и лиловым. Люди выезжают им навстречу, и ведёт их тот, кого называют генералом Ариго. Слова упрёка, скрывающего радость, застывают на его губах, когда он видит поникшего в седле, и тот, кого зовут бароном Райнштайнером, молча накрывает своей ладонью плечо того, кого он сам называет Германом. Наречённый Жермоном принимает Повелевающего Волнами на руки, прижимает к груди бережно, как собственного сына. — С такими ранами не живут так долго. Мэллит соскальзывает в траву куницей, поднимается девушкой из народа правнуков Кабиоховых. Человеческий слух слабее куньего, но она слышит тихий голос называемого Ойгеном, отвечающего другу. — Он должен был знать, что не сумеет восстановиться в такой воде и вернуться без посторонней помощи. Он поддерживал в себе жизнь, очевидно, потому что имел основания думать, что его будут искать и найдут. Мэллит смотрит в изумленные глаза наречённого Арно и лишь мгновение спустя отворачивается, чтобы никто не видел её слёз.