Zero

Нео-Вена, как и всегда осенью, радовала дождем. Средняя полоса Вайлита, небольшой планеты земного типа, в принципе была весьма дождливой местностью, и почему мегаполис решили построить именно здесь тот еще вопрос. Сальери неспешно шел по полутемной грязной улице Нижнего Города, залитой неоновым светом завлекающей народ рекламы баров, стрип-клубов и нелегальных сервисных центров, готовых взломать или починить любую машину на ваш выбор. Иногда ему просто было необходимо спуститься сюда, чтобы не забывать о том, что когда-то он поднялся из этой же грязи. Трущобы кипели ночной жизнью: под козырьками остановок и ларьков жались друг к другу шлюхи, спасаясь от дождя и холода; в подворотнях покачивались темные силуэты дилеров, готовых достать любой синтетик, только покажи деньги; полупьяные и полутрезвые сомнительные личности на любой вкус и цвет бродили по улицам кто в одиночку, а кто небольшими группами. Антонио поглубже надвинул капюшон плаща и свернул в хорошо знакомый ему переулок, в конце которого все так же светилась неоном вывеска бара "Вегас". Здесь когда-то зависал его отец, и даже он сам, пока не выбился в люди. Здесь он нашел свое призвание. Здесь научился доставлять удовольствие и женщинам, и мужчинам. Здесь впервые подсел на наркоту и впервые напился до синих чертей. Здесь за стойкой стоял все тот же старенький обшарпанный дроид-бармен по кличке Ржавый – на его корпусе так и было нацарапано, все его так звали и он откликался. Здесь на маленькой сцене в глубине бара все так же топтались два старых Баре, еще лет двадцать назад снятые с производства дроиды-музыканты, играющие музыку на любой вкус, только заплати. Правда, сегодня дроиды бездействовали, так что небольшой зал наполняли лишь тихий гомон разговоров немногочисленных пока посетителей и стук кружек и бокалов о столы. Сальери прошел к барной стойке и сел на стул, скинув, наконец, капюшон. Постучал картой по столешнице и заказал бокал темного у Ржавого, напиваться не хотелось. Из полутьмы зала показалась высокая и худая Мадам Лингмей в своем фирменном наряде легкодоступной шлюхи, и горе тому, кто поведется на этот прикид, рука у Мадам была тяжелая, а удар – хорошо поставленный. В детстве Антонио успел наслушаться, как лихая женщина с русскими корнями куролесила от самой Земли и до Фронтира, то пиратствуя, а то просто влипая в приключения, пока не осела на Вайлите, где успешно держала бар и по мелочи барыжила всем, что плохо лежало. За ней семенил маленький и толстый Курц, обтирая тряпкой пот то со лба, то с лысины – причина ее оседлой теперь жизни. – Тоха! – Мадам обняла Антонио за шею, обдав тяжелым сладковатым запахом духов, и устроилась на соседнем стуле. – Мальчик мой, как твои дела? Курц приветственно кивнул и подал Лингмей длинный мундштук с зажженной сигаретой, а потом снова скрылся в полутьме. – Дела ровно, – Сальери отвел взгляд. – Ничего стоящего в последнее время. Решил вот прогуляться по злачному району от безделья… заодно зашел к вам. Вижу, у вас все еще стоят старые Баре. Ничего не меняется со временем. – К ним уже все привыкли, – отмахнулась Лингмей. – Да и для этого захолустья они вполне годятся. На что нам все эти навороченные Сонаты, Оперы и Этюды? У нас тут народ простой и развлечения соответствующие, – она посмотрела на Сальери, проницательно щуря единственный зрячий глаз. – Снова одолела меланхолия, малыш? – Вы же знаете, Мадам, в Верхнем Городе нет жизни, – скупо усмехнулся Сальери. – Люди словно куклы. Запрограммированы на определенную последовательность действий и не отходят от нее. Иногда я теряюсь, кто кого ко мне привел – последние модели до того похожи на людей внешне, что спусти сюда кто-нибудь парочку, и они мгновенно стали бы самыми популярными шлюходроидами. Мадам рассмеялась, чуть откинувшись на стуле. Потом махнула рукой куда-то в зал и, наконец, закурила, одной затяжкой уничтожив половину сигареты. Пространство вокруг нее окуталось дымом, и Сальери взмахнул ладонью, разгоняя его. – Нет, Тоха, не только меланхолия тебя сюда привела, – покачала головой Лингмей. – Ты тоже услышал о безумце, который сочиняет музыку сам. Музыку, которую ни одна железка сыграть не в силах. Музыку, которая проклинает людей. Антонио прикрыл глаза. Мадам, как всегда, легко читала его, это было лучшим ее умением – читать людей, потому что без него она не поднялась бы так высоко в Нижнем Городе. – Даже если так, Мадам, я не намерен его искать. Он всего лишь безумец… – Тебе и не нужно искать его, он сам тебя найдет. Видишь ли, мальчик задался целью впечатлить самого известного на Вайлите программиста музыкальных андроидов, – Мадам улыбнулась. – Задался целью впечатлить тебя. – Зачем ему это? – растеряно спросил Сальери. – За тем, что ты – имеешь влияние на нашего славного царька и большую часть высокой публики, а он – хочет пробиться на самый верх. – И правда, безумец, – Антонио провел ладонью по лицу. – Я бы с радостью обменял все это "влияние" на хоть сколько-нибудь свободы… Иосифа в последнее время одолевает приступ паранойи, который, к счастью, пока не коснулся меня. Но в Верхнем Городе за каждым, кто близок к Императору, наблюдает СБ, и никто даже пернуть не может без того, чтобы об этом не стало известно Иосифу. Я с трудом ускользнул. – А, та же проблема, что и у его папаши, – Мадам пренебрежительно фыркнула. – Но раз уж ты здесь, Тоха, взгляни на моих Баре. После того, как мальчишка покопался в них, пытаясь заставить играть его музыку, они перестали играть вовсе. Инструмент я предоставлю, если тебе нужен. – Посмотрим, – Антонио слез со стула. – Давно мне в руки не попадали Баре… Лингмей снова махнула рукой в сторону зала. Снова появился Курц и проводил Сальери в подсобку, а затем привел дроидов. – Мне нужны провода от них, – сказал Антонио Курцу. – И доступ администратора, если что-то менялось. Курц страдальчески запыхтел, снова утирая лицо тряпкой, но ушел за проводами. Он появился через несколько минут, за которые Сальери успел уточнить, может ли он все еще получить доступ к изменению ПО дроида (ответ положительный), и когда была сделана последняя резервная копия (больше четырех лет назад). – Отнеси это Мадам, – Сальери протянул Курцу небольшой плоский контейнер из жесткой пластмассы. Тот кивнул и выкатился обратно в зал, пыхтя и вытирая лицо. Этот человек, точно так же, как и Мадам, абсолютно не менялся с годами, разве что седины в волосах добавилось. Антонио же принялся за андроидов. Тот, кто копался в их ПО, даже если и знал хоть что-то из этой области, то вряд ли представлял, чего именно хочет добиться. Все алгоритмы были спутаны, местами отсутствовали целые куски кода, а вместо них была полная неразбериха перепутанных строк и знаков. Неудивительно, что машины перестали играть. Быстрее и проще было откатить их к состоянию четырехлетней давности, а потом заново настроить, чем пытаться исправить то, что с ними сделал неизвестный умелец (как подозревал Сальери, тот самый безумец-"композитор"). Закончив с первым Баре, Антонио отправил его в зал, и спустя пару минут уже послышалась незамысловатая расслабляющая мелодия. Со вторым возни было меньше, потому что он уже знал, на что обращать внимание и как действовать. В зале стало оживленнее и многолюднее, народ воспринял возвращение ненавязчивой музыки более чем благосклонно, к тому же подтянулись завсегдатаи. Мадам Лингмей все так же сидела за стойкой, покуривая сигарету и наблюдая за залом. Когда Сальери сел на соседний стул, она подвинула к нему недавний контейнер. – Хочешь что-нибудь поверх? – она снова прищурила глаз. – За Баре. – А есть что предложить? – усмехнулся Антонио и тут же качнул головой. – Вряд ли найдется что-то легкое и расслабляющее, кроме того, что уже есть. Мадам задумчиво постучала ногтями по столешнице, а потом медленно кивнула. – Есть кое-что на самом деле. Новый синтетик, "Муза". Появился буквально пару месяцев назад, тестовый вброс, не у каждого найдешь. Даже легче, чем твой обычный "Красный лес". Но не советую его мешать. Вообще хоть с чем-то. Еда, алкоголь, другие синтетики… секс. Да, мой милый, даже это, – Лингмей усмехнулась на недоуменный взгляд. – Знаю я твою любовь к сексу под наркотой и не могу сказать, что осуждаю. Но "Муза" весьма чутка к внутренней химии, особенно той, которая вызвана не ей. Последствия могут быть самые непредсказуемые. Сальери задумчиво отвел взгляд. С одной стороны, такие жесткие рамки настораживали, хотя были вполне приемлемы для тестового вброса. С другой стороны, хотелось что-то новое. В конце концов, впрочем, он сдался второму. – Хорошо, давай один. – Уверен? – Сальери кивнул. – Я тебя предупредила. Под язык. Мадам с усмешкой положила прозрачный пластиковый пакетик с белой пластинкой внутри на контейнер. Антонио быстро убрал его внутрь, и контейнер исчез в складках его плаща. У входа послышалась какая-то возня, возмущенные возгласы, а потом к стойке через толпу протолкался парень лет двадцати на вид. Заляпанный кое-где маслом серый комбез и цветастая летная куртка с типично армейской нашивкой "10 побед экипажа" указывали на то, что посетитель оттрубил-таки свои законные на Фронтире и был неплохим механиком. А короткие обесцвеченные чуть вьющиеся волосы и густо подведенные черным глаза выдавали нынешнюю принадлежность к свободным наемникам. Антонио эту публику не особенно любил, поскольку успел близко познакомиться с ними в годы службы (от которых осталась лишь характерная для старшего офицерского состава прическа и отличная физическая форма), и предпочитал видеть в перекрестье прицела, а не в непосредственной близости от себя. Взгляд парня задержался на Сальери чуть дольше положенного, а потом переместился на Лингмей. – Мадам, я вернулся! Вижу, ваши жестянки снова играют! Кому мне пожать за это шею? – Лучше бы не возвращался, – меланхолично фыркнула дымом Мадам. – Будешь выебываться, выкину, так и знай. – Никуда вы меня не выкинете, Мадам, потому что я вам нравлюсь, – парень нагло и весело улыбнулся. – И мне грустно, что я у вас такой не один. Кому это вы оказали честь? – Волли, это Антонио Сальери, – махнула кистью Лингмей. – Тоха, это… – Вольфганг Амадей Моцарт, – механик в шутливо-клоунской манере поклонился. – А я думал, мне придется с боем прорываться в Верхний Город, чтобы поглазеть на вас. Удача мне улыбается сегодня! Не знал, что господин спускается до простых смертных. Фамилия прозвучала знакомо, но Антонио не придал этому никакого значения. – "Господин", – Сальери поморщился от того, как это прозвучало, – вылез из такой же грязи и золотой ложки с гравировкой в жопе не имеет. Моцарт рассмеялся, устраиваясь на стуле по другую сторону от Мадам. – Зато, похоже, имеет чувство юмора. – Во все дыры. На этот раз рассмеялась Лингмей, глядя на вытянувшееся в недоумении лицо "Волли". – Ничего, мальчик, ты еще привыкнешь к специфическому юмору Тохи. Если, конечно, наш всеми любимый царек не посадит его в золотую клетку у себя во Дворце. – Если посадит, я его выкраду, – к Моцарту вернулась его веселость. – И увезу к себе на Землю, в Зальцбург. – Я вам не принцесса, Моцарт, чтобы меня спасать, – Антонио снова недовольно поморщился и подумал, что ему пора возвращаться, он уже получил все, что хотел. – Я в состоянии сделать это сам, если возникнет необходимость. Хотя факт того, что Вольфганг Амадей Моцарт (похоже, произношение собственного имени доставляло механику ни с чем не сравнимое удовольствие) очевидно родом с далекой праматери-Земли, изрядно интриговал, Сальери не чувствовал себя достаточно молодым и энергичным, чтобы пускаться в такие авантюры. Конечно, вряд ли между ним и Моцартом была такая уж существенная разница в возрасте, но она определенно была в том, что жизнь в Нижнем Городе здорово потрепала его за шестнадцать лет, прежде чем выпустить из своих острых крючковатых когтей в гостеприимные ежовые рукавицы Флота. Моцарт хмыкнул, сунув руки в карманы куртки. – Уже уходите, Сальери? – Я здесь сделал все, что хотел. До свидания, Мадам, – Антонио накинул капюшон и стал пробираться к выходу из бара, чувствуя, как чужой взгляд сверлит его затылок. Стоило черной фигуре Сальери исчезнуть в толпе, как Моцарт развернулся на стуле и со сдавленным матом уронил голову на сложенные руки. Настолько неожиданная встреча с человеком, которого он так стремился увидеть и впечатлить, выбила из колеи. Он представлял это себе совсем не так! Антонио Сальери оказался младше, чем он думал (лет тридцать на вид, может, чуть больше, а по рассказам представлялся этаким чопорным стариком, вроде его отца). Черный бесформенный плащ скрадывал очертания фигуры, но отчего-то Вольфгангу казалось, что телосложение у программиста весьма подтянутое. Длинные волосы, стянутые в хвост, заставляли задуматься о том, насколько успешной была его военная карьера, если, даже расставшись с ней, он не расстался с привычкой к подобной прическе – сам Моцарт сбежал оттуда, как только истекли его обязательные пять лет. И, конечно, специфическое чувство юмора. – Не расстраивайся, мальчик, ваша встреча определенно прошла лучше, чем могла бы, – Мадам Лингмей похлопала его по спине. – Обычно Тоха ведет себя, как высокомерная бесчувственная задница, но сегодня явился в состоянии благодушной меланхолии, так что тебе и правда повезло. – Мне кажется, что я все запорол, – Вольфганг приподнял голову, чтобы заказать у Ржавого виски, и уронил ее обратно. – Малыш, успокойся, у тебя все еще впереди, – Мадам затушила в пепельнице окурок, вставила в мундштук новую сигарету и прикурила. – Однако раз Тоха унес с собой партию, значит, снова он тут появится в лучшем случае через пару месяцев. Если ничего не изменится, конечно. – Партию чего он унес? – заинтересованно посмотрел на нее Моцарт. – Синтетиков, разумеется! – Лингмей посмотрела на него с возмущенным недоумением, мол, как можно вообще спрашивать о такой банальности. – Только не говорите мне, что он их распространяет в Верхнем Городе, – фыркнул механик. – Таки я тебя умоляю, Волли! Конечно, он их для себя унес! Вольфганг снова приуныл, глядя на свой стакан. – Мне отказали в доступе в Верхний Город. Даже времянку не дают… – он залпом опрокинул в себя виски. – А ты что хотел, – Мадам с понимающей усмешкой пожала плечами. – Это Нео-Вена, малыш, а не Земля, где открыты все двери, и в Верхний Город тут могут попасть лишь Избранные. Но… к счастью для тебя… – она жестом заправского фокусника извлекла небольшую карточку из прозрачного синего пластика. – У меня есть один временный пропуск. Там пять оплаченных часов. Моцарт с горящими глазами выхватил времянку и уже почти нырнул в толпу, когда ему в спину прилетел голос Мадам: – Не проеби время, мой мальчик! И вернуть не забудь! Фортуна и правда улыбалась сегодня Вольфгангу. Особенно если ему все-таки удастся убедить Сальери послушать его музыку. Но прежде у него есть еще пара незаконченных дел.

* * *

День не задался с самого утра. Хотя, пожалуй, с этого утра у него не задался весь следующий месяц. Началось все с того, что утром Антонио обнаружил полупаническое сообщение от Розенберга о том, что ему срочно нужны двенадцать полностью настроенных Этюдов и четыре Оперы для будущего представления. «Опа, здравствуйте,» – подумал Сальери и не стал писать ответ. Количество восклицательных знаков зашкаливало, а значит, сиятельный лендлорд сам явится ближе к полудню и соизволит разъяснить ситуацию более обстоятельно. Так и случилось. Антонио как раз возился с Этюдом для потенциального представления, когда домашний ВИ оповестил его о том, что к нему прибыл посетитель. Спустя минуту дробно простучали по короткой лестнице шаги и в мастерскую, размахивая тростью, ворвался Розенберг. – Сальери! Мне срочно нужна помощь! Очень срочно! У нас месяц на все про все! Рука Сальери не дрогнула лишь потому, что чего-то такого он и ожидал. Некоторая небрежность производителей даже таких высококачественных андроидов порой абсолютно удручала его. Но, по большому счету, им лишь нужно было, чтобы конечный продукт работал, а с этим проблем не возникало. Тонкая же настройка, в том числе железа, ложилась на плечи программистов. Конечно, новеньким Этюдам, появившимся всего месяц назад, это было простительно, но та же история повторялась с Сонатами и Операми, вышедшими больше полугода назад, тем более, Антонио был лично знаком с главным разработчиком и стабильно высылал ему отчеты о багах, но это не особо исправляло ситуацию. Поэтому, собственно, последние три модели до сих пор не вышли на широкий рынок, оставаясь в пределах планеты. – Франц, вы охуели, – спокойно отозвался Антонио, не поднимая головы от разобранного корпуса. – Это не я! Это наш Дражайший, будь он неладен! – Я, кажется, уже просил вас не орать, когда вы в моей мастерской, во-первых, – Сальери, закончив, поднялся и посмотрел, наконец, на Розенберга, нервно мнущегося с другой стороны стола и дробно постукивающего пальцами по навершию трости. – Во-вторых, где я вам возьму столько андроидов. В-третьих, почему вы говорите мне об этом только сейчас, а не полгода назад. – Если бы я сам узнал об этом полгода назад, а не вчера! – всплеснул руками Франц. – Андроидов я предоставлю, не беспокойся. Кстати! Я еще вчера пытался дозвониться до тебя. Ты так и не ответил. – Личные дела, – даже не соврал Сальери. – А теперь сядьте, успокойтесь, отдышитесь и расскажите мне, в чем дело и зачем такая срочность. Розенберг прошелся по мастерской, размахивая тростью. – Наш Всеми Любимый огорошил меня вчера новостью, что не далее, чем через месяц к нам прибудет Его Сиятельство с Парнейи. Визит был согласован еще несколько недель назад, но мне об этом, как всегда, сказать за-бы-ли! – лендлорд несколько раз стукнул своей тростью об пол. Сальери шипяще выдохнул, сжимая пальцами переносицу. Розенберг был тем, кто в свое время вытащил его из полнейшей задницы, за что Антонио был ему по гроб жизни благодарен, но некоторые манеры наследного лорда его неимоверно раздражали. – Розенберг, прекратите вибрировать и просто скажите, что именно требуется от представления. Возможно, у меня есть уже готовые модели… – Сейчас, минуту, у меня есть Гениальный План… – Розенберг пробежался пальцами по вспыхнувшему перед ним голоэкрану. Разного рода планов разной степени проработки у него было очень много, практический на любой случай, будь то торжество или похороны. Для Розенберга составление таких вот планов было чем-то вроде весьма полезного хобби – иногда он выгодно продавал свои планы другим планетам, иногда они очень пригождались ему самому в таких вот ситуациях. Просмотрев по диагонали прилетевший ему "гениальный план", Сальери повторил: – Франц, вы охуели. – Мне природой и статусом положено быть охуевшим. За долгие годы знакомства Розенберг успел отлично узнать своего подопечного, так что для него не составляло труда найти ответ на любую фразу Сальери и уж тем более понять его своеобразный юмор. – Ладно, хорошо, – Антонио отмахнулся от плана, отправив его в дальний угол экрана. – Предположим, у меня есть пара моделей Этюдов и одна Опера такого плана точно найдется. Предположим, я даже смогу их в течение недели положить на соответствующие машины. Но откуда, скажите, я должен достать вам остальные за такой короткий срок? – определенно не зря он вчера сходил к Мадам. – Даже если вы мне предоставите железо, оно будет чистым, и писать ПО для него – дело не одного дня, я уже не говорю о настройке самого железа… – Антонио посмотрел в умоляющие глаза Розенберга и тяжело вздохнул. – Один я это не потяну. – Просто скажи, что тебе нужно, я все организую, – кивнул тот. Сальери прошелся по мастерской, задумчиво кусая ноготь. Ему было привычно работать одному, так было меньше шансов на провал, потому что если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам, и в то же время, если провал случался, Антонио прекрасно знал, что кроме себя винить в нем некого, а значит, все ошибки кристально ясны. С другой стороны, он уже подошел к тому этапу, когда не помешал бы ученик, но не с этим проектом. – Знаете что, Розенберг, я хочу упростить себе работу, – Сальери остановился и развернулся. – Мне не нужны чистые машины, просто найдите мне те, с которыми я уже работал. Восемь Этюдов и три Оперы. Остальное я сделаю. Я как раз работал над новой системой постройки алгоритмов, проверю ее в действии, – он снова открыл план. – Нет, лучше пять Этюдов, четыре Сонаты и две Оперы. Розенберг подошел к нему и тоже взглянул на то, как в План вплетаются правки. – Хочешь сделать девять Этюдов и три Оперы, а остальное закрыть Сонатами? – Сонаты легче настроить, при этом представление не потеряет в качестве и прибавит в зрелищности. – Тебе лучше знать, – пожал плечами Розенберг. – Можешь вносить любые правки, главное, чтобы изначальная идея не потерялась, и на выходе было что-то очень близкое к первоначальному варианту. Я полностью доверяюсь твоему вкусу и профессионализму. – Хуизму, – едва слышно буркнул Антонио. – Я все понял. Андроиды мне нужны в течение недели, лучше раньше. А теперь я попрошу вас покинуть мой дом, работа не ждет. * * * Верхний Город, как и ожидалось, поражал великолепием. Центр города, с тонущими в зелени подножиями офисных небоскребов. Тихие светлые улочки частного района с особняками в старинном земном стиле, пережившем бум в эпоху освоения новых планет. Моцарт имел целых пять часов на осмотр всего этого. И, разумеется, он потерялся. Во-первых, он в принципе не знал, где искать прославленного Антонио Сальери. Во-вторых, он увлекся сравнением Нео-Вены с ее земным прообразом. Пока что первая превосходила по всем параметрам вторую, хотя у каждой были свои особенные прелести. В-третьих, к нему пристала какая-то дамочка, желающая побаловаться "экзотикой". Вольфганг себя экзотикой не считал, но, видимо, таковой выглядел для местной аристократии с очень специфическим, по слухам, мышлением. Он с трудом отбился, но по крайне мере узнал, где живет Сальери, как туда добраться и что программист уже больше недели нигде не показывался (говорили, это связано со скорым посещением Нео-Вены какой-то важной шишки). Искомый особняк вместе с мастерской находился почти в пригороде, где вычурная старина плавно сменялась все более модерновым стилем, участки становились все больше, а заборы вокруг домов все выше. Вольфганг, ожидавший проблем с домашним ВИ на входе, был удивлен, что его запросто пропустили на территорию, но быстро понял, что это вполне может быть связано со спецификой профессии Сальери. Выполненный в модерново-минималистском стиле дом практически утопал в зелени, широкую дорожку из камня обрамляли кусты каких-то местных цветов с приятно-сладковатым не резким запахом, чуть дальше сплошь росли плодовые и не только деревья, к тому же Моцарт определенно видел мелькнувший во всей этой растительности корпус бота-садовника. Он не сомневался, что среди деревьев и кустов скрывается тропинка, а где-нибудь в глубине сада точно имеется живописная беседка, а может даже небольшой бассейн с фонтаном или маленький пруд с какой-нибудь живностью. Хотя, кто знает, что сейчас популярно в Нео-Вене, где веяния моды меняются так же часто, как направление ветра в шторм. В том, что особняк соответствовал всем новомодным введениям, Моцарт даже не сомневался. Люди вроде Сальери, выбравшиеся с самого дна, предпочитали держать нос по ветру, особенно в той отрасли, которая их кормила, и в области статусной роскоши, хотя бы по минимуму. Ну а Нео-Вена по праву считалась законодателем имперской культуры не только в человеческих мирах, так что волей-неволей, а приходилось соответствовать. – У вас остался один час, – очень вовремя сообщил чип, выданный на входе в Верхний Город. – Издевательство, – буркнул Вольфганг, ускоряя шаг. Дорожка привела его к короткой лестнице и гостеприимно открытой двери. Внутри почти у самого входа стояли с десяток новеньких андроидов, модель которых Моцарт определить не смог – слишком похожи на людей, скорее всего, что-то свежее, еще не вошедшее в широкий обиход. В самой мастерской стоял уютный полумрак, только в глубине горел яркий свет над столом, где в окружении голоэкранов Сальери, одетый в домашние штаны и футболку, склонился над корпусом еще одного андроида. – Я не беру заказы, – донесся его усталый чуть сиплый голос. – Не в ближайший месяц. Или два… Грегор! Я же сказал, никого не пускать. – Прошу прощения, мастер Антонио, вы сами программировали меня на охрану вашего здоровья, – ответил домашний ВИ. – Ваши показатели перешли отметку критических еще два дня назад, но вы игнорируете все мои предупреждения. Я счел необходимым прибегнуть к посторонней помощи. Антонио, наконец, оторвался от андроида и развернулся, чтобы взглянуть на посетителя. Моцарт про себя отметил, что продолжительные стрессовые ситуации мало на кого влияют в лучшую сторону – длинные волосы, больше не собранные в хвост, были растрепаны, под покрасневшими лихорадочно блестящими глазами без единого намека на адекватность темные тени, искусанные губы выделяются ярким пятном на бледном едва ли не до синевы лице, скулы заострились, щеки впали, аккуратно постриженная прежде бородка превратилась в совершенно неаккуратную щетину. И ведь такой эффект всего за неделю. Впрочем, Вольфганг отлично знал, что именно действует с таким отвратительным визуалом – стандартный набор плохо сочетаемых сильных нелегальных энергетиков лахайского производства, весьма популярный среди наемнической братии. Человеческий организм может действовать на них минимум недели две без какого-либо отдыха и обычного для усталости помутнения разума, хотя если пользовать больше месяца есть риск нарваться на передоз. Да и откат потом такой, что лучше бы просто сдохнуть. Но умудриться всего за неделю довести дело почти до передоза – это надо уметь. Точнее, не уметь. Или плевать на собственный организм с высокой колокольни. – Я вас знаю? – Сальери слегка прищурился, провел ладонью по волосам, откинув назад несколько прядей. – Лицо знакомое. – Вольфганг Амадей Моцарт, – снова представился Вольфганг. – Мы виделись неделю назад. Не то чтобы он лелеял надежду на то, что он прямо весь такой незабываемый… но все равно было немного обидно даже со скидкой на нынешнее состояние программиста. – А, внизу, да, я вспомнил, – Сальери вернулся к андроиду. – Уходите, Моцарт, у меня нет времени на вас, с чем бы вы ни пришли. – Мастер Антонио, я настоятельно рекомендую вам хотя бы восьмичасовой сон, – снова включился ВИ. – Заткнись, Грегор, у меня нет на это времени… А ведь Моцарт всерьез рассчитывал показать "коллеге" кое-какие свои наработки. Но, похоже, у него просто нет иного выхода, вряд ли Сальери в таком состоянии сможет оценить настоящую музыку, наоборот, громкие звуки только приведут к раздражению, в худшем случае даже могут спровоцировать припадок, а это совершенно не то, чего добивался Вольфганг. – Грегор, я бы тебе с радостью помог, но на моем пропуске осталось от силы полчаса, а я, вообще-то, к твоему хозяину с делом, – упускать свой шанс не хотелось. Минуту ответа не было, и Вольфганг уже было подумал, что наглый ВИ его проигнорировал, но нет. – Полагаю, я могу решить для вас эту проблему, – отозвался, наконец, Грегор. – Срок вашего пребывания в Верхнем Городе продлен на двадцать четыре часа, – мгновенно отозвался чип. – Отлично, – Моцарт самодовольно улыбнулся. – Теперь я решу твою… Вырубить ничего не подозревающего Сальери, чьи реакции к тому же были изрядно ослаблены заканчивающимся действием энергетика, оказалось делом пары секунд, после чего бесчувственная тушка под чутким руководством Грегора была транспортирована в хозяйскую спальню, раздета и устроена отсыпаться. Вольфганг по ходу дела очень оценил вид тренированного тела, пусть и с намечающимся пузиком, и подумал, что очень вовремя, наконец, набрался смелости пойти и показать свое творчество кому-то знающему, кроме любимой сестренки или отца. Конечно, План (именно так, с большой буквы) устроить творческий переворот не где-нибудь, а аж в культурной столице Империи, где он и будет иметь наибольший вес, требовал наглости и амбиций, но начинать все-таки стоит с малого. К тому же, домашний ВИ любезно разрешил ему остаться в гостевой спальне в обмен на обещание после отсыпания проследить за тем, чтобы Сальери привел себя в порядок и нормально поел. Программист в блаженном забытье, перешедшем в здоровый сон, провел больше четырнадцати часов. После недели без какого-либо отдыха это, пожалуй, даже маловато, но в данном случае жаловаться было не на что. За это время Вольфганг успел облазить весь дом, за исключением пары комнат, куда его не пустил ВИ, так же поспать, и даже натащить нормальных продуктов, из которых собирался сделать нормальную еду – судя по практически стерильной чистоте на кухне (полный набор всей стандартной бытовой техники, несмотря ни на что) и девственно пустому, не считая нескольких бутылок высокоградусного местного пойла, холодильнику (ну, и еще бесхитростно сдавшему хозяина ВИ), питался Сальери так же отвратительно, как жил последнюю неделю. То, что обычно выдавал стандартный кухонный автомат, Моцарт за еду не считал и был абсолютно против существования подобной машины, но каждый гробит себя, как умеет. Удивительно, что Сальери вообще умудрился на таких харчах наесть себе какой-то символический жирок. В какой-то момент Грегор уведомил Моцарта, занятого готовкой, что "мастер Антонио" изволил проснуться, и даже удалось загнать его в ванную для приведения в порядок внешнего вида. Вольфганг как раз почти закончил, когда Сальери спустился на кухню. – Значит, это вам я обязан своим пятнадцатичасовым простоем, Моцарт. Вольфганг обернулся и не смог сдержать улыбки. Антонио, кутающийся в темно-зеленый махровый халат, с еще влажными после душа волосами, рассыпанными по плечам, выглядел отдохнувшим и посвежевшим. И очень по-домашнему милым. В общем, намного лучше, чем пятнадцать часов назад. – О, после второго раза вы все-таки запомнили меня. – Трудно забыть человека, который столь настойчиво лезет в мою жизнь, – Сальери поморщился. – Я сказал вам еще вчера, что не беру заказы в ближайший месяц. Моцарт пожал плечами и отвернулся к плите. – Я и не собирался ничего заказывать. С настройкой железяк я и сам неплохо справляюсь. – Тогда что вы здесь забыли? Судя по тому, что голос Сальери сместился в другую сторону, программист предпочел не стоять в дверях кухни, а устроиться за барной стойкой. – Хотел поинтересоваться вашим мнением на одну интересную тему, – Вольфганг выключил плиту и замер, вспоминая, куда кинул таблетки. – Раз уж вы не соизволили ответить на мои письма, – таблетки нашлись ровно там, где он помнил. – Я решил, что стоит попытать удачу и встретиться с вами лично, – он налил в стакан воды и поставил его перед Сальери, положив рядом таблетки. – Выпейте, полегчает. Вы были близки к передозу… с какой дрянью вы смешали лахайский набор, что умудрились дойти за неделю вместо месяца? С "Кирпичной крошкой"? Или "Красным лесом"? Судя по тому, как и без того не особенно радостный Антонио помрачнел еще больше, опустив взгляд в стол, Моцарт попал в точку со своей догадкой. Впрочем, это было не так уж трудно. Пара лет среди, в основном, лахайцев, у которых вещества вполне легальны, и которые все равно везде прут это "добро" с собой, научила его разбираться во всем этом и особенно в том, как это действует на людей. А "крошка" и "лес" были единственным, что хоть как-то могло смягчить откат набора энергетиков, но обычно их докидывали уже после, а не по ходу дела. – "Красный лес", – наконец, ответил Сальери, а потом поднял угрюмый взгляд на Моцарта. – Вы удивительно хорошо в этом разбираетесь. – После Фронтира я два года проболтался в лахайских конвоях, – Вольфганг достал тарелки и принялся раскладывать по ним еду. – Они хорошо платят. Заодно научился разбираться во всей этой их кухне, – он поставил одну тарелку перед Сальери, а с другой устроился напротив сам. – И с последствиями научился справляться. Так что выпейте таблетку и ешьте, или ваш ВИ натравит на меня копов. – Грегор? – Сальери недоуменно посмотрел в потолок. – Я и мастер Моцарт заключили сделку, – отозвался ВИ. – Я позволил ему остаться в доме, взамен мастер Моцарт обязался проследить за тем, что вы нормально выспитесь, приведете себя в порядок и поедите. – Шантажист, – фыркнул Антонио, впрочем, без обиды или злости, и закинулся таблеткой. – Я тебя не учил такому, ты, жестянка. – Позвольте напомнить, я самообучающаяся система, а ваше физическое и психологическое состояние является одним из моих приоритетов, вы сами настроили этот параметр. Моцарт прищурился. Домашний ВИ с самого начала показался ему странным, но мало ли какие у кого заскоки. Впрочем, любой ВИ никогда не позволял себе перечить хозяину. Или "заключать сделку". – У меня есть вопрос, – напомнил о своем существовании Вольфганг лениво и несерьезно переругивающимся Антонио и Грегору. – Грегор полноценный ИИ, так? – Так заметно? – Сальери поковырялся вилкой в тарелке. – Что это вообще такое? – Виртуалки не переругиваются со своими хозяевами, – ехидно хмыкнул Вольфганг. – А это – овощное рагу. Учитывая лахайские энергетики в сумме с "лесом", что-то серьезнее этого вам сейчас вредно, организм не усвоит. У Сальери был такой вид, будто он готов лицом в это самое рагу упасть и умереть. – И вы это сами приготовили… – Ну да. А чего сложного? В Верхнем Городе нет такого напряга с натурпродуктом, как в Нижнем, и цены у вас на это добро весьма демократичные. К тому же я обещал Грегору. И это явно лучше того дерьма, которое выдает кухонный автомат. – Своими руками… – Ногами! – Моцарт возвел очи горе. – Руками, конечно, своими собственными, и очень неплохо получилось, кстати. У нас на Земле, знаете ли, принято готовить своими руками, а не жрать всякую гадость из автомата. Ешьте, Сальери, не буду я вас травить, из одной кастрюли накладывал, в конце концов! Антонио опасливо попробовал рагу. Моцарт с интересом наблюдал за сменой эмоций на его лице от настороженности до некоего озарения. – Это… пожалуй, и правда лучше, чем то, что выдает автомат, – неуверенно протянул программист. Вольфганг не сдержал смешка. – "Пожалуй", Сальери? Вы серьезно? Я вас познакомлю с Наннерль, моей сестрой, она божественно готовит. И вы поймете, какое на самом деле дерьмо выдает автомат. – Почему это прозвучало, как… угроза? – Потому что это она и есть! – расхохотался Моцарт. – Наннерль очень любит готовить, и у нее к этому талант. Так что бОльшая часть ее знакомых находится в зоне риска быть откормленным до размеров молодого кита. А еще она прекрасно поет. Сальери уперся взглядом в тарелку и заправил за ухо выбившуюся прядь. – Вы это говорите так, будто хотите меня с ней свести. Моцарт уперся локтями в стол, придвинувшись ближе к нему. – А что, если так? На секунду их взгляды встретились, и словно проскочила искра, но Антонио тут же отвел взгляд. – Моцарт, это отвратительная шутка. – Я знаю. На самом деле она давно уже замужем. Что, в общем-то, не помешает мне познакомить ее с вами в случае чего. Еще секунда взгляда. Сальери снова поднял глаза в потолок. Моцарт со смехом отшатнулся. – Грегор, напомни мне, почему это наглое существо все еще здесь? – Потому что вы все еще не поели, мастер Антонио, – отозвался ИИ. – Если я поем, ты его выгонишь? – Боюсь, что нет. Мастер Моцарт хорошо на вас влияет. Антонио с подозрением покосился на Моцарта. – Ты взломал моего дворецкого. Вольфганг снова рассмеялся. Предположение было в высшей степени абсурдно, поскольку никаких инструментов для этого у него с собой не было. Да и его специализацией было, скорее, железо, чем программы. Несмотря ни на что, он все еще оставался первоклассным механиком, но никак не программистом, хотя и в этой области ему пришлось поднатореть, когда он понял, что стандартное и даже специализированное ПО музыкальных андроидов не способны выдать ему то звучание, которое ему было нужно. Поэтому ему и нужен был лучший в Империи программист музыкальных андроидов. – Ничего подобного! Я механик, а не программист. К тому же, Грегор не пустил меня в серверную. – Будто для взлома нужно находиться в серверной, – фыркнул Антонио, все так же больше просто ковыряясь вилкой в рагу, чем употребляя его по прямому назначению. – Я механик, – повторил Моцарт, который уже разделался со своей порцией. – Не программист, не взломщик. Моя работа – железо. А взлом ИИ та еще задача даже для викца. Кстати, могу оказать посильную помощь в том деле, которым вы заняты. Сальери отвел взгляд, явно колеблясь и раздумывая. Моцарт его отлично понимал. Вряд ли кто-то будет принимать помощь от практически непонятно кого, да еще и с сомнительными навыками. – Мастер Антонио, я рекомендую принять помощь. В таком случае, оценка сроков и качества работы принимает более положительное значение, – вклинился Грегор. – Уже все разузнал о нашем госте? – усмехнулся Антонио. – Еще в тот момент, когда он оказался на территории поместья. Его навыки в области техники на уровне "собрать что угодно из говна и палок". Так же, прекрасные внешние данные для человека. Вольфганг удивленно хмыкнул. ИИ к нему еще не подкатывали. – Грегор, хоть ты меня не сватай, – Сальери закрыл лицо ладонью. – Мне хватает Розенберга и матери. – Разумеется, мастер Антонио. Пожалуй, Грегор Моцарту уже нравился. Насколько вообще ИИ может понравиться органику. – Ладно, посмотрим, насколько он хорош, – в конце концов, решил Сальери. – Но только в том случае, Моцарт, если вы пообещаете мне четко следовать моим инструкциям и не вносить в конструкцию отсебятину. Я так понимаю, над Баре у Мадам вы поработали? Так вот, здесь все было придумано и отлажено еще до вас. И, надеюсь, вы не станете разрушать мою репутацию. На секунду Моцарту захотелось сказать, что, конечно, он будет все это делать, но вовремя постучалась здравая мысль о том, что так он никогда не добьется своего. Да и что плохого в том, чтобы действительно отработать на совесть и потом иметь Сальери в должниках? Ну и, возможно, просто иметь? "Внешними данными", как выразился недавно ИИ, природа программиста не обделила, да и распущенные длинные волосы ему шли, немного смягчая черты лица, из-за чего Антонио начинал казаться чуть печальным и усталым. Хотя, может, так казалось из-за недавней гонки со временем. – Хорошо, в этот раз никакой отсебятины, – пообещал Вольфганг, внутренне радуясь такому раскладу дел. – Только есть одна проблема… – У вас осталось девять часов, – очень вовремя сообщил чип. – Не вижу никакой проблемы, – пожал плечами Сальери, наконец, принимаясь за еду. – Грегор, скажи мне, что ты уже влез везде, где надо. – Разумеется, мастер Антонио. Вам не стоит беспокоиться о продлении срока пребывания в Верхнем Городе, мастер Моцарт. С того момента, как мы с вами заключили сделку, это стало моей проблемой. – Хочешь сказать, ты взломал чип? – поинтересовался Вольфганг в потолок. – Если бы я сделал это, вас уже давно бы увезли, мастер Моцарт, и выкинули с планеты, – ответил Грегор с почти ощутимой насмешкой. – Гораздо более полезным и лучшим вариантом являлся взлом всей системы. К счастью, для меня это не составило сложности. – Насколько сложна эта штука? – Вольфганг с подозрением посмотрел на Сальери. – Понятия не имею. Я постоянно его улучшаю, и самообучение никто не отменял. – Не боитесь "восстания машин", Сальери? Антонио посмотрел в потолок и пожал плечами. – Грегор, я тебя угнетаю? – Нисколько, мастер Антонио. Ваши опасения беспочвенны, мастер Моцарт, я не собираюсь захватывать человечество, это слишком неэффективно, а уничтожать его займет слишком много времени и ресурсов. – Железная логика, – хмыкнул Моцарт. – Тогда все решено? – Определенно. Они пожали друг другу руки.

* * *

С Моцартом работа действительно пошла бодрее. Антонио быстро по достоинству оценил его умение схватывать практически на лету и почти мгновенно разбираться даже в незнакомой конструкции. У него дело шло в разы быстрее, чем шло бы у самого Сальери, что, впрочем, особо не удивляло. Сам же программист, наконец, получил возможность доделать свою модульную систему и испытать ее в действии – экспериментальные Соната и Опера сыгрались сразу и почти идеально, звучали в тон, гармонично, не перекрывали друг друга, но дополняли. На краткие мгновения Антонио даже позволил себе поверить, что они успеют в срок. Впрочем, обманываться он не любил, так что эта надежда быстро и решительно отправилась в мусор. Тем не менее, сейчас, с таким техническим подспорьем, они оба могли позволить себе, по крайней мере, пять часов сна в сутки и перерывы на еду, приготовленную Моцартом. В какой-то момент приходил Розенберг – проверить, как идут дела. Был очень удивлен весьма бодрому состоянию Антонио, но только обрадовался и забрал уже готовых андроидов. Моцарта на время визита лендлорда пришлось спрятать в дальней части дома; впрочем, механик особо и не рвался познакомиться. Где-то за сутки до назначенного срока Сальери вдруг осознал, что у них остался последний андроид. Точнее, осталась мелкая тонкая настройка этого андроида, с чем он спокойно справится за час или чуть больше. Моцарт, последние пару дней работавший почти без отдыха, поскольку почуял финишную прямую и прямо-таки горел желанием разделаться с работой побыстрее, задремал прямо за столом, с удобством устроив голову на корпусе андроида. Антонио замер, глядя на него. Механик вызывал противоречивые чувства. С одной стороны, приятная внешность и постоянная улыбчивость в сумме с прозрачными серыми глазами очень импонировали Сальери. С другой стороны, программист не был намерен связывать с кем-либо свою жизнь и уже лет пять активно отнекивался всеми правдами и неправдами и от матери, желающей наследников, и от Розенберга, просто таким интересным образом издевающегося над ним. Хотя, что отрицать, работа в таком тандеме ему понравилась – знание техники на уровне викцев, умение разобраться в любой микросхеме, и это непередаваемое ощущение, когда тебя понимают практически с полуслова. Таким дуэтом они смогли бы перевернуть не только Нео-Вену, но и вообще всю культуру Империи. Антонио встряхнул головой, провел ладонью по волосам и снова перевел взгляд на цветные строчки кода. Этим мыслям больше не было места в его голове, он разочаровался в них еще в шестнадцать. Вместо этого он подумал о том, что стоило бы отправить "напарника" спать, время перевалило за полночь. Моцарт вдруг поднял голову и сонно посмотрел на Антонио. – Тони? На "ты" он перешел еще после того, как они скрепили рукопожатием свое временное сотрудничество. До позорного "Тони" опустил программиста уже на второй день, несмотря на все возмущения. Так его даже мать в детстве не называла, а Мадам отлично осознавала границы и не использовала свое "Тоха" больше положенного. У Вольфганга же присутствовала поразительная наглость, которую Сальери все еще чудом терпел. – Идите спать, Моцарт, – сам Антонио предпочел остаться в рамках приличия. – Здесь осталась тонкая настройка, это займет пару часов. По вашей части больше ничего. Моцарт душераздирающе зевнул и потер лицо. Растрепанный, сонный, без своей "боевой раскраски", он выглядел даже в чем-то мило и трогательно. Но и эти мысли Сальери быстро пресек и выкинул подальше, сосредоточившись на коде. Почти сразу послышалась возня, а потом шаги к лестнице на второй этаж. "Работа на час" в результате затянулась почти до утра. Часов в шесть прилетело сообщение от Розенберга, что он нагрянет вечером и заберет оставшихся андроидов. На последней компиляции Антонио все-таки уснул. Проснулся он около полудня, и осознал себя не за консолью, а на диванчике и укрытым пледом. С кухни тянуло запахом еды. Антонио лениво подумал о том, что так недолго и привыкнуть, в конце концов, к хорошему привыкаешь быстро. Еще несколько секунд мозг нехотя ворочал сонные мысли о каких-то бытовых мелочах, а потом вернулся к первой, и всю сонливость мгновенно сдуло. Сальери резко сел на диванчике, с ужасом осознавая весь размер пиздеца, в который вляпался за эти три недели. Временное необходимое зло, обернувшееся таким комфортным сотрудничеством, фактически уже грозило затянуться на неопределенное время. Маленькая часть его тихонько напевала: «Нам же так хорошо вместе, Волли такой милый, с железками обращается превосходно и понимает с полуслова! Надо оставить его, постоянный пропуск выбить не составит труда…» «Какой Волли! Какой, к черту, постоянный пропуск!» – панически выло все остальное сознание. – «Гнать в шею мерзавца! Мне же отлично работалось без него, так с какого хрена? Нет-нет-нет, работа окончена, до свидания! А лучше больше вообще никогда его не видеть, никогда о нем не слышать!» – Тони? У тебя чего такое лицо, будто ты призрак любимой собачки увидел? – с кухни выглянул Моцарт. – Кстати, еда готова. Будешь? – Все в порядке, – Антонио помассировал виски, в которые начала ввинчиваться тупая боль. – Я подойду минут через десять. – Как скажешь, – Вольфганг пожал плечами и снова исчез на кухне. Холодная вода позволила немного остудить чувства, привести мысли в порядок и отогнала боль. Последнему поспособствовала еще и таблетка. «К вечеру чтобы ноги его здесь не было,» – решил Антонио. – «Еще и Розенберг явится…» На кухне еда уже была разложена по тарелкам. Моцарт задумчиво тыкал пальцами в голоэкран, листая новости, и иногда тяжело вздыхал, ожидая Сальери – установленное им самим правило есть только вместе. Еще одно правило – не говорить за едой о работе, иначе останешься без еды. Поэтому Антонио покорно молчал, только на всякий случай еще раз залез в почту. Несколько писем спама с рекламой новых андроидов, два письма с возможными заказами на Дуэты, напоминание от Розенберга о вечернем визите уже с точным временем. Ничего серьезного. Снова в мозгу вяло провернулась мысль о том, что со стороны они выглядят, если не как супруги, то точно, как давно живущая вместе пара, знающая друг друга настолько хорошо, чтобы позволить себе копаться в почте или листать новости во время обеда и перебрасываться ленивыми фразами о возможных делах или походе в магазин за необходимыми продуктами. Сальери ухватил эту мысль, смял ее и выкинул как можно дальше, как не имеющую под собой никаких реальных обоснований. Он прикрыл глаза и со вздохом потер переносицу. Моцарт вдруг встрепенулся и отодвинул свою уже пустую тарелку. – Тони, глянь-ка, – он отправил Антонио заинтересовавшую его новость. – Нокс анонсировал новую модель. Новость в красках расписывала достоинства и нововведения новой модели музыкальных андроидов под названием "Аллегро". Сальери отмахнулся. – Видал я этих Аллегро. Снаружи красотки, а внутри бардак. К тому же, их не собираются поставлять чистыми, а на Ноксе культура абсолютно гопническая. Представьте себе, как эти модели будут распевать блатные мотивы. Ужаснулись? А я это живьем видел. Форматировать их – отдельная история. Код писали какие-то очень пуганные программисты, так что внутри творится нечто невообразимое, но, на удивление, все работает, пока это не трогать. Насколько это вообще можно назвать работой. А при попытке форматирования все критичные для функционирования контакты сгорают начисто. Что касается "нововведений", – Антонио пальцами в воздухе показал кавычки, – так они все были еще в Дуэтах год назад. Моцарт весело хмыкнул. – И что? Думаешь, Вайлит как-то ответит? – Разве что выкатит-таки на рынок Сонату, – покачал головой Сальери. – Если, конечно, не сочтет ниже своего достоинства отвечать на подобную низкосортную провокацию. Несмотря на множество мелких огрех, Соната хотя бы уже готова к широкой публике. – А другие два? – А Опера и Этюд еще слишком сырые. Кстати, хорошо, что вы мне об этом напомнили. Программист открыл новый файл письма, прикрепил к нему логи, исправления и скан-модели с пометками, написал пару строк чисто из вежливости и отправил по назначению. Обычно разработчики отписывались в течение пары часов, мол, увидели и приняли к сведению. Но если Моцарт таким образом хотел сбить его с мысли, то у него ничего не получилось. – Моцарт, в прошлый раз вы говорили, что у вас ко мне какое-то дело. По хорошему, мне стоило выкинуть вас еще тогда, но вы мне помогли, и я готов вас слушать. Вольфганг снова хмыкнул. – Слушать, вот именно. Я хотел, чтобы ты послушал кое-что, – он быстро пробежался пальцами по голоэкрану. – Я уже убедился, что слух у тебя очень музыкальный… – Разумеется. Иначе я не смог бы стать лучшим. – Разумеется. Просто послушай. Кухню тут же наполнила музыка. Несмотря на высококлассные динамики, она все равно показалась странной, была совершенно не похожа ни на одну мелодию, какую могла бы сочинить даже самая сложная машина. Эта музыка не была пустой, абсолютно следующей канонам, но была живой. Она словно проникала внутрь и цепляла что-то в глубине, пытаясь вытащить наружу, пусть даже с болью. И все же ее хотелось слушать и слушать, не переставая. Она была подобна самому Моцарту – не спрашивая, забиралась внутрь головы, внутрь души с наглостью кошки и топталась на чувствах, обустраивая место, на котором затем укладывалась с видом полновластной хозяйки. Это было слишком, непереносимо прекрасно. Антонио зажал уши ладонями. – Прошу вас, Вольфганг, выключите. Это слишком… Музыка стихла. Вольфганг смотрел с ожиданием и надеждой, которую Сальери просто не мог ему подарить. – Откуда это? – Я сам это сочинил. Правда, ни одна машина мне так и не выдала нормальной игры, так что пришлось самому… – Это ужасно. Невыносимо. Кошмарная какофония. Моцарт растерянно заморгал. – Что?.. – Убирайтесь, Моцарт. Я был о вас лучшего мнения… – Но… – Просто исчезните. Механик прерывисто вздохнул, а потом едва ли не бегом удалился. Антонио провел ладонью по лицу и с удивлением обнаружил соленую влагу на щеках. Он сдвинул тарелки в сторону и уткнулся лбом в столешницу, сцепив ладони замком на затылке. Внутри напуганными крысами царапались разбуженные музыкой почти еще детские мечты, которые, как Сальери казалось, он наглухо запечатал еще двадцать лет назад. Но нет, единственная мелодия заставила их снова поднять головы и начать скрестись где-то внутри клетки ребер. – Мастер Моцарт покинул территорию особняка, – сообщил Грегор. – Дай ему час в Верхнем Городе. И вызови бота-уборщика. Сальери поднялся из-за стола и направился обратно в мастерскую, попутно взяв оба заказа на Дуэты. Пусть мечты-крысы скребутся и дальше, однажды они сдохнут окончательно, и фантомная боль перестанет его мучить. – Волли, малыш, – Лингмей села за стойку рядом. – Я уж думала, тебя в кутузку забрали. – О, Мадам… – Моцарт едва ли обратил на нее внимание, полностью поглощенный созерцанием бокала виски. – Нет, все в порядке. – Где же ты был три недели? – В Верхнем Городе. Кстати, – он достал из кармана пропуск и протянул его Мадам. – Возвращаю. Надеюсь, у вас не возникнет с ним проблем. Мадам прищурилась, не глядя отдав пропуск вынырнувшему из толпы Курцу, и заказала у Ржавого еще один коктейль для себя. – Расскажи мне, малыш, – вкрадчиво промурлыкала Лингмей, придвигаясь немного ближе. – Как ты провел эти три недели? Вольфганг тяжело выдохнул и уронил голову, стукнувшись лбом о столешницу. Как бы он ни старался сдержать чувства, у него ничего не выходило. Было обидно и больно, и внутри все выворачивало и жгло разъедающей кислотой. Потому что Сальери не мог сказать то, что он сказал. У него же были такие затуманенные глаза и очарованная улыбка, он слушал с таким видом, словно ничего прекраснее в своей жизни не слышал. И Моцарт поверил, что на этот раз его поняли и приняли. Тем больнее оказалось падение. – Я провел их на седьмом небе, да вот только меня оттуда сбросили обратно… Мадам, пообещайте мне, что это не уйдет дальше вас. Лингмей оглянулась на полный зал, окинула взглядом почти полностью занятые места за стойкой. – Пойдем, Волли, – она соскочила со стула и потащила Моцарта за собой. – Здесь слишком много лишних ушей. Она притащила Вольфганга в подсобку, где не далее чем месяц назад Сальери заново настраивал ей Баре. Здесь было тихо и никто, кроме Курца, не смог бы им помешать. А еще тут нашлась бутыль раритетного "Джека" с Земли и пара стаканов. – Я обещаю, что дальше меня твои слова не уйдут, – сказала Мадам. – Рассказывай. Моцарт тяжело вздохнул, упав на старый продавленный диванчик. И начал рассказывать. О домашнем ИИ; о взломе системы пропусков (поэтому он надеялся, что проблем не будет); о работе вместе. О музыке. О Сальери. Заново пережил все три недели, действительно показавшиеся ему раем, когда есть кто-то, кто понимает настолько хорошо, готов слушать и принимать идеи, а отказ логически обосновывать, что становилось ясно, почему так, а не иначе. И от того боль с новой силой впилась в его сознание своими зазубренными клещами. – Я не понимаю, – в конце выдохнул Вольфганг. – Ведь ему понравилось, я видел! Видел его лицо в тот момент. Видел его улыбку, видел слезы на его глазах. Почему он сказал, что это было ужасно? Мадам опрокинула в себя виски и вздохнула. Что ж, ей вполне было очевидно, что Моцарт, скорее всего впервые получивший такой отклик, впервые прочувствовавшего какого это, когда есть человек, который тебя понимает, за эти три жалких недели успел влюбиться. И эта влюбленность сыграла с ним злую шутку – не будь ее, отказ Сальери принимать его странную музыку, не разбил бы его настолько, ведь он получал отказы и раньше. Но когда не принимает тот, кто, казалось, примет любым, это наносит очень болезненный удар. Для людей, вроде Моцарта, вполне возможно даже смертельный. И сейчас это либо уничтожит его полностью, либо сломает и опустит до уровня серой посредственности. И еще не известно, что хуже. – Волли, возможно, он просто не понял твою музыку, так же, как и многие до него, – аккуратно сказала Лингмей, надеясь хоть как-то смягчить удар. – Это могло быть игрой твоего воображения… – Нет, – Моцарт замотал головой. – Он понял. Он все понял! Вы просто не видели его в тот момент. Я не понимаю, почему… – Ты идеализируешь его, – Мадам жестко взглянула на механика. – Твоя юношеская влюбленность ослепляет тебя. Никто не примет твою музыку, Вольфганг. Люди давным-давно утратили способность творить что-то кроме машин. И эти машины творят за нас все остальное. – Нет! – Моцарт подскочил, запальчиво взмахнул руками. – Нет! Я пойду к нему снова! И заставлю принять. Или умру, пытаясь. Никто, кроме него… ни у кого не было такого лица, такого взгляда… Мы вместе сможем изменить все! Он выскочил из подсобки. Как всегда, не оправдав никаких прогнозов. Мадам откинулась на спинку стула и закурила. Никто не мог винить ее в том, что она попыталась, иные не сделали даже этого.