декаданс

      — Принёс верёвку, ублюдок?       — Принёс, напыщенный ты урод.       — Прикрепи её и затяни узел. Тебе же не нужно показывать как, сукин сын?       — Заткнись.       Вальт выкуривает одну сигарету за другой, запивает следы горечи ненавистным коньяком и мгновенно кривится — редкостная гадость. Холодные железные стены плывут перед глазами. Кажется, будто пятно свежей крови плывет вместе с ними. Тонкие кровавые нити стекают по стене медленно, но верно.       — Ты, блять, пытался вырубиться? — замечает Шу.       — Ясен пень, — отвечает Аой. — Тебя сначала уговори помочь, дождись, потом попроси затянуть ебучий узел, и даже это ты делаешь со скоростью черепахи.       — Я думал, ты каждый день бьешься головой о стенку, иначе я не могу оправдать твою ебнутость, — немного погодя отвечает на это Шу, но наверняка не так, как хотел бы.       — И я тебя люблю, Куренай.       И ведь любит. Шу любит в ответ. Это странные чувства, описывать которые даже глупо, поскольку недоумевание возрастёт в геометрической прогрессии, но эта муть даже не смахивает на Стокгольмский синдром. Проще говоря, два шизоида нашли друг друга. Шу всегда и без колебаний подчиняется Вальту, выполняет все его капризы, выслушивает недовольства, терпит самые мерзкие унижения, а сейчас он убивает его, потому что так захотел блядский. И ему жаль. Он не получился. Слияние гаплоидных наборов хромосом было неуспешно — получилась слабохарактерная смесь костей, на которые натянута кожа, а под ней мышцы, артерии, вены и органы. Для чего он нужен? Чтобы повесить, блять, Вальта Аоя, а затем перерезать себе глотку? Жизнь удалась, мама, папа, гордитесь сыном — он ничтожество. Ничтожество! Даже определение «никто» чересчур сильно для него, потому что он лишь отблеск, ходячая за воздыханием тень. Слабый, но влюблённый и обреченный идиот.       — У тебя будет зажигалка? — спрашивает Вальт.       — Не будет, я не курю, — цедит сквозь зубы парень и категорично добавляет: — И тебе не советую.       — Оставь свои советы при себе.       Шу прерывисто вздыхает. В отличие от Вальта он сохраняет ясность мутного разума. Грань между реальностью и выдумкой размылась, но он всё ещё различает белое и чёрное. Он не верит в то, что он собирается повесить друга детства и любовника, но понимает отчётливо — дело плохо. И всё же он не сопротивляется, более того, он поддерживает Аоя в его стремлении склеить ласты.       В комнате горит тусклый свет. Ну знаете, такой свет горит в больницах, а говоря точнее, как в хирургических кабинетах. Белые вспышки не ослепляют, но подавляют надежду внутри. Нет надежды, нет возможности бить тревогу, ни шагу назад — только вперёд. По коже мазками проносится холод. Вальт посинел от холода — сидит в одной чёрной рубашке Шу и лёгких штанах. Дурень. А впрочем, это имеет значение? Сейчас что-то имеет значение? Будь то одежда, беспорядок в комнате, кости в уголку, сейчас ничто не имеет значения? Блять, Шу готов умереть на месте, держа лучшего друга за руку.       — Готово, что-то ещё? — отчитывается Куренай и поворачивается к Аою лицом.       — Подойди ко мне, — выдыхает Вальт.       Шу покорно направлятся к нему, сжав ладони в крепкий кулак — будто вот-вот ударит с размаху. Вальт лишь хищно умыляется, глядя на сбитого с толку Куреная. Он отбрасывает в сторону сигарету и убирает ноги со стола. Между ними всего лишь пара шагов, но Шу пытается идти на встречу к Аою как можно дольше, неспешно сокращая расстояние. Терпение парня лопается и тот подходит сам, хватает Куреная за руки, тянет к себе и опрокидывает на стол. Его руки дрожат от прилива адреналина в крови, он словно бьётся в конвульсиях и в нерешимости намерен кого-то убить. Вальт расстёгивает ширинку штанов и спускает их вниз.       — Я люблю тебя, ты ведь помнишь это? — цедит сквозь зубы Аой.       — Блядь, отпусти меня, мне больно, — шипит в ответ Куренай.       — Не отпущу. Больше нет выхода, ты в моих руках. Похож на белую пушистую зайку, аж смешно становится. Ты ничтожество, ты знаешь? — он блуждает руками под чёрной толстовкой, нащупывая кончиками пальцев молочную кожу парня — точно как младенец. В лихорадке щипает и царапает нестриженными ногтями. Исполосовав кожу царапинами, Вальт льнёт к Шу и напористо целует. Он подобен демон, высасывает последние силы и желания из Куреная, оставляет под собой тело без души, чувств и всякого смысла.       Вальт — воплощение всех семи грехов человечества, ходячая каррикатура самого Сатаны, в его жилах течёт кровь продажной шлюхи и серийного убийцы. Ничего не осталось от детской наготы и ясности неокрепшего ума. Всё пошло не то что коту под хвост, и даже не нахуй, а куда-то вглубь души, куда не доберётся никто. Никто. Никто — ни самый проницательный психолог, ни самый близкий друг, ни любовь и искренность, сам Бог не доберётся до того, что скрылось где-то там — на мели, во мне и Голиафе.       — Ты хоть знаешь, во что вляпался, детка? Ты думал, что тебя сбил с ног ангел? Ты не сможешь пробить тревогу. Ну же, сука, не молчи. — Вальт спускает боксёры и утробно рычит.       — Что ты делаешь? — выдыхает Шу.       Вальт гладит бёдра Куреная и сжимает ягодицы мёртвой хваткой. Альбинос едва слышно пискнул от боли и во мгновение отвернулся. Блядский Аой, чтоб его. И он же не остановится на этом, чёртов ублюдок, он явно возжелал большего.       — Давай ограничимся моей смертью? Пожалуйста, не трогай меня. Отпусти, — чуть ли не плача, с хрипотцей, с внеземным желанием свободы.       Вальт прижимается ближе к Куренаю и подставляет головку ко входу.       — Отпусти! Отпусти, ублюдок! — Шу бьёт ногой о промежность Аоя, и во мгновение ока жалеет.       Лицо Вальта наливается кипятком. Да что там лицо, все клетки, фибры, голова, извилины мозга кипят похлеще раскалённого чайника, от боли и от поглощающей ярости.       Шу вырывается из-под нависшего тела Аоя и мечется изо стороны в противоположную сторону к выходу. Как только его рука оказывается на дверной ручке, его хватают за горло и приставляют к двери. Вальт хоть и гном, но до чего же сильный и крепкий. В худых руках таится мощь громилы. Он вот-вот оторвёт голову и отбросит в мешок, который окажется под дверями матери Куреная. Блять, это конец. Блять-блять-блять.       Он проводит острием по тонкой коже на шее и давит на сонную артерию. Этот дьявол точно перережет ему глотку. Остаются считанные секунды жизни Шу Куреная. Он надавливает ещё сильнее — и лезвие оставляет порез, из которого сочатся капли крови. Лёгкие альбиноса наполняются едким газом, в горле встревает пресловутый комок, руки больше не дрожат — ладони души покинули его тело, осталось лишь туловище и отростки надежды. Правду глаголила эта блядь: "Ты не сможешь пробить тревогу".       — Я любил тебя, мразь. Любил, люблю и буду любить, слышишь? Жалкое отродье, я схожу по тебе с ума. Подари мне прощенье, давай начнём всё заново. Блять... — Вальт теряет голову, но Шу больше не верует в лучшее. Всё, во что он верил, готово перерезать ему глотку во мгновение ока. Умом Куренай понимает, что Аоя больше ничто не исправит — даже если Шу напишет заявление и того посадят, тот не исправится даже через несколько декад, серию психотерапии, что уже говорить о церкви. Вальт — урод, чьё сердце — прель с осколками разбитого стекла. Его ничто не спасёт.       — Мы купим дом у морской лагуны, заведём кота, усыновим малыша. Я буду любить его всем сердцем, как и тебя, как и кота.       Да конечно, будет он любить. Дом будет пристанищем мусора рядом с океанами этого мира, кота он изувечит при первом же всплеске эмоций, а ребёнка трахнет в порыве гнева. Части тела Куреная будут валяться по дому, словно паршивый ширпотреб. Это то, что Шу знает наверняка. Но больше он ничего не узнает, поскольку стекающее кровью лезвие коснулось трахеи и всеми усилиями пытается разрезать кость.       Кто знает, что станет с Вальтом Аоем, но всё, что мы знаем наверняка, так это то, что остатки тела Шу Куреная хранятся в мешке.