Beneath Your Bones, Where I Reside

- Дин, Сэму просто нужно вывести её из организма. Потом он будет… - Слушай, я только, э… мне нужно подышать воздухом, - говорит Дин, крепко сжимая пальцы на горлышке бутылки. Кастиэль видит, как он уходит, отмечая напряжённую спину и плечи, и хмурится. Когда Дин выходит, он облокачивается на стену и прислушивается к крикам Сэма, жалея, что не может остановить его, сделать это легче для него, для всех. Не может. Он практически бесполезен. Единственное, что он может сделать, - это убедиться, что Сэм не сбежит и не покалечит себя, убедиться, что дом Бобби надёжен и безопасен, убедиться, что Дин… Ну. Он не особенно знает, чем он может помочь Дину. Он делает, что может, он приглядывает за Винчестерами и за человеком, которому они как сыновья, и ему нравится думать, что он облегчает им жизнь, когда у него получается. Но он слышит, как Дин шатается по двору, слышит, как плещется содержимое бутылки в его руке, и знает, что ничего не может сделать с его болью. - Пожалуйста… я не могу… мне нужна помощь… Пожалуйста? Кастиэль закрывает глаза, сжимая кулаки, и на мгновение чувствует себя невероятно по-человечески, чувствует, как в животе скручиваются в узел страх, сожаление и гнев. Он слышит, как бешено колотится его сердце, слышит своё собственное тихое дыхание, слышит шаги Бобби наверху, слышит то кричащего, то стонущего Сэма – а яснее всего слышен голос Дина, тихий голос в ночи. Он молится, и, возможно, Кастиэлю стоит принять это за признак зарождения веры, но он знает: это лишь из-за того, что Дин чувствует себя потерянным и просто не видит другого выбора. Убедившись, что бункер, в котором заперт Сэм, всё ещё надёжно защищён, он летит к Дину, появляясь за его спиной с шуршанием перьев заводимых за спину невидимых крыльев. Дин оборачивается, услышав его, и Кастиэль ждёт его оскорблений, ждёт, что Дин оттолкнёт его резкими словами, чтобы момент не казался таким личным, потому что Дин не любит выглядеть слабым. Впрочем, он и не выглядит. Он открывает рот, будто хочет что-то сказать, но молчит, глядя на Кастиэля с выражением лица таким открытым, таким ранимым, таким надломленным, что физически больно на него смотреть. - Дин, - негромко говорит Кастиэль, делая шаг вперёд – достаточно близко, чтобы можно было коснуться его. - Голод был прав. Он был прав насчёт меня. Разве нет? – с трудом выговаривает Дин, а его голос такой охрипший... Кастиэль открывает рот, чтобы возразить, чтобы переубедить его, но Дин продолжает. - Прав, я знаю. Боже, я давно это знал, но услышать это вот так… - он опускает взгляд, беспокойно вздрагивая. – Прости, Кас. Я пытался сказать тебе, что я не… Ты был прав, ты отказался от всего ради ничего, и мне жаль, Кас. Что-то холодное и острое поворачивается в его груди, как ангельский клинок, только хуже, и его накрывает мощная волна ярости. Это ярость по отношению к Голоду за то, что он сломал Дина, назвав его сломанным, за то, что уничтожил все успехи Сэма, за то, что заставляет их всех снова проходить через детоксикацию и, самое главное, за то, что из-за него Дин верит во что-то, что не является правдой. Кастиэль это знает. Что-то в нём щёлкает. В следующее мгновение он распластывает Дина по капоту Импалы, удерживая его руками и силой мысли. Он склоняется к нему, оказываясь лицом к лицу человека, убеждается, что тот смотрит ему в глаза, чтобы Дин понимал, насколько он серьёзен. - Кас, какого чёрта… - начинает Дин, пытаясь подняться и отстраниться, но Кастиэль рычит. - Послушай меня, Дин, послушай, потому что я говорю тебе правду. Голод ошибался. Я ошибался. Ты не ничто, Дин. Я точно знал, от чего я отказываюсь и ради кого. Будь это кто-нибудь другой… - Кастиэль замолкает, опуская взгляд на свои руки, крепко вцепившиеся в куртку Дина, прежде чем снова поднять глаза. – Но это не был никто другой. Это был ты, и я не жалею о своём решении. И не жалел тогда, когда говорил тебе эти вещи. Я никогда не жалел о том, что выбрал тебя. Я бы сделал это снова. - Почему? – вырывается у Дина, и Кастиэль вспоминает первый раз, когда он увидел человека после того, как спас его из ада, когда Дин спросил «Почему я?», будто не мог принять мысль о том, что он важен. - Потому что Голод ошибался. Душа не может быть сломана, Дин. Она не может быть уничтожена. Я знал это всю свою жизнь, но никогда не видел тому доказательств до нашей встречи. Мне понадобилось сорок лет на то, чтобы найти тебя в аду. Многие мои братья погибли тогда, и столько же повернуло назад. Я не знаю, почему не оставлял своих попыток, пока не увидел твою душу, и она была самой яркой из всего, что я когда-либо видел, ярче, чем что-либо во всей вселенной, яркой, как ангельская благодать. Даже в аду, после тридцати лет на дыбе и десяти лет демоном, ты не умер внутри, что бы ни говорил Всадник. Ты не мёртв, и твоя душа не темна, что бы он ни утверждал. Глаза Дина на мокром месте, а его нижняя челюсть ходит вперёд-назад, будто он пытается удержать свои слова при себе, но в итоге он говорит: - Ты ошибаешься, Кас. Грубо и обречённо. Кастиэль моргает, и его лицо отражает печаль и растерянность. Как мне показать ему? Его мысли мечутся в разные стороны и вдруг резко дают по тормозам, потому что он знает. Дин всегда верил в то, что можно ощутить, а то, что пришло Кастиэлю на ум… это опасно, это ужасно, но он знает, как всё исправить, как доказать Дину раз и навсегда, что он и есть то, что Кастиэль видит в нём. Он кладёт одну руку на грудь Дина, а другой выпутывает свой ремень из брюк. Глаза Дина широко распахиваются, когда он видит, что происходит, и он снова начинает вырываться. - Кас, Кас, какого чёрта ты творишь? Стой, пусти меня! Кас толкает его на спину, игнорируя отпихивающие его руки. Закончив с ремнём, он складывает его пополам и прижимает к губам Дина. - Прикуси его, - приказывает он. - Чёрта с два! – возмущённо орёт Дин. – Что с тобой не так? - Дин, - Кастиэль снова рычит, сильнее вжимая его в капот. – Поверь мне. Я собираюсь показать тебе, что Голод был неправ, но мне нужно, чтобы ты доверился мне и прикусил ремень. Это будет неприятно, и я не смогу исцелить тебя, если ты сломаешь зубы или откусишь себе язык. Понятно? Дин кривится и открывает рот, чтобы сделать едкое замечание, но Кастиэль использует эту возможность, чтобы затолкать кожаный ремень ему в зубы. Дин пронзает его свирепым взглядом, его лицо злое, но зато не отчаянное и не несчастное. Кастиэль, с другой стороны, чувствует некоторое отчаяние, но его перевешивает решимость. - Мне нужно, чтобы ты не двигался, насколько это возможно, - это все предупреждения, которыми он ограничивается перед тем, как снова прижать Дина к капоту – одной рукой держась за его плечо, другой скользя по его животу, под свод рёбер. Он делает глубокий вдох и медленно проходит внутрь, сквозь воссозданную им плоть, и под его рукой взрывается ослепительное пламя. Дин кричит так, будто умирает, невероятно громко, несмотря на ремень. Его глаза крепко зажмурены, голова запрокинута, зубы оскалены в агонии, и, без сомнений, когда Кастиэль получит свой ремень обратно, на нём останутся неизгладимые следы его зубов, и он находит это странно успокаивающим. Он чувствует энергию души Дина, обжигающе горячую, бурлящую, наэлектризованную, будто он просунул руку в солнце. Он по локоть в Дине, в душе Дина, и у него такое чувство, какого он ещё не испытывал с тех пор, как, баюкая, приласкал дрожащие, изуродованные адом осколки этой души своей благодатью, прежде чем вернуть их в воссозданное им же тело. …такое чувство, будто он вернулся домой. - Это твоя душа, Дин, - говорит он. Дин открывает глаза и приподнимает голову, чтобы посмотреть на него. Что бы он ни увидел на лице Кастиэля, его глаза широко распахиваются. Кастиэль не знает, из-за ослепительного ли это света, сияющего между ними и отражающегося в его глазах, или из-за того, что на его лице написано всё, что он чувствует. Кастиэль отводит взгляд и опускает его вниз, туда, где его рука исчезает в груди Дина. Он осторожно двигает рукой, проводя ей вдоль сверкающего потока энергии. При этом свет немного затуманивается, и Дин запрокидывает голову со стоном боли, всё ещё сжимая в зубах ремень, цепляясь руками за капот Импалы. - Это твоя душа, - повторяет Кастиэль. – Это самая яркая душа из всех, что мне доводилось видеть. Она вела меня, когда я заблудился в аду в поисках тебя. Я знаю, что это самая необыкновенная вещь на свете, потому что, даже когда ты отказался пойти со мной и позволить мне спасти тебя, я возложил руку на тебя, и твоя душа отозвалась. Ты был отмечен образованной связью и носишь её отпечаток на своём плече. Я тоже был отмечен ей, но твои отпечатки остались на всей моей благодати, и даже мои братья и сёстры могут видеть, как глубоко я привязан к тебе. - Кас… - невнятно из-за ремня бормочет Дин. Он всё ещё чувствует боль, но та уже слабее, потому что Кастиэль уже не сдвигает руку, и это уже не собственно рука, а скорее благодать, вспомнившая свою подлинную небесную суть, но всё ещё сохраняющая прежнюю форму там, где она касается души Дина. - Ты видел многое и делал многое, Дин Винчестер. Твоя душа измучена и полна горести, как и твоё сердце, утомлена и безрадостна, как твой разум, но она всё ещё ярка, всё ещё прекрасна. Голод не может увидеть этого. Он не смотрел в твою душу, Дин. Он видел лишь твои эмоции. Он видел лишь твою тень. Я вижу всё. Я единственный, кто знает, на что способна твоя душа. Кастиэль закрывает глаза. Рука, удерживающая Дина, скользит по ключицам к плечу, туда, где под слоями одежды скрыт его отпечаток, и сжимает его так же крепко, как в тот день, когда он спас его. Он усилием воли перестаёт слышать резкие, болезненные выдохи Дина, перестаёт видеть свет из-под его век и сосредотачивается на том, чтобы направить свою благодать скользить по ядерным водам его души. Он знает, как заставить Дина чувствовать то, что видит Кастиэль. Его благодать податливо растекается, сливаясь с душой Дина, и их вновь обволакивает ослепительным светом. Он осторожно, но настойчиво гладит душу Дина. Если он сосредоточится, это не будет больно, но реакция Дина заставляет его испугаться, что он сделал что-то ужасно неправильное, потому что рот Дина открывается, и он громко кричит, а ремень падает на землю. Его спина резко выгибается на капоте машины, а пальцы царапают капот, пытаясь ухватиться за его гладкую поверхность. Кастиэль беспокоится, в груди стискивается страх, - может, он зашёл слишком далеко, может, он на самом деле убивает Дина, он, должно быть, перестарался… Потом все мысли улетучиваются из его головы, потому что с губ Дина слетает стон, и он вызван не болью. А удовольствием. И это больше того, что он планировал. Это настолько больше того, к чему он стремился, что он почти отстраняется от ужаса, почти бездумно вырывает руку – и это бы точно убило Дина. Но вместо этого он просто замирает. - Кас! – стонет Дин, снова приподнимая голову, чтобы посмотреть на него. Его голос охрип от криков и наполнен эмоциями, которые Кас не может идентифицировать. – Что… что ты только что сделал? - Дин, я… прости, я не хотел… - Сделай так ещё раз, - требует Дин, шумно сглатывая. Кастиэль копирует его действие, так же широко распахнув глаза, потому что он серьёзно не хотел ничего такого… - Кас, пожалуйста. Кастиэль никогда не мог ни в чём ему отказать. Он снова ласкает душу Дина, бережно, пристально вглядываясь в лицо человека в поисках неприятия, вновь изумлённый тем, что его не видит. Вместо этого Дин запрокидывает голову к лобовому стеклу, снова стонет, вскидывая бёдра, будто ищет трения, потому что у него стоит. Дин возбуждён этим. Кастиэль ласкает его душу, делает то, что, как он полагал, уменьшит боль, а вместо этого он разжигает какой-то прежде неведомый огонь, который перегружает разум Дина, превращая его в оголённый провод, в смешение дрожащих мышц и задыхающихся стонов. Он действительно ничего такого не предполагал. - Дин, - выдыхает Кастиэль. – Дин… - Кас, ну же, продолжай, ну же, пожалуйста. Пожалуйста. Кастиэль колеблется, рука легонько вздрагивает, срывая проклятие с губ человека. Дину этого явно недостаточно, потому что он рывком подаётся вверх, и Кастиэль паникует, потому что глупый беспечный человек! Он мог проделать дыру в своей душе, вызвать такой же эффект, как от взорвавшегося ядерного реактора. Но одновременно с движением Дина Кастиэль сдвигает руку, теперь она в груди Дина по запястье, это почти не оставляет пространства для манёвров, потому что теперь они очень близко друг к другу, его вторая рука до сих пор сжимает плечо Дина, а руки Дина вцепились в его спину, его ноги обхватывают талию Каса, притягивая его ещё ближе, и Кастиэль чувствует твёрдость члена Дина сквозь его одежду. Но на его лице такое выражение, что член Кастиэля, к его стыду, тоже встаёт под его не принадлежащими ему брюками, потому что Дин выглядит диким. Его глаза всё ещё красноваты от невыплаканных слёз, но теперь зрачки поглотили всю зелень, а его губы покрасневшие и влажные от того, что он их закусывал, его щёки порозовели, и он светится, на самом деле светится, и это не просто свет души, которой всё ещё касается Кастиэль. Это слабое сияние под его кожей, свет его глаз, будто они и раньше не были невероятно ярки, и он выглядит так, как следует выглядеть греху, но грех тёмен, грязен и уродлив, а Дин – самое волшебное из всего, что Кастиэль когда-либо видел. - Ты это начал, - шепчет Дин, и его голос есть гром. – Ты должен довести это до конца. И с этими словами он прижимается к бёдрам Кастиэля своими и крепко его целует, пользуясь тем, что от неожиданного прикосновения тот вскрикивает, и его губы размыкаются. Его язык обследует все уголки рта Кастиэля, трётся о его язык, и Кастиэль понятия не имеет, почему он вообще думал, что целоваться будет неприятно, каждый раз, когда видел, как это делают другие парочки, потому что это великолепно. Он инстинктивно тянется вперёд, подчиняясь движениям Дина, и они оба стонут, не прекращая поцелуя. Дин отрывается от него, задыхаясь, и мелет языком, умоляя Каса продолжай касаться меня как раньше ну же ангел пожалуйста чёрт. И Кастиэль подчиняется, водит пальцами по душе Дина, снова её лаская, выводя на ней узоры в такт биению их сердец, пока Дин не вскрикивает, беззвучно, запрокинув голову и продолжая тереться о Каса, пытающегося отдать столько же, сколько и получает. - Ну же, ну же, Кас, ещё немножко, пожалуйста, так близко, боже, - слова Дина остаются чем-то неразборчивым, но Кастиэль знает, что Дин на краю, и мысль о том, что это он тому причиной, оглушает, и его рука сжимается крепче при следующем ласковом касании, так, что кончики пальцев проскальзывают внутрь души Дина, и тот кричит, толкается ещё раз и затем кончает, пачкая свои джинсы. Кастиэль не может отвести взгляда от лица Дина, выражающего чистый восторг, он восхищён счастьем, которое отражается на этом лице, счастьем, которого он никогда не видел раньше, и между ними взрывается свет человеческой души, сверкающие ощущения чистейшего наслаждения, такого сильного, что он закрывает глаза и просто чувствует его, чувствует не только радость после совершённого сексуального акта, но и полное освобождение от всего, что давило на Дина все эти годы, всего, что Кастиэль просто отбросил в сторону, и он может ощутить любовь, которую питает к нему Дин. От этого у него кружится голова. Когда он открывает глаза, Дин распластан по капоту Импалы и уже не обнимает его ногами. Его глаза закрыты, и он всё ещё слегка светится, хотя рука Кастиэля уже выскользнула из его живота, когда он рухнул на спину. Его трясёт, всего, ноги дёргаются, как в конвульсиях, но лицо его – само умиротворение, и он смотрит на Кастиэля. Член Кастиэля всё ещё напряжён, и это даже причиняет боль. Он не знает, что делать; стоит ли ему уйти? Дин никогда не стремился оставаться надолго после секса с незнакомцами, и, может быть, это будет ещё более неловко, раз они друзья. Он хочет спросить, в порядке ли Дин, может ли он что-нибудь исправить, следует ли ему просто уйти, но Дин прочищает горло и говорит: - Даже не думай исчезать сейчас, пернатый, - и его голос сонно-бормочущий, но глаза открыты, и он садится. – Ты не кончил, - говорит он, хмурясь, будто Кастиэль совершил что-то ужасно неправильное, не испытав оргазма, будто это хуже, чем то, что он только что сделал с человеком, о котором ему полагалось заботиться. Дин сползает по капоту, пока снова не оказывается в личном пространстве Каса, и шепчет: - Позволь мне, - и расстёгивает его ширинку. - Дин, это не обязательно, - пытается возразить Кастиэль. Дин шикает на него, зарываясь лицом в его шею. - Я хочу, Кас. Давно хотел. Кас стонет, когда рука обхватывает его член, лаская его медленно и уверенно, становясь грубее, и это невероятно правильно. Дыхание Кастиэля сбивается, и внутри него медленно разгорается пламя, вспыхивающее жарче, когда Дин проводит большим пальцем по головке, размазывая смазку по члену, и тот становится влажным. Дин ускоряет темп, а его вторая рука проскальзывает под его брюки сзади, оглаживая его ягодицу и прижимаясь пальцами ко входу. Бёдра Каса несдержанно рвутся вперёд при таком личном прикосновении, и не перестают рваться, и в итоге он просто безудержно трахает руку Дина. Он не может перестать стонать, а Дин бормочет ему на ухо грязные подбадривающие словечки, говоря ему, как он прекрасен, веля ему расслабиться. Кастиэль подчиняется; его рука всё ещё горит тем светом, которого он касался, и имя Дина слетает с его губ, как молитва. Дин держит его всё это время и не отпускает.