players with fire

Невинное вязание беседочного узла — эту задачу Десмонд ожидаемо для себя провалил, поэтому комментарий сержанта Хауэлла о узле «на каждую титьку» его больше насмешил, чем расстроил — перешло в грязное, пыльное прохождение препятствий, из которого каждый хотел выйти победителем. У Десса не было желания прийти к финишу первым. Только догнать Смитти, что уверенно шёл впереди всех, без особого напряжения преодолевая преграды одну за другой. Не теряя его затылок из вида, Десмонд уже через несколько минут бежал на расстоянии вытянутой руки и мог видеть боковым зрением, как раздуваются ноздри парня, что изредка бросал в его сторону взгляды, проверяя угрозу обгона. Остатки грязи сохнут на коже, ощутимо стягивая ее на руках и лице, но двое не замечают этого. Цепляясь следом за Райкером за канат возникшей перед ним дощатой стены, Десмонд бездумно улыбается кривой улыбкой. Это соревнование напомнило ему времена, когда они спорили на желание, кто первым добежит от края поля до единственного на нем дуба, раскинувшего крону в нескольких сотнях ярдов от них. Обратив зрение в прошлое, Досс поздно замечает глаза Смитти на себе и не успевает увернуться от удара тяжелого ботинка в грудь. — Господи, ты в норме? Отмахнувшись коротким «нормально», Досс поднимается с мешков с песком, цепляется руками за грубую текстуру каната и, не сводя серьезно настроенного взгляда со спины Райкера, которая уже исчезала за препятствием, полез, почувствовав налившуюся в руках силу. Вместо двадцатидвухлетнего Десмонда Досса по финишной прямой рядом со Смитти бежит шестнадцатилетний Дес, в котором желание обогнать друга кипело тогда с такой силой, что осенью 1935-го его ладонь коснулась ствола дуба первой. Это повторилось и сейчас. Похвалу от сержанта он почти не слышит, оборачиваясь на задыхающихся парней. Переводя взгляд на Райкера, он почему-то ждет одобрительной улыбки — наверное потому, что в тот раз он увидел именно ее, но натыкается на лицо, выражающее все, кроме положительных эмоций. В тот раз он загадал Райкеру поцелуй, а тот в ответ рассмеялся.

***

— Что там у тебя, цветочек? Молитва Десмонда прерывается на полуслове, когда в казарме за полчаса до сна Райкер выхватывает его библию из рук. — Ты знаешь, что это. Парень встает с кровати и делает несколько шагов в его сторону. — Какая-то маленькая. Полубиблия для полумужика. Смитти переводит глаза на подскочившего с соседней кровати Фуллера, который, видимо, желая перевести ситуацию в шутку, по-доброму усмехается и просит Райкера отдать Библию. Но тот лишь, испепелив его взглядом, собравшим в себе весь холод Ледовитого океана, сквозь зубы цедит «я не с тобой говорю», отчего Рэндалл теряет дар речи и больше не пытается прервать его. Десмонду только сейчас удается получше рассмотреть его лицо. Сильно повзрослевшее и ещё более серьёзное, чем в юности, с пока ещё едва заметной морщинкой пролегающей через лоб. Он все такой же невозможно красивый. Десмонд находит знакомые и родные черты, которые времени забрать не под силу: тонкий неровный шрам, рассекающий левую бровь, — события, послужившие ему появлением, похоже, не вывести из памяти Досса ничем, — аккуратный нос и вечно обветренные, четко очерченные губы, сжатые сейчас в тонкую линию. Десмонд так любил, когда они изгибались в чарующей улыбке, причиной которой часто служил он сам, что делало его счастливей, наверное, всех на свете. Ну или так казалось его влюблённому, ослепленному сердцу. Находит все это и тонет под грудой воспоминаний. Досс давно не касался этого отрезка своей жизни — не хотел бередить старые, неровно сросшиеся шрамы. Но все же он в мельчайших деталях вспоминает то чувство обездвиживающего страха, заволакивающего все естество одним липким, тягучим ощущением безысходности, конца, пока смотрит на Смитти. Жарким августовским днём, в свои свободные, пылающие сладостной безответственностью 16 лет, он как всегда помогал матери в церкви, успевал отвечать на многочисленные вопросы прихожан о его здоровье, личной жизни и, конечно, краснел, отнекиваясь, но прокручивая в голове образ всё-таки существующего любимого человека. Протирая после витражные окна над алтарем, он балансировал на лестнице и не придавал значения шуршащим за спиной голосам — разве это ново в единственной церкви деревни, где собирается весь пожилой контингент населения воскресным утром? Он не обратил внимания и тогда, когда возле входа было не протолкнуться из-за набежавших на новость людей, — Досс лишь напевал себе под нос песню, которую они со Смитти выучили на днях, чтобы потом сыграть на пианино. Он любил эту песню, любил, как у Райкера не получалось попасть в ноты, но он так старался, что пот на лбу проступал крупными каплями. Он любил проводить часы со старшим в свободное от учебы время, когда они забывали о проблемах в семье, в школе и просто были рядом. Смитти он тоже любил, больше всего из перечисленного. На губах рисуется счастливая улыбка, такая широкая, что Десмонд прикусывает нижнюю губу, чтобы окончательно не рассмеяться и не напугать народ. Наконец, вспомнив о присутствующих в церкви людях, он концентрируется на шуме внизу, слухом выхватывая «жалко мальчика, такой молодой был», «как же теперь его младший брат, ведь отец их совсем упьется». Сердце Досса вместе с тряпкой ухает к ступенькам, ведущим к алтарю, туда, где чуть он сам не очутился, ослабив на секунду хватку. Не помня себя, он бросился камнем вниз — ноги подогнулись стоило им коснуться земли, и он рухнул, ощутимо ударяясь плечом о пол. Ломота в теле, не спросив разрешения, деформировалась, заполнив еще недавно сияющую от счастья душу ужасом и болью, внутри все разрывающей. Не контролируя свое состояние, он взрывается холодящим понимающие сердца — таких в церкви не было — криком о том, что происходит. — Так старший сын Райкера спас девчонку из-под зерноуборочного комбайна, а сам того, — отвечает мужчина с выдающимися усами, который, судя по его одежде и воодушевленной позе посреди раскрывших рты охающих женщин, только что с места события. — Того? — выдыхает Досс, еле оставаясь в сознании. — На последнем издыхании, стало быть, — со знанием дела кивает мужчина. — Уже даже не бредит. — Вы на машине? — А как же, только приехал. — Заводите, я сейчас, — после слов Десмонд срывается в подвал, где на стене была прибита аптечка, которой вот уже несколько лет никто не пользовался. Клокочущее в груди, горле, голове сердце превратило руки мальчика в один тремор, из-за которого он мучительные секунды не мог открыть заржавевшую щеколду на аптечке. Выбегая из здания церкви, возле которого люди уже лениво расходились, Досс нашел глазами машину того мужчины и направился к ней. Сложно описать, что он чувствовал, пока старая «красавица», покашливая, медленно настолько, насколько только могла, ехала, управляемая не замолкающим водителем. Наверное, бесконечную тревогу, проявляющуюся только в дрожащих конечностях и молчании. Как он мог говорить или просто слушать, когда внутри кровавое месиво из чувств страха, тоски и любви одновременно? Мысли никак не складывались в молитву. Десмонд забыл, кому он обычно молится и каким образом. Кроме попавшего под комбайн Смитти его думы не мог занять никакой Бог. На месте происшествия по приезде его сориентировала сгрудившаяся толпа возле лесополосы, в тени деревьев, до которой надо было пересечь приличную часть некошеного поля. Спрыгивая с дороги в пшеницу, он не слышит крик о том, что он может сломать ноги, если побежит здесь. Пока он бежал, отчаянно перебирая ногами, которые утопали в прелом черноземе, его одолевало ощущение, что его относит еще дальше, потому что спины все никак — Досс готов был разреветься — не приближались. Но воспаленный от волнения мозг не мог бороться с расстоянием — толпа совсем скоро оказалась на вытянутую руку впереди, а сердце к экватору Земли на километр ближе. — Разойдитесь. Я врач! — задыхаясь, кричит Десмонд и толкает безликих людей в стороны. Он не успевает придумать, что он готов был увидеть, как проберется сквозь толпу. Страшные кровавые картины ни раз проносились в его голове по дороге, сжимая в тисках все внутренности, но он еще до их появления отгонял их и всё-таки молился. Сейчас он не думал, его цель — добраться до Смитти. Его живого, пожалуйста, Господи, Смитти. Как только спины расступаются, Досс почти падает на колени, но тормозит, заземляясь. На него поднимаются небесные кристаллики глаз и сразу удивлённо округляются, без слов задавая один единственный вопрос. Стоять спиной к затихшей в миг толпе и лицом к невредимому, сидящему на поваленном дереве Смитти смерти подобно. Сначала в голове Десмонда звенящая пустота — как будто облегчение, потом тысяча ответов на тот один вопрос, но он все еще молчит. Молчит, смотрит долго, словно боится, что это только обман зрения из-за жары, моргает несколько раз и выдыхает, отворачиваясь. — Расходитесь, — твёрдо, что совсем, как ему казалось, было не под силу после такого стресса, произносит он, оглядывая зевак, тупо уставившихся на красного, взъерошенного парня. Они явно догадывались, что он не врач. — Вы слышите? Ему нужен воздух, вы только хуже делаете. Отступая, народ что-то бормочет про сроки и пшеницу, которую надо собирать, а Десмонд, как за деревьями скрывается последний человек, закрывает глаза и просто стоит. Стоит, прислушиваясь к своим захлестывающим чувствам, различает звук заводимого комбайна и умирает от тишины, поселившийся за спиной. У него нет сил развернуться. Он измотан морально, физически уморился настолько, что не понимал, что его все еще держит на ногах. Но повернуться было необходимо, потому что у Райкера рана на брови, — он успел ее разглядеть за минуту гляделок, — ее нужно обработать. Рывком Досс доходит до бревна и садится рядом, доставая из сумочки бутылек со спиртом и кусочек ваты, пропитывая второе громко, в отличии от старшего, пахнущей жидкостью. Злость застилает страх и Десмонду уже не составляет труда повернуться к своему тупому, совершенно бестолковому и на голову отбитому парню. — Дурак! — выпаливает он вместо приветствия и заносит руку с ваткой над чужой бровью. — Я сейчас чуть не умер… Ай! — Райкер перехватывает кисть младшего и шипит, переводя на него взгляд. Он хочет возмутиться, но замирает с открытым ртом, когда на него направляются влажные покрасневшие глаза. Десмонд шмыгает, на мгновение расслабляя в чужих тёплых, невредимых руках свои руки, но почти сразу дёргается, пытаясь вырваться. Злость захватила его, отодвинув с пьедестала волнение и животный страх потерять человека, которого он любит. Любит сильнее, чем своего Бога. — Когда мне сказали, что ты…ты… — Эй, ты чего? — не сразу оправляется от шока Смитти, но запястья чужие не отпускает, сильнее только сдавливает, чтобы младший ему по лицу не заехал. — Я живее всех живых, Дес, видишь? Со мной все хорошо, — он находит нужные слова и сопротивление в миг гаснет. Ладонь Райкера несмело ложиться на десмондову щеку, спускается на подбородок, а большой палец начинает нежно, невесомо гладить по мокрой коже лица. Досс отвечает на касание — ведёт головой в сторону, льнет щекой к прелой руке, прикрывая глаза, но тут же возвращается взглядом к туманно-голубым глазам Райкера, и вместе с трепетным теплом его окатывает как из ведра холодным, отрезвляющим ощущением тревоги. Он клонит голову вниз и бьётся лбом точно в лоб старшего. Восстанавливает дыхание. — Нас могут увидеть. — Плевать на них, — Смитти берет подбородок Десмонда двумя пальцами и поднимает его голову, заглядывая во влажные, тронутые беспокойством и смятением глаза. — Я хочу тебя поцеловать, — признается он шепотом и не сдерживает улыбки, стоит младшему залиться удивлённо-смущенным румянцем. Ощутив почти физически разряд, прошивший все тело при столкновении колеблющихся в нерешительности взглядов, оба подаются навстречу друг другу. Райкер накрывает чужие губы, облегчённо выдыхая, как странник, прильнувший к источнику после долгого, выматывающего приключения, а Десмонд инстинктивно закрывает глаза, на миг раскрывая рот, чтобы сделать глубокий вдох, потому что не может отпустить сковывающий все светлые эмоции страх уже от возможности быть увиденными. Обхватив теплые щеки младшего двумя ладонями, Смитти сминает теплые, мягкие губы без напора, но с особой пылкостью, отчего Досс, почувствовав наконец чистое, захлестывающее волнами безусловное счастье, выгибает поясницу, цепляясь ослабевшими пальцами за ткань чужой рубашки на спине и отвечает на его смелые действия, окончательно расслабляясь в сладостной близости. — Будешь опять обзываться? — Я все ещё зол, — врёт Десмонд, рвано вздыхая, и сердце в груди проникновенно ёкает, когда застывшие на влажных губах глаза различают понимающую, в миг разоблачающую улыбку. Щеки Досса заливает пурпурной краской, а сам он зарывается лицом в чужие большие ладони и пристыжено зажмуривает глаза, ощущая оглушающе ухающее сердце уже в голове, животе, ногах — везде. Он думает, что он глупый, наивный парень, который от одной улыбки любимого человека готов то ли упасть под землю (а желательно на нее, прямо к ногам Смитти), то ли взлететь к небесам, оседлав воздушные облака, найти там Бога и рассыпаться перед ним в тысячи и одной благодарности. — Ты так волновался обо мне, — без улыбки в голосе тихо говорит старший. Факт, что его семьи все еще здесь не было, говорил о многом. — Я рад, что ты рядом. — Не говори такие вещи после того, как чуть не умер, — фыркает — только, чтобы не улыбнуться — в ответ Десмонд, но невысказанную благодарность принимает. — Я говорю это, потому что не умер. Дес, — зовёт зачем-то Смитти, в голове слова для себя сложные переваривает и взгляд на глаза чужие, родные поднимает, находя в них свою радость, счастье, успокоение. — Я люблю тебя тысячу раз.* Райкер уже смотрит в упор, Десмонда этот взгляд вырывает из воспоминаний как жилистая рука щенка за загривок. Реальность бьёт по нему беспощадно, отточенным движением задевая самые потаённые струны души, ранит, рассекая сердце. У младшего в голове не укладывается, как когда-то теплый и нежный взгляд, может теперь обжигать все внутри стужей, что сердце малодушно пропускает удар. — Так почему ты не будешь стрелять? — Райкер мнет в руках обтянутую черной кожей книжку, не сводя с Досса цепкого, почти животного взгляда. Голос опустился на самые низкие тона, открытые плечи угрожающе напряжены, желваки переливаются на острой челюсти. — Считаешь себя лучше нас? Досс слышит это и слезы предательски жгут веки, глаза застилает пелена. Он не понимает, почему старший говорит с ним так, будто первый раз видит и действительно не знает из-за чего он не может взять в руки оружие. Но не находит ответа ни в жестоком непоколебимом взгляде, ни в чем-то, что представлял из себя Райкер, которого Десмонд не узнавал сейчас и знал лучше себя в свои шестнадцать лет. Похоже, тот образ, за которым он гнался в плохие времена, который грел его сердце в самые холодные зимы, его больше нет. Он умер. Перед ним стоит другой человек, и принять это, как признать, что все, во что ты верил до этой минуты было ложью. Лишь плодом твоей фантазии. — Нет, — голос почти дрожит. — Ну, а если на тебя нападут, — щеку внезапно опаляет удар — Десмонд не ждал выпада и даже не успел среагировать. Одобрительные возгласы солдат поддержали Райкера. Коснувшись щеки, Досс понял, что болит вовсе не она. Эта боль другого характера и жжёт она не под пальцами. Он снова поднимает взгляд на старшего, пытается уцепиться хоть за какую-то черту в его лице, чтобы окончательно не потерять родной, несуществующий сейчас образ. — Например, так, — Райкер уже занял боевую позицию, был готов дать отпор в любую секунду. В отличие от Десмонда, он всегда был готов. — Библия говорит подставить вторую щеку, не так ли? Знаете, не думаю, что это из-за религии, ребята. Думаю, это трусость. Я прав, Досс? Ты ссыкун, ведь так? Ну же. Врежь мне! — реакции на крик снова не последовало. — Знаешь что, — повернувшись в профиль, он подставил Доссу открытую щеку. — Бей, я не буду защищаться. Вот сюда, — он хлопнул ладонью себя по лицу. — Ударь меня, Досс. Давай, — улюлюканье оглушило Десмонда, но он лишь продолжал неверяще смотреть на лицо Смитти. Он просил про себя, чтобы это оказалось сном. Просил, но понимал, что реальность куда злее любого сна. — Нет? Райкер опускает взгляд на руки и открывает книгу на закладке. — Оу, что это? — парень вынимает фотографию, показывая ее всем. — Отдай. — Красивая тёлка. Такая красотка заслуживает настоящего мужика. — Верни обратно, — Десмонд шагает вплотную после нескольких неудачных попыток отобрать снимок и задерживает дыхание, когда на нем концентрируется взгляд Райкера. — Пожалуйста. Голос старшего густой и слегка хриплый. Лисий взгляд улавливает эмоции Десмонда. — Пожалуйста. — Пожалуйста, отдай, Смитти. — Пожалуйста, отдай, Смитти. Глаза Райкера соскальзывают на чужие губы на доли секунды, в его взгляде что-то едва уловимо меняется. Он делает шаг назад, кидая фотографию на пол, и уходит к своей кровати.