Часошаги

— Я отправил письмо Гвендалю, — отчитывается Конрад привычно-спокойным тоном. Но то, как он меряет шагами комнату, выдает его беспокойство. — Скорей всего, он прибудет сюда, как только его получит. Часы на стене тикают, и стук сапог сэра Веллера по полу, словно намеренно совпадает с ходом маятника. Юри закрывает глаза, слыша это попеременное «тик-стук». — Простите, Ваше Величество, — когда Гизела произносит это, тон у ее голоса такой, будто он неразумное дитя, которое нуждается в успокоении, — к нему нельзя пока заходить. — Он не умирает, — мягко говорит Конрад, обнимая своего короля за плечи, — если бы он умирал, нам бы сообщили. Это не успокаивает. Совсем. Юри уже открывает рот, чтобы сказать об этом вслух, но в итоге просто тяжело вздыхает. Конрад тоже волнуется, просто по-своему. Вряд ли кто-то останется равнодушным, когда на нем кровь его младшего брата. Остаток ночи Шибуя ворочается в кровати, стараясь уснуть. Без Вольфрама здесь слишком тихо и слишком холодно. И пусть слуги ежедневно выбивались из сил, поддерживая необходимую температуру в королевской спальне, без прижимающегося к спине громко сопящего тела мозг продолжал считать, что что-то не так. Вернее, «что-то не так», оно и было. Обычно, когда его что-то тревожило, Вольфрам был рядом, чтобы развеять его тревоги. Иногда грубо, иногда ласково. От него всегда веяло уверенностью в своих словах. Вольфрам был надежным. Юри дергается, словно спотыкаясь о слово «был»... Был. И есть. Ему же сказали: лорд фон Бильфельд не умирает. Отчаявшись уснуть, он выбирается из-под одеяла. В замке Клятвы на крови нет лазарета, так как раненых сюда обычно не приносят. Вольфрам находится в одной из дальних гостевых комнат, куда и направляется Шибуя, минуя охрану у своей двери. Гизела убьет его. Он понимает это, когда выменивает у дежурящего возле кровати лекаря несколько минут в обмен на внеплановый выходной. Фактически ему достаточно было бы просто отдать приказ, но Юри чувствует себя слишком виновато, пойдя наперекор Гизеле. Когда дело касалось выполнения предписаний, целитель с гордым прозвищем «генерал» могла дойти даже до рукоприкладства. Воистину, все женщины в Шинме были жуткими. После того, как помощник Гизелы все же оставляет комнату, Шибуя какое-то время топчется возле порога, не решаясь зайти. Ему страшно. Но время идет, как тикание маятника со звуком шагов Конрада, поэтому Юри все же пересиливает себя, приблизившись к кровати. Спящий на ней Вольфрам непривычно тихий, но его неровное дыхание показывает, что он жив. Когда Юри видел его последний раз, он был покрыт кровью. И хотя сейчас на нем ни пятнышка, Юри кажется, что он все еще может чувствовать ее запах. Это плод его воображения, или все дело в ранах на теле Вольфрама? Юри осторожно касается его щеки тыльной стороной ладони. Теплая. Не критично, просто немного теплее обычного. Он наклоняется ближе, вглядываясь в знакомое лицо, почти не различимое в свете луны. Вольфрам красивый. Даже сейчас. Он почти касается его губ, когда Вольфрам вздрагивает от боли, коротко всхлипывая, и Юри испуганно отшатывается. Это неправильно. Совсем неправильно. «Жалкий», — звучит в его голове голос то ли Вольфрама, то ли его собственный. Все верно. Он жалок. Жалкий правитель, неспособный вести за собой страну без своих советника и администратора. И жалкий подросток, эгоистично ищущий успокоения у того, кто сейчас без сознания, после того как едва не погиб, защищая его. Юри сползает вниз по кровати, упираясь коленями в пол, и пряча лицо в согнутых локтях. Вольфрам беспокойно бормочет что-то во сне, и Шибуя поднимает голову, глядя на него снова. Он ничего не может больше сделать, только смотреть. Часть его упрямо кричит о том, чтобы остаться рядом, когда помощник Гизелы возвращается в комнату. Но Юри с усилием воли давит в себе это желание. Сейчас они ничем не помогут друг другу. Больше всего он хочет прижаться лбом ко лбу Вольфрама и лежать так до рассвета. Вместо этого он неловко поправляет съехавшее одеяло, чувствуя на себе посторонний взгляд, коротко улыбается лекарю и выходит, не оглядываясь. Оглянувшись, он бы уже не смог уйти. Спустя еще сутки, Вольфрам приходит в себя. Узнав об этом, Юри бросает все дела и упрямо маячит возле его двери, пока Гизела наконец не сдается. — Он еще слишком слаб для посещений, Ваше Величество, — произносит она с укоризной, но все же позволяет ему пройти. В ту ночь разглядеть было сложно, но теперь, при свете дня, Вольфрам кажется еще бледнее, чем обычно. Очевидно он спит, и Юри не может не почувствовать разочарование. Сидящий у кровати брата Гвендаль переводит взгляд серых глаз на Шибую, и больше всего тот боится прочесть в них осуждение. Но вместо этого он слегка кивает, что расценивается как вполне миролюбивый жест для всех, кто имеет представление о лорде фон Вольтере. — Как он? — выдавливает из себя Шибуя, изо всех сил стараясь казаться спокойным. Он избегал Гвена с момента его приезда в замок и оказался совсем не готов к этой встрече. — Спит, — по монотонному голосу сложно угадать его настроение, — но ты ведь не об этом спрашиваешь? Гвендаль как-то совершенно не по-лордовски придвигает ногой к Юри стоящий рядом стул, и тому ничего другого не остается, кроме как сесть, коротко поблагодарив. — Он спрашивал о тебе. Юри слегка вздрагивает, когда тишина между ними рассеивается. — В-вот как... — Шибуя заставляет себя улыбнуться, боясь посмотреть на старшего сына Шери. Вместо этого он утыкается взглядом в Вольфрама. Спрашивал, значит. — Не буду говорить, что в случившимся нет твоей вины, — снова подает голос Гвендаль, — но и обвинять тебя я тоже ни в чем не намерен. Вольфрам сделал то, что сделал бы на его месте каждый. Его слова оседают неприятным осадком на душе Юри. И все же он чувствует облегчение, что кто-то сказал это. Защита короля — первостепенная важность для любого жителя Шин-Макоку. Но в то же время Мао тот, на ком лежит ответственность за жизнь его подчиненных. Малодушную мысль о том, что именно Вольфрама он хотел бы видеть в такой ситуации меньше всех остальных, он старается игнорировать. Когда он заглядывает в комнату в следующий раз, вечером, то наконец-то видит ярко-зеленые глаза, которые смотрят на него настороженно первые пару секунд, но затем взгляд Вольфрама смягчается. — Вижу, ты в полном порядке, — произносит он, и это ни разу не упрек, но Шибуе оказывается достаточно и этого. Почти вслепую он бредет к кровати, остановившись только тогда, когда упирается в нее. — Юри? — голос у Вольфрама совсем не слабый. Сонный разве что. Абсолютно такой же, какой и всегда. Будто ничего и не произошло. В носу против воли начинает щипать, и зрение окончательно подводит. Опустившись ниже, Юри обнимает его колени, утыкаясь в них лицом и несдержанно всхлипывая. Вольфрам зовет его снова, на этот раз его голос звучит удивленно. Он даже может его понять, но когда он пытается взять себя в руки, получается еще хуже. — Ты чего? Ты что, дурак что ли? Рука Вольфрама ласково гладит его по голове, но Юри только сильнее начинает завывать, уже не заботясь о том, что о нем подумают Конрарт, Гвендаль или любой другой, кто мог бы зайти в комнату прямо сейчас. — Успокоился? — уточняет Вольфрам, когда Юри наконец перестает всхлипывать, отстраняясь от него. В ответ Шибуя сконфуженно кивает, вытирая лицо рукавом. — Хорошо хоть матушка сейчас далеко отсюда. Надеюсь, Грета тоже не в курсе? На этот раз Юри качает головой. — Мы еще не успели ей сообщить. Да и... Говоря честно... Вольфрам удовлетворенно кивает, прежде чем Юри находится в словах. Как родители, в этом они солидарны друг с другом: это не то, что стоит знать их ребенку. Пользуясь наступившей паузой, Юри украдкой оглядывает Вольфрама с ног до головы. Большая часть его тела скрыта под одеялом, но из отчетов Гизелы известно, что сильнее всех пострадало его правое плечо и левое бедро. Больно ли ему сейчас? Юри не решается спросить. Вместо этого он опускает взгляд в пол. — Вольф. Пообещай мне кое-что, — он запинается, прежде чем продолжает. — Пообещай... «...никогда больше так не делать», — хочет сказать Юри, но замолкает на полуслове. Вольфрам спит, склонив голову к здоровому плечу. «Может оно и к лучшему», — думает Шибуя, касаясь мягких светлых прядей. Ведь ни за что не согласился бы. — Ты опять здесь? Такими словами встречает его лорд фон Бильфельд, когда видит застывшего в дверях Юри. — А ты разве не рад? — Шибуя расправляет плечи, убедившись в том, что Вольфрам не спит и притворно надувается. Впрочем, с его женихом такие штуки никогда не прокатывали. — Я был бы рад, если бы ты не отлынивал от обязанностей под предлогом навестить меня, Ваше Величество. — Это не предлог! — Юри нарочно игнорирует обращение, усаживаясь на край кровати. — Я просто... — он замолкает, пытаясь сформулировать свои чувства в цельное предложение, но в итоге так и оставляет его незаконченным. Вольфрам вздыхает. — Юри, со мной все хорошо. Надо мной не нужно трястись, я не хрустальный. — Я знаю! Я знаю, но... Он не любит казаться слабым, особенно в глазах Юри. Вольфрам гордый, и порой Шибуя жалеет, что не может позаимствовать у него часть этой гордости. — Я не могу работать, когда тебя нет рядом. Не могу есть, когда тебя нет рядом. И не могу заснуть, когда тебя нет рядом! — он нервно сжимает ткань брюк на своих коленях. Вольфрам молчит. — Я могу считать это признанием? — говорит он после паузы. — Если хочешь. Шибуя Юри упрям от природы. Так же как и Вольфрам фон Бильфельд. Оба они упрямые—упрямые дураки. Вольфрам в постели неожиданно начинает ерзать, и Юри тут же наклоняется над ним. Он не уверен, что пациенту Гизелы можно сидеть без посторонней помощи. Но Вольфрама, кажется, вполне устраивает и этот вариант. Он мгновенно перестает копошиться, притягивая Шибую к себе левой рукой. Юри послушно придвигается ближе, стараясь не задеть раненное бедро. Поза при этом выходит наверняка странная, но кого это волнует, здесь только они вдвоем. — Я скучаю... — признается Юри, крепче прижимаясь к Вольфраму. Он жалок, но когда он рядом с ним, это не страшно, быть жалким. — Правитель не должен быть настолько зависим от кого-то, — строго отвечает его собеседник, но Юри слишком хорошо знает Вольфрама, чтобы уловить в его голосе счастливые нотки. К тому же объятий он так и не разжимает. — Прости. Тепло его тела убаюкивает, и Юри, толком не спавший последние дни, почти засыпает даже в таком неудобном положении, когда Вольфрам неожиданно говорит это. Неохотно отстранившись, он пытается понять, что тот имеет в виду, ловя его взгляд. Но Вольфрам смотрит в потолок, как он обычно всегда делает, когда ему неловко. — Заставил волноваться за себя, тебя до слез довел... Конрарт за последнюю ночь раза три приходил. Просыпаюсь, а он тут стоит. Еще и вид сделать пытается, будто мимо проходил. В моей комнате. Думает, я головой ударился, что настолько отупел? Глядя на недовольно нахмурившееся лицо третьего сына, Юри не может не рассмеяться. Тот в ответ хмурится еще больше, приподнимаясь на локте здоровой руки. — Что?! — выпаливает он, когда Юри поддается вперед, готовый придержать его в случае чего. — Ничего. Правда, ничего. Шибуя примирительно поднимает обе руки вверх, и Вольфрам сдувается. Как бы он не хорохорился, его раны все еще болят, а от лекарств, которыми его пичкает Гизела, он постоянно чувствует сонливость. Когда Юри предпринимает еще одну попытку уложить его обратно, он не возражает. — Ваше Величество! — горестно тянет Гюнтер, когда Юри озвучивает свою просьбу. Гвендаль же, напротив, соглашается, что лучше так, чем никак. Поэтому часть бумажной работы Мао переносит во временную комнату Вольфрама. — Ты — король, а не сиделка, — недовольно фыркает фон Бильфельд, но Юри знает, что ему скучно постоянно лежать, поэтому он охотно помогает ему с документами в перерывах между сном и реабилитацией. Поправляется он быстро и, по заверениям Гизелы, его травмы не настолько серьезные, чтобы бить тревогу. Гораздо большую опасность представляла потеря крови, но, очевидно, с этим Вольфрам справлялся. «Марёку — это здорово», — думает Юри однажды, рассматривая постепенно затягивающуюся рану на бедре Вольфрама во время смены бинтов. — Ты пялишься. Тот недовольно пихает его ногой в плечо, возвращая в реальность. — Я могу сделать это сам, — добавляет фон Бильфельд, когда Юри, извиняясь, возвращается к прерванному занятию. — Упрямый баран, — произносит он еще парой секунд позже, когда Мао пропускает все мимо ушей, продолжая возиться с бинтами. — Он самый, — сосредоточенно отзывается Шибуя, не отвлекаясь, пока последний узел не оказывается завязан. — Считай это наказанием, — он улыбается, — за то, что заставил меня беспокоиться. — Меня не за что наказывать, — Вольфрам скрещивает руки на груди, прикрывая глаза, — я не мог подвергнуть короля опасности. — Тогда благодарностью. Мы помолвлены все же, имею право. Они оба понимают, что подобный аргумент Вольфрам отрицать не будет, и Юри беззастенчиво этим пользуется. — Этот вариант меня больше устраивает, — неохотно признает Вольфрам наконец, игнорируя заботливый взгляд Юри, когда его жених, слегка прихрамывая, неспешно пересекает комнату, чтобы подойти к окну. Недавно Вольфрам наконец-то вернулся в спальню Юри, и теперь они снова делили королевскую кровать. Спокойного сна Шибуе это не вернуло, так как теперь ему приходилось постоянно думать о том, чтобы не причинить Вольфраму боль, ворочаясь в постели. Даже при том, что каждую ночь он отодвигался на самый край, Вольфрам все равно прилипал к нему, как только засыпал. Но чувство того, что все наконец возвращается на круги своя, с лихвой возмещало все неудобства. Он стал такой привычной и родной частью жизни Юри, что иногда ему казалось, спроси Вольфрам его сейчас, он бы даже согласился выйти за него. Скажем, послезавтра в обед. К счастью — или сожалению? — его об этом не спросили.