Единственный

*** Щеки Лань Сичэня пунцовели, плечи горели. И грудь под белоснежными нижними одеждами, наверняка, покраснела. Даже его душу охватило пламя смущения. Он хотел бы закрыть ладонями лицо и покинуть эту комнату. Вот только… Вот только на входе в бордель, куда он спешно нырнул после долгого и изнурительного бегства, Лань Сичэнь сделал угрюмый и знающий вид. Таким вопросов не задают, таких в борделях обслуживают молча и с некоторым пиететом. И не лезут с расспросами. Так себе представлял эти заведения Лань Сичэнь, а на деле к нему у входа же, сразу после оплаты номера, подбежал юный служка и попытался проводить к полуобнаженным женщинам. Даже предлагал выбрать к какой компании пройти: часть девушек сидели с мужчинами, подливая им вино и развлекая болтовней, другая же часть мелкими группками, состоящими только из дам, зазывно ему улыбались. А Лань Сичэнь посмотрел на служку. Возрастом он был как молодые адепты в Гу Су, улыбался участливо и мило. А спустя быстрый осмотр места — еще и оказался единственным мужчиной, кроме клиентов. Остальные же… Девы в газовых накидках, даже не пытающихся что-то скрыть, почти заставляли Лань Сичэня отвести взгляд, но он не мог этого себе позволить. Оглядывал просторное помещение первого этажа, скрывал свое смущение за постным выражением лица, столь ему не свойственным. Лань Сичэнь не мог точно сказать, что творилось в его голове, он словно не отдавал себе отчета. Переживал, что вот-вот будет раскрыт, хотя какое дело шлюхам до его личности... А в дороге Лань Сичэнь переживал за брата. За орден, за заклинательский мир, за простых людей и все на свете. Его душа была по-настоящему в смятении. И сам, осознанно, он выбрал думы о брате. Мирские, пусть и сложные, но эти мысли не требовали от него действий или решений. Нет, он даже права высказаться не имел, покуда брат занимался отрицанием. Может быть, из-за собственных мыслей уставший Лань Сичэнь спросил у мальчика-служки, сколько тот стоит. Придумать другую версию даже для самого себя не получалось. Он словно в забытьи осматривал полуобнаженных женщин, стены помещения и пошлые картинки, висящие на стенах. Все здесь было чуждо его существу и он просто ляпнул глупость. По крайней мере, ему сложно было назвать это как-то иначе. Вот только размер глупости он определил спустя некоторое время. Оказалось, мальчик слуга не продавался, но его продали. Он только рот открыл и вежливо начал объясняться, как рядом образовались девицы, все загалдели и весьма учтиво попросили клиента подождать в своей комнате. Даже уверили, что ждать слишком долго не придется. Комната, которую снял Лань Сичэнь по неопытности, оказалась весьма дорогой и включала обслуживание по высшему разряду. Фрукты, баночки с разными эликсирами… бесконечно смущающие предметы для любовных утех пресытившихся обычным процессом. И как он теперь мог пойти на попятную и сказать, что передумал? Может быть еще и признаться, что комнату снимал наобум? И пока он, смущенный и растерянный, метался по покоям, в дверь постучали. Стук произвел впечатление деликатного, если вообще возможно так постучать в дверь. — Войдите, — взяв себя в руки, ответил Лань Сичэнь. Он не смотрел, как юноша входил в комнату, отвернулся, восстанавливая душевное равновесие. И коря себя, конечно же. Как он мог позволить себе такое смятение, когда от него зависит так много… О чем он вообще думал? Естественно, он не воспользуется мальчишкой. Проститутки высоко ценят свою востребованность и юноша точно не станет распространяться, что наедине между ним и клиентом ничего не произошло. Даже то, что обычно он собой не торговал, будучи молодым служкой, не значило, что вот-вот не собирался начать. Все же это бордель, а он вряд ли когда-то заживет по иным законам и любое тело в нем всегда будет продаваться. Да, мужчин, как правило, в таких местах не покупали. Но всегда находились любители подобного и работая на посылках, юноша вполне мог хорошо подработать, пока не утратил трепетность кажущейся неопытности и молодость. Лань Сичэнь выдохнул. Он не должен вмешиваться. Но вот считать мальчика “телом” он не обязан. — Как тебя зовут? — не оборачиваясь, спросил Лань Сичэнь. — Мэн Яо. — Голос юноши прозвучал бесцветно, но до предела вежливо. — Проходи, Мэн Яо. Садись. За спиной долгих несколько секунд не слышалось и звука. Но потом ровный шаг и шелест ткани подсказали, что направился Мэн Яо к столу, присел за него и затих. А Лань Сичэнь показался себе ужасным человеком. Да и был им сейчас, решил им быть. Он повернулся к Мэн Яо и совершенно не собирался его утешать разговорами, намеревался лишь предложить сделку. Довольно выгодную им обоим. В рукаве мешочки Цзянкунь со спасенными из огня бесценными книгами заставляли выбирать кем быть быстро и не задумываясь. А оставленные дома брат и дядя, умирающий отец и адепты ордена… все они склоняли чашу весов неумолимо. Лань Сичэню необходимо было скрыться от погони, восстановить силы и не рисковать. Ни о какой доброте и речи идти не могло. С тяжелым сердцем, он подошел и тоже сел за стол. Двумя пальцами с тихим стуком на стол Лань Сичэнь опустил три монеты и увидел как глаза спокойные и ничего не выражающие лишь отметили что-то. Ни удивления суммой, ни восторга. Тогда Лань Сичэнь позволил себе внимательней осмотреть того, кого имел несчастье приобрести на эту ночь. Мэн Яо приодели. Нарядное женское ханьфу фиалковых тонов с мелким цветочным рисунком ему не шло. Но оно подчеркивало его миловидность. Кроткую красоту, которую так просто и не разглядеть. — Этого слишком много, — неожиданно раздался голос Мэн Яо, вернувший Лань Сичэня из его мыслей на землю. — Разве не клиент выбирает сколько заплатить? — Конечно. Но я столько не стою, ведь ничего не умею. — Может быть, я за это и плачу, — Лань Сичэню до ужаса неловко было вести такие разговоры, он отвел взгляд в сторону, где стоял поднос с чайником, пиалами и сладостями. Он и заметить не успел, как ловко поднялся Мэн Яо и тут же принес поднос на стол, ловко он налил чаю и подал его Лань Сичэню с улыбкой, достойной и ласковой. Въевшейся в тонкие губы. — Тогда мне стоит попросить сохранить мне жизнь и не калечить? Лань Сичэнь едва не подавился: — Ну это уже слишком! Неужели и так бывает? — он смотрел прямо в глаза Мэн Яо и удивился повторно, но уже не так очевидно. Его реакция заставила зрачки Мэн Яо сузиться, щеки зарумяниться, а улыбку — ожить. — Много чего бывает, господин, — как-то особенно ласково прозвучала такая грустная, по сути своей, фраза. — Ничего подобного не будет, - поспешил заверить Лань Сичэнь. Успокоил дыхание и, наконец, выдал то, что собирался предложить: — Ничего не будет. Это плата за молчание. И за твою репутацию, конечно. Вот теперь удивление можно было не ловить в дрожи ресниц, в мельчайшем изменении размера зрачков. Нет, глаза Мэн Яо чуть ли не округлились и в нем проступила вся возможная для такого сдержанного человека юношеская порывистость. — Как это понимать, господин? Вам что-то не нравится? Если… Лань Сичэнь вдруг вспомнил, что купил слугу, невольника. Он, наверняка, сын какой-то из блудниц. Возможно, если богатый клиент не останется доволен уединением с ним, после того как запросил именно подобного, Мэн Яо накажут… Острое чувство вины заставило немного забыться: — Что ты! Ты прекрасен, даже очаровательнее, чем показался сначала, но я… — Лань Сичэнь вовремя осекся. Не признаваться же, что скрывается от преследования самого могущественного ордена мира заклинателей, хотя и был уверен, что вот уж кто-кто, а шлюхи ко всем этим проблемам холодны и безразличны. Но почувствовав нежную холодную ладонь, скользнувшую по его руке к запястью, поглаживающую так приятно, Лань Сичэнь новым взглядом посмотрел на Мэн Яо. — Мой господин, если я так очарователен, как вы говорите, то нам ничто не помешает. Я постараюсь быть таким, каким вы пожелаете меня увидеть. Невинным и неопытным — если первого в таких местах как это просто не бывает, то второе мне не придется даже играть. Или же развратным и жаждущим — все подвластно вашему желанию. Я все смогу изобразить. Буквально минуту назад не желавший того, что теперь предлагал, Мэн Яо подался чуть вперед. Лань Сичэнь, завороженный нежными касаниями и необычайным выражением в глазах напротив, не смог отстраниться и оскорбить. Он накрыл рукой ладонь, что пробралась уже под рукав и с мягкой улыбкой спросил: — Зачем? Ты же не собирался. Мэн Яо не отвел взгляда и рука его не дрогнула, но голос словно плохо слушался его. Лань Сичэнь не знал этого еще такого молодого человека, но что-то ему подсказывало, что он не привык говорить то, что на самом деле чувствовал. Это вызвало еще одну нежданную улыбку, ведь напомнило о брате. — Потому что ничто не зависит от меня. — Наконец, прозвучал ответ. — Ты так молод и… — И что Лань Сичэнь хотел этим сказать? Что он вообще мог сказать мальчику в борделе, мальчику, которого сам же по глупости купил? Что так и есть? Ничего от него не зависит? И все, что он может сделать, это смириться и попытаться принять все, с ним происходящее? В голове даже мелькнула мысль выкупить… Но у Лань Сичэня, к собственному стыду, почти наверняка не хватило бы имеющихся денег. Он поджал губы. Ему действительно нечего было ответить. — Вот видите, господин. Голос Мэн Яо теперь звучал бархатно и маняще. Юркой лисой он пересел ближе, его пальцы как по струнам пробежались по складкам ткани на рукаве Лань Сичэня. Душа в смятении требовала раскрыться, объясниться и не искушать ее сильнее. — Я просто не могу, — тихо прошептал Лань Сичэнь, пока сам неотрывно следил за пальцами Мэн Яо. — Такие вещи должны совершаться между любящими друг друга людьми... Если бы он следил за лицом Мэн Яо, заметил бы хитрую улыбку на нем. — Так и знал, что вы здесь случайно, господин, — прямо на ухо шепнул тот и отодвинулся. — Я не могу совсем не взять денег, но и так много не возьму. И не уйду. Буду здесь до утра. Лань Сичэнь не успел ничего спросить, как Мэн Яо встал и вернулся уже с фруктами, поставил их на стол перед ним. Он только и мог, что открыть рот в удивлении, когда тот привел одежду на себе в беспорядок и ущипнул собственную шею так низко к воротнику, что не приглядываясь можно и не заметить, что это не любовная метка. И при этом совсем не заметить ее было невозможно. В таком виде Мэн Яо и вышел на пару минут из комнаты, вернувшись с едой посытнее. — Даже если вы уже достигли того уровня духовного просвещения, что мирская еда вам не так необходима, как простым людям, но это же не значит, что она не нужна вообще. Лань Сичэнь только кивнул. Он правда не ел уже много дней. Его и так слишком сильно задерживала въевшаяся почти в кости привычка клониться в сон в определенное время. Тратить его еще и на еду было бы излишним. Сейчас настал чуть ли не первый действительно удачный момент поесть. Учтиво поблагодарив, он с настоящим голодом приступил к пище. Простая, она показалась необыкновенно вкусной, какой он не пробовал еще в жизни. Придавал ей аппетитности и ласковый взгляд Мэн Яо, его обходительность. Он следил чтобы все, на что только падал взгляд Лань Сичэня тут же оказывалось у него под рукой, а чай в пиале не заканчивался. Они немного поговорили после еды. Мэн Яо был улыбчив и с удовольствием слушал про музыку и изобразительное искусство, когда Лань Сичэнь осмелился предположить, что тому больше пошли бы более спокойные цвета. И к тому моменту, когда тело молило о чистой и уютной постели, Лань Сичэнь не мыслил даже отправить Мэн Яо спать на пол. Конечно же, он не собирался ничего делать с ним там. Да тот и сам понимал, помог улечься, а утром пообещал устроить купание. На границе сна, в постели с юношей, которого видел впервые в жизни, но к которому чувствовал невероятное душевное расположение, Лань Сичэнь то ли услышал, то ли ему приснилось, как шепчет под боком своим ласковым голосом Мэн Яо. — Ты что-то сказал? — сквозь дрему, спросил Лань Сичэнь. — Нет, я лишь прошу ночную тьму подольше не расступаться. Почему-то мне кажется, это станет единственным везением в моей жизни… Лань Сичэнь рассмеялся и приобнял Мэн Яо. Возможно, если бы он был менее сонным, он понял бы, что не стоит делать подобного, но на грани сна, когда разум мало за что отвечал, все оказалось возможным. Лань Сичэнь не ведал дурных намерений, не знал в собственном сердце зла, он бережно погладил по волосам хрупкого юношу в своих объятиях и без единой темной мысли сказал: — Не тяни ночь за хвост, как кошку в подворотне. Она не будет благодарна и принесет лишь боль. Новый день же приведет с собой облегчение. Лань Сичэнь уже окончательно задремал и не разобрал ответа. Мэн Яо в теплых объятиях не нежился и даже на секунду не расслаблялся. Он приложил ладонь к левой стороне груди, сгреб пальцами ткань и тихо сказал, потому что не смог, может быть в последний раз, удержать язык за зубами: — И правда.