heamotoxic

Любовь похожа на яд. Медленно распространяется по телу, отравляя организм. Вместе с кровью протекает по венам. Иногда это приятно, но только вначале. Похоже на наркотик. Что-то похожее испытывал Рулс, когда познакомился с Меттатоном. Он милый и отзывчивый, слишком самоуверенный, но разве герцог сам не грешил этим? Со всей этой тягой к романтизации всего подряд, желанием чуть ли не под ручку ходить с Рулсом, он был похож на ребёнка. Даже немного грустно становилось от этого. Поначалу всё и правда было неплохо, было приятно, когда Меттатон заботился о нём, обнимал и целовал, но постепенно всё начало перерастать во что-то неприятное. Рулс даже не мог сказать, с чего всё началось. Сначала едва ощутимое раздражение, потом неприязнь, а после что-то близкое к ненависти. Рулс ежедневно балансировал между любовью и отвращением к Меттатону. А тот даже не замечал. Такой проницательный, а сам не замечал, как Рулс был готов рыдать по ночам от того, в какую грязь погружался. Он словно сходил с ума, а Метаттон даже не подозревал об этом. Яд всё быстрее распространялся по телу, вызывая ужасную боль и судороги, а Рулс словно и не искал противоядия. Меттатон отсчитывал дни до годовщины их знакомства, а Каард, сжавшись в ванной, плакал. И даже не знал почему. Его любят, нежно и искренне, но это лишь сильнее вызывает агрессию и ненависть. Рулс почти чувствует себя виноватым. Ему почти жаль. Он бы и рад сказать Меттатону, только что это даст? Станет лишь хуже. Конечно, робот захочет помочь, успокоить, чтобы его любимому было спокойно, только вот хочет ли этого Рулс? Куда приятнее было наслаждаться собственными страданиями. Он, слыша, как хлопает входная дверь, вытирал слёзы, делал пару глубоких вдохов, и, умывшись холодной водой, выходил из ванной, отвечая на объятия. И его почти не тошнит от поцелуя, от сладковатого привкуса помады на губах Меттатона. Блестящая, как и всё в этом доме. Ему противно и неприятно, когда робот обнимает его, говорит, как любит. Но он отвечает, что это взаимно. Ведь у Рулса тоже есть к нему чувства, просто другие. Почти противоположные. Меттатон вкладывает всю свою любовь в простой поцелуй, а Каарду он омерзителен. Меттатон с восхищением оставляет засосы у него на шее, в то время как герцог стыдится и скрывает их. Меттатон нежно и с какой-то долей романтики проводит рукой по его обнажённой коже, пока Рулс старается укрыться от этого. Меттатон любит, а он — ненавидит. Герцогу даже почти жаль, когда он решает, что слишком погряз в этом дерьме, чтобы что-то исправить. Можно лишь уничтожить, избавиться от этого. Но трудно решиться. Меттатон словно ребёнок, не перенесёт даже простого разрыва, а уж тем более чего-то большего. Но почему Рулсу должно быть не наплевать? Если он наплевал даже на себя. Самолюбование сменилось самобичеванием. Нежность сменилась отвращением. Любовь сменилась ненавистью. Его тело наполнено ядом, ярко-зелёные капли стекают с губ. Рулс даже не знал, какого цвета яд. В идиотских фильмах, где снимался Меттатон, он зелёный. Яркий или тёмный. Изумрудный или болотный. Но почти всегда зелёный. Он бы и рад был его выпить, покончить с тем дерьмом, в котором повяз, только вот где такой найти. Именно как на картинке с экрана телевизора. Ему почти не было жаль, когда он натянул петлю на шею. Меттатон расстроится, наверное. Рулсу почти грустно оттого, что он поступает как мудак. Если робот не придёт на похороны, Каард не обидится. Он заслужил этого. Заслужил ненависти в ответ, а не той чистой любви. Он почти плакал. Оставил предсмертную записку. Это происходило не в первый, даже не во второй раз. Так трудно сделать шаг вперёд. Оставить того, кто его любит. Наверное, этот поступок отвратительный. Но раз в жизни можно побыть эгоистом, правда? Он заслужил награду за то, что так долго играл счастливого влюблённого. В голове мелькнул вопрос: «Правильно ли я поступаю?». Нет, наверное. Он почти вызывает отвращение у самого себя. Яд парализует всё тело перед смертью, но сделать шаг, один шаг, из последних сил, не так уж и трудно. Рулс почти решился на это. Он с улыбкой и слезами смотрел в окно, напротив которого стоял. Ему нечего терять, его тело уже полностью отравлено.