Лисье чадо

- Я с ним говорила. Не то от волнения, не то от горячего сухого воздуха пересыхает горло. Гарри откашливается, когда вместо ошеломленного "что?!" из горла вылетает что-то сипящее и скомканное, нелепая горсть песка вместо звуков. Рон тяжело хлопает его по спине, не меняясь в лице. - Да брось, друг. Она слегка... не в себе. У Джинни вдруг становится почти затравленный вид, она неловко пятится, но тут же встряхивается и делает шаг вперед, с силой толкая Рона в грудь: - Я, Рональд, в себе! Хватит считать меня сумасшедшей! Что-то неуловимо меняется в ее лице, Гарри толком не понимает, что именно, но эта ярость Джинни не похожа на обыкновенную. Гарри становится неуютно, но вмешаться он не решается: оттаскивать от Рона девчонку - это слишком! Рон справится и сам! ...пока, правда, Рон только вскидывается возмущенно: - Ты чего?! - и пытается не оттолкнуть даже, а удержать Джинни на расстоянии вытянутой руки, явно опасаясь нестриженых острых ногтей. Гарри прикусывает губу. Ему и не доводилось так уж часто видеть Джинни Уизли в гневе, а при нем она и вовсе не смела раньше говорить в полный голос, но все-таки Гарри несколько раз наблюдал, как Джинни дерзит братьям, как царапается в шутливых драках с близнецами, как пинает по коленке злющего Рона - и едва ли Джинни тогда выглядела настолько несчастной. "У нее как будто крыша слегка поехала" - вспоминается услышанное этим же утром, и Гарри не может не вздрогнуть, когда Джинни издает задушенный какой-то крик: - Я тебе не идиотка с тыквой вместо головы, Рон! Что вы все... помешались на этом! Я не виновата, что Том... Ох. Рон словно каменеет. - Я не имел в виду... Не это. Эй. - Джинни рывком отворачивается, вытирая кулаком щеку, а Рон смущенно трогает ее за плечо. - Хм, ну... извини. Я имел в виду, что тебе наверняка... Показалось. То есть... - Рон оглядывается на Гарри почти умоляюще. - Гарри валялся и бормотал всякую ерунду, мы все это слышали ночью, да? Пока мама не разогнала нас спать. И целители говорили, что бред - это нормально, они даже не рискнули дать ему снотворное зелье, помнишь? Сказали, иначе он после истощения проспит несколько суток... Мало ли, что Гарри мог наплести во сне! Не в обиду, друг, - Рон слабо улыбается через плечо, одновременно неловко поглаживая Джинни по спине. - Иногда Гарри несет полную чепуху по ночам - не поймешь, то ли он снитч ловит, то ли Снейпу голову откручивает. Может, тебе просто показ... - Мне! Не показалось! - Джинни упрямо вскидывает голову и поворачивается лицом к лицу с Роном. Гарри видит, как Рон сцепляет зубы, и спешит вмешаться: - Погодите, ладно, эй? Рон, я не думаю, что Джинни показалось, правда. - Да? - Заступничество играет против Гарри: негодование Рона обрушивается на него. - О, да с чего ты это взял? Твоя слуховая галлюцинация, кажется, не имеет привычки говорить за тебя! Если верить твоим же словам. А если ты собираешься сказать, что твой этот Бродяга в состоянии контролировать твое тело, то извини, но не жалуйся, когда я пойду прямо к отцу и расскажу ему, что мой друг одержим каким-то сбрендившим маньяком! Пораскинь мозгами, Мерлин тебя заколдуй! - Рон уже почти кричит, не замечая ни покрасневшего до уродливости лица, ни струек пота, стекающих по шее. - И ты! - Рон рявкает на Джинни. - Ты подумай! Что, если Гарри одержим, как ты из-за того дневника? Мерлин, да может, Блэк вынудит Гарри трансгрессировать к нему, а потом... убьет! А вы тут разводите нюхлерские пляски... Джинни щурится. - Теперь ты бредишь, Рональд. Нюхлеры не пляшут. - Да Мерлина ради!.. Джинни не замечает громкого стона. - Это был не Гарри. Он сказал мне... - Ведьминские, влажные глаза теперь смотрят на Гарри, и он невольно подается вперед, готовый жадно ловить каждое слово: - Он сказал, я похожа на нее - и эта "она" явно не просто... "она". Гарри... Гарри, ты так смотрел, что я почти разревелась, так мне страшно стало. Ты - он - словно погибал там, а ты был весь бледный и еще с этими ужасными шрамами... И мне казалось, если я отойду, если хотя бы моргну, отведу глаза, мне... мне потом прощения не будет. - Джинни облизывает губы. - Ночь была очень долгой. Ты метался, скидывал одеяло, засыпал, ворчал что-то - именно ты, а потом открывал глаза словно спросонья и говорил мне: "Лис... ах, нет, нет" и... все такое. Твой Бродяга называет ее лисицей, и... Джинни умолкает, не договорив, только плечами пожимает. Гарри сглатывает. Вот перед ним девчонка, простая девчонка, сестра его лучшего друга - это если смотреть просто, но если взглянуть, прищурившись и задев несколько ниточек, что связывают его с Бродягой, то увидишь... Увидишь, конечно, не Джинни Уизли - а Лили Эванс... Поттер. Это Бродяга называет ее Эванс, но чаще - Лисица, и впервые Гарри становится тошно от этой мысли. Бродяга не говорил... не говорил, что мама Гарри... Мысль не думается до конца, как ни старайся. Гарри морщится и трет лоб. Рон тут же вскидывается: - Шрам?! Гарри просто качает головой. - Спасибо, - говорит он Джинни. Несмотря на жару, по позвоночнику пробегает дрожь. * (флешбэк) Джейми смотрит с нескрываемым весельем и явно готовится сказать какую-то гадость, но Сириус Блэк не позволит ему этого. Сириус поднимает ладонь в жесте "остановись" и изрекает: - И не умоляй. На три жалких слова уходят, кажется, все силы, и Сириус откидывается обратно на диван, устраивая гудящую голову на подушках. Гудение и внутри, и снаружи - гостиная в "утро-перед-экзаменами" просто не может быть тихой. Но подниматься в комнаты Сириусу лень, да и не знает он пока, насколько реальны его угрозы плюнуть на старую кошку с ее СОВ по трансфигурации. Чутье подсказывает, что кошка не побрезгует явиться в эту самую гостиную и как следует плюнуть - исключительно метафорически - на самого Блэка. Сириус лениво вспоминает, как Макгонагалл нагрянула в пошлый раз, когда он пропустил три занятия подряд, и на глазах притихших гриффиндорцев чуть ли не оттаскала его за ухо. Мерлин с ней! Грымзу Сириус обожал несмотря на мерзкий характер, в чем никогда и никому, конечно, не признался бы. - Эй, шавка, это даже не смешно. - Джеймс, как всегда, плюет на личное пространство и усаживается чуть ли не на лицо Сириусу, вынуждая его немного, но подвинуться. - Отложи хандру до ночи. Там уж мы оторвемся... Или Макгонагалл сама тебе что-нибудь оторвет. Вставай уже. - Нет, - Сириус прикрывает глаза. Мерлин, вот же счастье. И что им всем неймется? Впервые за несколько лет пристальное внимание не приходится в удовольствие. Но Сириусу вполне плевать и внимание, и на отвратительный гул в гостиной, и на чугунную голову. Три бутылки огневиски вытесняют всякое "не плевать" за пределы сознания, а ночи в компании мародеров Сириус разумно предпочел ночь с "тремя красотками", о чем и заявил вчера обалдевшему Джеймсу. - Слухи не врут? - деловитый голос Лунатика сменяет чувственные вздохи Джейми. - Ты решил бросить вызов системе образования? Смело. У нас пять минут, господа, стоит поспешить, если Бродяга, - смешок у самого лица, но Сириусу лень открывать глаза, и он только растягивает рот в улыбке, - не требует от нас поддержать его в этом отчаянном решении. - Иди, - Джеймс понижает голос и - тьфу! - не оставляет в нем ни толики насмешливости. - И забери Питера. И скажи Эванс, что я не проспал и не валяюсь в похмелье... в отличие от некоторых - и скоро приду. Эванс, Эванс... Сириус слышит, как уходит Ремус, как выбегают из гостиной заспавшиеся девчонки, всхлипывая и нервно посмеиваясь - и становится тише. А Эванс, конечно, встала с солнцем и умчалась к озеру. Притворяться, что читает конспекты, и огрызаться на тех, кто посмеет отметить болезненную бледность и синяки под глазами... А может, у девчонок свои средства от бессонных ночей. Может, по Эванс и не скажешь, что вечерок выдался не из приятных. - Эй. Кончай это, Блэк. Что за внеплановый выпендреж? Да открой ты глаза, а! Джеймс тыкает пальцем Сириусу под ребра, но Сириус даже не морщится. Открывает глаза, как послушный мальчик, и снова заставляет свое лицо изобразить улыбку. Как кукла какая-то. Как глиняный кретин, каких создавали маги-бездельники в древности, не желая трудиться на огороде. Джеймс от его улыбки мрачнеет и скисает, и Сириус не может понять одно: удовольствие он испытывает или стыд. Нет, не так: что из этого сильнее? Джеймс сползает на пол и хмурится. - Выкладывай сейчас. Ты смотришь на меня, как на конченого мудака, а я знать не знаю, в чем причина. Что, Бродяга? Я, по-твоему, совсем кретин и не понимаю, что ты надирался всю ночь в одиночестве? Малодушное желание зажмуриться Сириус подавляет, напоминая себе - кто бы мог подумать! - что Блэки не отворачиваются от своих кошмаров. Джейми взволнован и темен, и привычно лохмат, и галстук повязан неровно - за пять лет придурок так и не научился делать приличный узел. Сириус сморит на Джеймса, на темные глаза, на приоткрытый в волнении рот, на нелепо сцепленные пальцы, как у трепетной девчонки, на почти зажившую царапину над левым глазом и думает, что Джеймс Поттер потрясающе красив и заслуживает десятка Лили Эванс. А Сириус Блэк не заслуживает ни одну - и Эванс вчера сказала об этом ясно. Жаль, след от пощечины так скоро прошел: было бы отличное напоминание, что не стоит разевать рот на чужой кусок тыквенного пирога. Даже думать не стоит. - Надирался, - признает Сириус с идиотской улыбкой и ставит на кон все свое состояние: - А перед этим я признался Эванс в любви и поцеловал. Хорошенько поцеловал, Джейми. У Эванс чертовски охуительные губы. Как тебе, конечно, известно. Что ты сделал? - Джейми не задает вопрос вслух, но Сириус прекрасно видит, как двигается его рот. Только вот воздуха недостает. Джеймс отстраняется и, замерев на секунду, резко встает и закидывает на плечо сумку. - Экзамен через две минуты, Блэк. Сделай так, чтобы мне не пришлось тащить тебя туда силой. Голос у него совсем ровный, но потерянный - что ж, не всех учили вести светские беседы и ступать по лезвию. Сириус улыбается. - Ты хотя бы слышал, что я сказал? Или с утра вода в ухо попала? - Я сделаю вид, - говорит Джеймс каминной полке, и от упрямства, которое заметно теперь и в дрожании голоса, и в сжатых кулаках, и в напряженной шее, - что ты имеешь обыкновение так проявлять свои светлые чувства. И если ты меня достанешь в ближайшие часы, Блэк, если еще заикнешься, я заставлю тебя тем же способом заявить о твоей симпатии ко мне. Откажешься - пеняй на себя, шавка. Отрывай свой зад от дивана! ...гостиная почти пуста, Сириус смотрит на Джеймса, и Джеймс смотрит на него. И Сириус понимает, что его ставка не принята. Что Сохатый не позволит ему сыграть эту партию ни сейчас, ни когда-либо. - Шевелись. - Заткнись ты. Джеймс. * След. Бродяга припадает грудью к земле и затихает. Он чует магию. Издалека, с двухсот или трехсот метров он явно чует только магию, ту самую, след которой не давал ему покинуть эти места. Эта магия пахнет пылью, сыростью и заброшенностью и совсем немного - последним каминным теплом, которое остается, когда прогорели все деревяшки, когда дотлели угли и осел дым. Бродяге этот запах по душе. Похоже пахнут сквибы, но у мертвой магии сквибов запах спертый и сухой, да и не почуять эту магию с такого расстояния. Этот человек - маг, и Бродяга тянет носом воздух и, почему-то нервничая, с трудом сдерживает щенячий скулеж. Бродяга крадется на запах. Он не станет убивать. Этому отшельнику, осевшему в бесприютных краях, где полно форели и почти нет людей, не повезло выбраться сегодня на прогулку, но Бродяга не убийца. Ему нужна палочка - и только. Он накинется, отшвырнет отшельника наземь так, что он потеряет сознание. Если выйдет, то у Бродяги будет несколько минут, чтобы обернуться в Сириуса Блэка, найти в одеждах отшельника палочку и убраться отсюда подальше. Если нет... Запах становится сильнее, и Бродяга пускается по тропе рысцой. Лапы касаются земли совсем тихо, даже дыхание, хриплое и рваное после болезни, звучит громче. Нюхом Бродяга чует уже не только магию, но и запах человеческого пота, едкого хозяйственного мыла и лаванды, а слух улавливает медленное, спокойное дыхание и низкое мычание, выводящее какую-то мелодию. Минута, еще минута - и Бродяга видит сутулую спину и переходит с рысцы на шаг, который все равно быстрее шага отшельника. Тот явно никуда не торопится и продолжает напевать. Бродяга присматривается к нему и следит, чтобы длинная четырехлапая тень не оказалась впереди идущего. Мягкие разношенные башмаки, тяжелый плащ в середине лета. Еще несколько шагов, пригнуться и... Перед самым прыжком Бродяга замирает, учуяв вдруг что-то нечеловеческое, что перебивал прежде навязчивый цветочный запах; звериное тело успевает вздыбиться, но не отказаться от нападения, и массивные лапы отталкиваются от земли. Уже в прыжке Бродяга понимает, что чует волка. И уже в прыжке замечает, что отшельник обернулся на мгновение раньше, чем Бродяга прыгнул, и видит перекошенное лицо и огромные светло-желтые глаза.