***
у него нет ни дома ни имени есть задымлённый воздух очередной незнакомой квартиры и несколько литров горьковатой разноцветной жидкости, текущей по пластиковым стаканчикам и жадно раскрытым ртам. у него нет мечты и амбиций есть настойчивый вкус горьких таблеток и незнакомых препаратов, влажные от пота волосы и атмосфера полной вседозволенности у него нет друзей и врагов есть те, кто сейчас выбрал это место своим пристанищем, забираясь в углы своих самых сокровенных желаний. он не помнит, сколько времени здесь находится, не знает, кому принадлежат глаза напротив, но находит в темноте наощуп губами мокрый рот и втягивает чужой язык, ощущая покалывание на кончике. в плотном темном воздухе различаются размытые очертания электронных часов на полке, горящих красными неоновыми линиями: 3:50 он трется напряженным членом о жесткую ткань джинс и чувствует как чужие руки утаскивают в пучину бессилия и притупленного стыда. короткие ногти царапают тонкую кожу на запястьях и он тихо стонет от слишком резких движений. он не спит пятые сутки***
надежда на сон выстрелила себе в голову еще, наверное, пару часов назад. он убирает тонкими пальцами прилипшие ко лбу светлые пряди, и до остервенелой боли в легких вдыхает ртом горячий несвежий воздух. он не знает — это звуковые галлюцинации от недостатка сна или действительно в замочной скважине раздолбанной деревянной двери проворачивается ключ. на самом деле, знает. чувствует чужое присутствие от четвертого позвонка до самых кончиков пальцев. и, когда прохладный воздух коридора заползает в пустую комнату и с силой забивается в нос, он даже не пытается сделать вид, что спит. фигура темноволосого парня замирает на секунду в дверном проеме, но потом все же проникает внутрь, плотно затворив за собой дверь. через нее не проходит ни один фотон, и его глаза, не получая ни капли света, становятся пугающе-темными. приходится вжиматься в кровать сильнее, чтобы укрыться от взгляда, который заполнил всю комнату и скользит по каждому углу, наконец останавливаясь на тонких руках, упокоившихся на белой смятой простыни. — ты снова не спишь? — делает шаг в пустоту и металлический голос разлетается тихим эхом, отбиваясь от обшарпанных стен и порванных старых обоев. он отводит взгляд. боится позволить себе смотреть, потому что в светлых радужках наверняка плещется немое признание. ждал. парень тем временем опускается на колени возле кровати и бессовестно пялится на молочную кожу, чувствуя как сжимается под пристальным взглядом худое тело. чувствуя его на себе, всё же решается посмотреть в ответ и сталкивается с глубиной темного океана. пугающей, неизвестной и от этого еще более притягивающей. он ждет его каждый раз. как очень преданный и, наверное, не слишком умный пёс. его пинают ногой по морде до жалобливого скулежа, отпинывают за ненадобностью, а он продолжает ждать под дверью его возвращения. и даже не дает себе права этого скрывать. глаза за многие часы привыкли к кромешной тьме и он видит опухшие от долгих поцелуев губы, багровые следы с тонкими линиями на шее и неприлично широкие зрачки, медленно перемещающиеся по пределам глубоких глазниц. хочется смять рукой это лицо и смазать, заставить исчезнуть, свести до минимума, только бы не видеть. только бы не понимать, сколько блядских мотыльков слеталось на этот темный свет, не считать, как много чужих губ липнет и бессовестно касается каждого несчастного миллиметра. только бы не позволить себе осознать, как сильно, твою мать, этого может хотеться. но он уже позволил. — я тебя ждал. — я знаю. он позволяет ему слишком много. поглощает сантиметры расстояния, впечатывая в твердую кровать острыми лопатками. падает губами на светлую кожу и вырывает глухой напряженный стон. он обхватывает руками тонкие линии тела и прижимается так близко, что в глазах начинает темнеть еще сильнее. он знает, что ему не будут сопротивляться. и с насмешкой каждый раз этим пользуется. самодовольно усмехается, когда понимает, что парень под ним жмется и скулит от повысившегося напряжения, когда чувствует что в его бедро упирается очередное стопроцентное подтверждение того, как сильно он его хочет. — думал обо мне? — скользит губами по тонкой коже возле уха и заставляет исходиться на мелкую дрожь. есть ли возможность ответить правду, не признаваясь, что не было такого времени, когда он не думал? — я не думаю о тебе. — врёшь. врёт. и с опаской приближается к чужим, но таким знакомым губам, боясь, что в очередной раз не позволит и оттолкнет. но видимо сегодня он принял слишком много, потому что позволяет, увлекая в глубокий влажный поцелуй. заставляет хвататься за шею, впиваться в мягкие, уже искусанные кем-то другим губы и дарит незабываемое ощущение собственной никчемности. хочется зарыдать и, стиснув зубы, почувствовать вкус яркой крови, но он только сильнее открывает рот, позволяя чужому языку проникать еще глубже. хватает ртом воздух в ту секунду, когда он дает ему это сделать. когда опускается ниже и кусает за ключицы, не думая о боли, которую приносит, и дело здесь даже не в укусах. опаляет дыханием кожу и всасывает резко, чувствуя соленый привкус, хватая за тонкие запястья и заводя их за голову парня. его зеленые глаза мутные и абсолютно неясные, он такой бессовестно возбужденный и нескрываемо доверчивый, заставляет смотреть в упор, упираясь и раздвигая ему тонкие длинные ноги. он не спрашивает. просто берет то, что посчитает нужным. стягивает тонкую ненужную ткань и понимает, что последние барьеры в который раз рушатся. оголяет нежную розовую кожу и неуместно засматривается, заставляя щеки светловолосого парня вспыхнуть алым огнем. замечает и слегка касается его лба губами, понимая, что интима в этом жесте больше, чем в самой грязной ебле. парень под ним не сдерживается и ловит его губы, вжимаясь языком в горячий рот, постанывая прямо в поцелуй и бесстыдно двигаясь бедрами навстречу. — что ты творишь, блять, Антон… — он отлипает от губ и шепчет куда-то в шею, прижимаясь горячей кожей и блуждая руками по телу. звук своего имени должен отрезвить, но когда его произносит он, хочется только умереть. потом воскреснуть и умереть ещё раз. он привстает на кровати, опираясь на колени, видит разбросанные по подушке светлые пряди, затуманенные глаза и бесстыдно раздвинутые ноги, и не в силах держаться дольше, тянет руку и касается зацелованных собой же губ. проникает пальцами во влажный горячий рот и смотрит прямо в зеленые глаза, чувствует как смыкаются губы на фалангах и как скользит по подушечкам пальцев мокрый язык, думает как не застонать в голос и не кончить только от одного этого вида. воздух обжигает влажную кожу прохладой и он не дожидаясь ведёт рукой к сомкнутому кольцу, смазывая кожу и надавливая пальцами, от чего по комнате разлетается приглушенный стон. он проникает глубже, скользя подушечками пальцев внутри парня, который елозит по грубой ткани и сжимает короткими ногтями его бедро. склоняется ниже и шепчет так близко: — я хочу слышать тебя. он чувствует, как парень немного дрожит под ним, когда он убирает руку и сжимает с силой кожу на бедрах, приставляя напрягшийся член к влажной тугой коже. один слабый толчок и бедра рефлекторно подаются назад, но горячие ладони на тазовых косточках не дают этого сделать. — тише, ты же знаешь, что больно будет совсем немножко. знает. поэтому позволяет двигаться дальше, толкаться сильнее, проникать глубже, вырывая пошлые сдавленные стоны. расслабляется, и он тут же этим пользуется, проникая полностью, заполняя до конца, растягивая так сильно что хочется кричать и метаться, шепчет горячим дыханием в ухо что-то несвязное и целует невпопад красные щеки и тонкие ключицы. чувствует, что парню под ним хорошо, и он не умеет этого скрывать, переходя на громкие чистые стоны, цепляясь за шею и двигаясь навстречу в желании насадиться еще глубже. он хнычет и вертится по подушке, теряется, не зная куда деть свои неприлично длинные руки. — мне так хорошо, пожалуйста… — он не знает, чего просит, но знает, что парень это сделает он облизывает пальцы и кладет руку на член, от которого на животе уже остались прозрачные пятна смазки, водит рукой, скользя сверху вниз и зажимает сильнее, двигается резче, когда понимает, что от стонов уже закладывает уши. его не хватает надолго и он брызгает горячими каплями на руку и живот. еще пара совсем несдержанных движений и он следом кончает внутрь, падая навзничь на горячее тело, не в силах больше держать себя. звенящая тишина сгущается, и в ней слышно только жалкие попытки отдышаться и еще более жалкие — что-то сказать. о чем-то попросить? в чем-то признаться? — ты завтра опять уйдешь? — а ты опять меня будешь ждать? будет ждать. и то, что сейчас он оставляет его одного на теплой кровати — не причина отказываться от своих слов. у него нет дома, лишь соседняя пара квадратных метров, законно переданных ему в аренду на время обучения в обшарпанной шараге. у него нет дома, потому что это место он выбрал своим пристанищем. у него нет имени, потому что он забывает его каждый раз, когда втрахивает парня в старый потрёпанный общажный матрас. у него нет имени. и он боится, что позволит ему понять, как сильно он хочет, чтобы он ждал его каждую ночь.