Пока

Изодранный по краям тент развевался под горячими дуновениями южного ветра, изредка хлопая по спине. Шоквейв стоял, задумчиво оглядывая пространство вокруг. Белковые животные лежали перед ним на иссушенной земле Африки, подчиняясь его превосходству, львы поджали хвосты, газели склонили рога, а слоны трубили, провозглашая десептикона своим правителем, коему этот титул даром не сдался. Трансформер лишь ухмыльнулся на эти глупые попытки спасти собственную шкуру валянием у ног победителя — даже звери, коих люди считали намного глупее себя, склонились перед мощью кибертронца, а эти глупые букашки — человеческая раса — все еще пытались отбиваться, спастись. Идиоты. Неожиданно послышался звук стремительно приближающегося реактивного двигателя, лязг трансформирующего металла разрезал тишину и через пару секунд чье — то поджарое тело приземлилось перед Шоквейвом. Лучи закатного багрового солнца осветили красные нагрудные пластины, скользнули по отливающему красным подбородку и сверкнули в глубине голубых окуляров. — Прайм... — Шоквейв... — протянул в ответ автоботский лидер, устало вздохнув. — Что ты забыл на этой планете? — Она красивая. Знаешь, мне здесь нравится, давно хотел себе что — нибудь в этом роде для временного жилища. — Десептикон откровенно ухмылялся в лицо давнему знакомому. — Люди ничего тебе не сделали, оставь эту Систему. Это их земля. — Зачем она им, Оптимус? Посмотри, что они делают с ней? Лишь портят и загрязняют, загрязняют и портят. Сколько полезных ископаемых не только для них, но и для нашей расы сокрыто в недрах Земли, а они лишь строят заводы, прожигающие озоновый слой. Люди сами себя убивают. Не легче ли тогда это сделать нам? Так будет быстрее и качественнее. — Мы же тоже были когда — то такими. Им просто нужно дать время. — Взгляд сапфировой оптики смотрел неуклонно, автобот не собирался уступать. — И сколько им времени дать? Правильно, давай подождем, пока они развалят эту чертову планету к юникроновой матери. Ты этого хочешь? Как там говорится у белковых — "на себе, ни другим"? — Нет, они должны все сами осознать. Остановись, уходи. Или мне придется выгнать тебя отсюда силой, — Прайм медленно достал свой знаменитый меч, коим не раз уже лишал противника головы. — Заставь меня, — еще шире ухмыльнулся десептикон, резко придвигаясь к автоботу и хватая за поднятое в атакующе — оборонительной позиции запястье. — Какого выхлопа, Шокве... Остаток фразу потонул в жестоком и агрессивном поцелуе, в котором начавший его аловозначный трансформер до боли кусал губы соперника, слизывая выступающие из поврежденных и сокрытых под подвижными пластинами микроскопических проводов алый энергон. Миг, и Оптимус потерял равновесие под неожиданным сильным толчком верхнего манипулятора конечностей в грудь, увлекая за собой цепко схваченного за плечи Шоквейва. Они катались по иссушенной, потрескавшейся земле, поднимая вокруг клубы пыли, рыча, борясь за лидерство, не прерывая лихорадочного поцелуя, чуть ли не кусаясь и заводясь от этого еще больше. Прайм в замешательстве. Одна часть его разума вопила вместе со здравым смыслом во все частоты, надрывая вокодер, что он должен был пнуть этого десептиконского засранца с Земли обратно в черный ваккуум как можно дальше или убить, а не заводить пальцы за лицевые пластины, лежа под его несколькотонным телом в горячем южном песке. Но ведь он сам первым начал поцелуй, поддавшись накатившему волной цунами безумию. Другая же половина в это время тонула в нахлынувших и полузабытых ощущениях и воспоминаниях. Все это уже было. Было, когда они являлись не одним из самых знаменитых и кровожадных десептиконов, фактически правой рукой восставшего против установленного порядка и мира Мегатрона и лидером сопротивляющихся автоботов, ставшим символом светлого будущего и конца непрекращающейся внутрирасовой войны, а двумя однокурсниками в Академии, молодыми, безбашенными, когда энергон бурлил в проводах, и все было возможно и дозволено. Они были соперниками днем, на занятиях, соревнуясь кто лучше, кто круче, и ночью на платформе, одной на двоих, так что стены корпуса ходили ходуном, грозясь развалиться по песчинкам прямо на глазах. Шоквейв и Оптимус не были ни друзьями, ни врагами, они представляли из себя квинтэссенцию этих понятий, намного более яркую, чем ее составляющие по отдельности. Даже в постели это битва гигантов — поцелуи — укусы, вмятины на обшивке, исправляемые в спешке перед первой парой, гортанные стоны, вырываемые из горла силой пальцев на бедрах. Заводилы в своих компаниях, сорвиголовы, полностью безответственные и настолько же бессовестные. Прайм, уже не раз бывавший в кабинете директора Академии за не самые невинные шалости и Шоквейв, тоже знакомый с суровостью попечительского совета не понаслышке. Потом началась война. Но даже тогда Оптимус, еще не глава Сопротивления, но уже получивший звание офицера за несколько успешных битв, где он отрывал головы врагам с фанатизмом сумасшедшего, приходил к бывшему сокурснику и соседу по комнате и, не говоря не слова, требовательно впивался в чужие металлические губы, грубо толкая прямо на пол, а под утро так же безмолвно собирался и уходил, возвращаясь к своим солдатам, приказам, проблемам и страхам. Это был все такой же молчаливый договор, заключенный, не сговариваясь, где — то на уровне подсознания: просто секс, необходимый обоим трах, в котором темносерый десептикон не выговаривал, что Прайм вчера метко пришиб в самую Искру его товарища, а красно — синий бот в свою очередь не вспоминал, что совсем недавно погреб, из — за Шоквейва, под слоем грунта такую — то тетку троюродной сестры двоюродного дедушки по материнской линии. Когда Сэнтенал Прайм улетел с Кибертрона со своим произведением трансформерского разума — межпространственным мостом, Оптимус занял пустующее место во главе одной из половин расы, став лидером автоботов, и совместные ночи сошли на нет, оставив каждого наедине со своими кошмарами и пустотами вместо снов через сутки. Впрочем, он все равно видел Шоквейва каждый день — по правый манипулятор от Мегатрона в первом ряду стоящего напротив войска, и соперничество лишь усиливалось с каждой битвой, правда, жертв теперь становилось намного больше, чем в студенческие годы. Вечные противники, они проводили сутки за сутками без отдыха, даже не смыкая окуляров ни на миг, продумывая стратегические ходы и хитроумные планы, пути обхода и наступления, стараясь наступить друг другу на больную мозоль, ударить по самому уязвимому место, найти необходимую слабину во внешне идеальной защите. А после враждующими сторонами был утерян Куб, собственно, являющийся, источником раздора и целью победы. Мегатрон и Оптимус, как предводители своих войск отправились на поиски древнейшего артефакта, вместилища трансформерского знания, и Шоквейв как — то быстро куда — то затерялся, незаметно исчез среди общей суматохи, залег на дно, чтобы, как теперь выяснилось, поднять новую волну раздора в ослабленной расе, что ему прекрасно удалось, так как война, длившаяся уже не одно тысячелетие, все еще не была окончена, медленно тлела, ожидая, пока кто — нибудь поднесет огонь. И десептикон его поднес. Прайм лежал на земле под Шоквейвом, прикусывающим шейные энергоновые провода за раздвинутыми защитными пластинами до критической отметки — еще немного, и алая жидкость полилась бы наружу по чужим дентопластинам и синей обшивке, смешиваясь с выступающими при резком выдохе капельками конденсата из охлаждающей системы и органической грязью планеты. Оптимус одновременно шипел от боли и стонал от наслаждения, прижимался ближе к противнику, чувствуя острые когти на бедрах. Десептиконские кабели с тихим щелчком закрепились в предусмотрительно открытых портах, и красно-синий ощутил, как ток понемногу начал циркулировать по организму, покалывая в кончиках пальцев и возвращаясь волной отдачи обратно к темно — серому трансформеру. Все системы заработали быстрее, стараясь выдержать нарастающую с каждым вольтом нагрузку, удовольствие разливалось по телу отдающими в ушах шоквейвскими стонами, смешавшимися с его собственными. А электричество все продолжало доводить обоих до безумства увеличивающимся напором. Но это — секс первачков, неумелых маленьких ботиков и десов, в первый раз оказавшихся наедине, и после всех тех ночей, проведенных на одной платформе, интерфейс далеко не то, что так нужно Оптимусу и Шоквейву. Поэтому предводитель аловознаковых обхватил соперника за поясницу ногами и утянул в новый поцелуй, что легче назвать ожесточенной борьбой за лидерство. Десептикона не надо было просить дважды, и вскоре чужой коннектор медленно вошел в податливое и такое желанное тело, подмятое под себя. Обшивку каждую минуту прошивала будоражащая нервы дрожь от скочков тока по организму, а сейчас к нему примешались нетерпение и похоть. — Что же ты застыл, десептикон? Или дальше не умеешь? — соблазнительно ухмыльнулся Прайм, чуть прикусывая дентопластинами нижнюю губу, и резко поддался вперед, сам насаживаясь на коннектор. Фиолетовозначный трансформер зарычал, сжав металл пальцами до скрежета. Он в полной мере вбивался в любовника, уже давно наплевав на его чувства и удобство. Оптимуса снова унесло в омут воспоминаний. ... За окном один за одним вспыхивали выстрелы, грохотали взрывы, превращая в однородное месиво трансформеров и грунт, под чужими ногами хлюпали лужи энергона, отражающие черную бездну космоса, крики, рев, вой, плач смешались в общий реквием для всей расы. А главнокомандующие воюющих армий сплелись на полу в хлипком доме с дырой вместо крыши, наполняя раздирающую душу мелодию воздуха сладостными стонами. Им было плевать, что всего в паре сотен метров от них их солдаты проливали собственный энергон, следуя указаниям командиров, что уже неизвестно сколько времени шла бесконечная война, что им надо быть на поле битвы, вырывая из грудной секции Искры. Металл терся о металл, ногти оставляли на земле длинные борозды, стараясь зацепиться за что — нибудь при особенно сильных толчках, а из — за осознания ситуации, казалось, раскаленный энергон ударял в голову, опьяняя. В темноте помещения ярким огнем горел единственный глаз Шоквейва, прошивающее позвоночник наслаждение заставляло изгибаться чуть — ли не дугой, царапая темно — серые грудные пластины своими. Раз, десептикон резко вошел — и не осталось никаких мыслей, два — ничего уже не было важно, три — а так уж и нужно — ли им воевать? Сможет — ли Прайм его убить? Смазка потекла по внутренней стороне бедер, капая на замызганный пол. А потом автобот молча собрался и ушел, не проронив ни слова, окунаясь в водоворот приказов, отчетов, вылазок, планов атак и сопротивления... Захваченный в плен воспоминаний и невозможно — острых чувств, Оптимус не заметил, как с тихим лязгом раздвинулись надгрудные защитные пластины, открывая нестерпимо — яркую, трепещущую Искру. Красно — синий закрыл окуляры, чтобы уберечь зрение от света насыщенно — алых, завихрений из такой же раскрытой грудной секции. Ощущения еле переносимы в своей сладости и удовольствии, автоботский лидер уже не помнит, что такое слова, остались лишь стоны и гортанное сдавленное рычание. Сердца, порождения и продолжения Оллспарка, потянулись друг к другу и слились в один на двоих сгусток сияния, где небесный и кровавый потоки сплелись в неравной борьбе. Белая волна затопила разум, в ушах шумело, основные протоколы вопили что — то о ошибках, и под этот несуразный хор Прайм ушел в перезагрузку, чувствуя, как в последний раз судорожно двигается, рвано выдыхая и так же отключаясь, Шоквейв. Оптимус пришел в себя, пока десептикон все еще лежал на пыльной горячей земле Африки. Он почистил и выправил, где требовалось, броню, привел в порядок голову, исправив вызванные такими сильными перегрузками незначительные ошибки — они всегда были первыми, кто одновременно использовал все три способа занятия сексом. Оптимус и Шоквейв — две стороны одной монеты. Слишком разные, они все время соперничали друг с другом, не в силах при этом противиться притяжению. Небо и кровь, черный и разноцветный, мир и война. Они всегда были по разные стороны, начиная с Академии и заканчивая войной, где стояли друг напротив друга в первом ряду своих армий. И, пока что, один не может убить второго. Прайм оттолкнулся от земли и взлетел, направляясь обратно на базу. Пока.