Ночной дятел

Как-то даже обидно, что окружающие нервно хихикают над твоими попытками привлечь внимание дорогого тебе человека… Дом. Тут всегда тепло, даже если и не топят. Раньше здесь было уютно. Но теперь что-то изменилось. Как-то пусто, вроде все тоже, но домашний уют ушёл. Семья. Шумная, каждый был себе на уме, но какая не какая, а большая семья. Была, когда-то. Наверное, странно любить человека с раздвоением личности и диким расстройством психики? А я люблю, вот просто люблю и всё тут. А он ведь всегда сдерживается, терпит, улыбается на мой взгляд, порой слишком приторно и не естественно. Застывшая маска наивного ребёнка, а за ней жуткая и вечно одинокая душа. Люблю... Идти на ощупь в кромешной темноте жутко, да и травмоопасно, для всех тех, кто меня встретит. Цепляюсь за что-то ногой, сдавленно матерюсь, пальцы на левой ноге больно колет, хм, скорее всего это было явно что-то увесистое. Мрачный коридор освещает большое окно напротив его комнаты. Братик. Сердце колотиться бешеным галопом, а в ушах шумит. И что я ему скажу? «Здравствуй, Ваня. Я ваша навеки!» Уже не смешно. Первые 75 раз было смешно, а теперь нет. Столько раз говорю ему, что люблю, а он… В страхе убегает. Да не виновата я, что когда ломлюсь в дверь у меня на лице появляется выражение страшного филина с оттенком совы, которая не спала недели две. Пф, уже его дверь. А на улице снег и холодно. Может часа 3 ночи, удачное время я выбрала для признаний. Конечно, можно было написать сопливую записку, как в дешевых романах, которых я перечитала больше сотни. Но, увы, я не верю в счастливый конец подобной мелодрамы, подобная ерунда случается только в книгах или в Японских мультиках, по которым сам Япония пищит от радости. Стою и мнусь у порога его комнаты. Былая храбрость сползла в область желудка, а может и ниже. Втягиваю носом воздух, даже в коридоре пахнет им. Ненавижу себя и его! И всех ненавижу! Себя за то, что жить без него не могу и его за то, что он прекрасно жить без меня может! Так, успокоюсь и постучу в дверь. Даже заношу руку для деликатного стука. Но все же останавливаюсь рядом с деревянной поверхностью двери. А может, ну этого Брагинского? Я вроде не уродина, да и фигурой не обиженна, вот со стенобитными орудиями мне конечно, повезло меньше, чем Украине. Зато всю жизнь спать на спине осточертеет. Ладно, стучу. Действительно, стучу в дверь. Но выходит не лучше чем скрежет мыши. Стучу сильней, молчание. Разворачиваюсь спиной и долблю ногой. Нет, эта тварь издевается?! Я тут маюсь с душевными ранами, а он дрыхнет! Но тут кто-то свыше сжалился надо мной и я слышу мягкие и усталые шаги за дверью. Секунда тишины и… дикая паника. К чертям все! А быть сопливой дурой и давить России на жалость, как сестра, я не собираюсь. Лихорадочно ищу глазами пути отступления. Хм, красивые тут занавески, надо себе такие же купить. Так стоп! Если есть занавески, следовательно, есть и окно! Логика! Бросаюсь к окну и не гнущимся пальцами ковыряю защёлку. За плечами уже слышится как скрипит замок из комнаты брата. Защелка поддается, и я красивой ласточкой ныряю в окно. Моё красивое падение с первого этажа прервал холодный и колючий снег. А я и не заметила, что на улице метель. Зубы стучат от холода. Плевать, сейчас надо либо закопаться в снег, да по глубже, либо спрятаться за угол дома. Надеюсь, я до него добегу. Бью все олимпийские рекорды по забегу на 100 метров. На повороте краем глаза вижу, как Россия удивлённо высовывается в окно и ему в лицо бьёт ветер, а у него на морозе так мило щёки зарумянились… Захлопывает окно, а я плавно сползаю по стене дома. Отходила я от этого всего минут 15, пока меня не потревожили онемевшие и покрасневшие пальцы рук и ног. Я заклацала зубами с утроенной силой и, в обход, через задний двор пошла к центральному входу. По пояс в сугробах, почти в полный голос, матеря всех. Но в частности себя и любовь к России, ну, и его за компанию. На моё счастье, вой метели заглушал все мои возгласы, и я благополучно добралась до входа в дом, почти благополучно. Посеяв сапоги в безразмерных сугробах, я гордо шествовала по замороженному крыльцу в носках, которые в свою очередь разъезжались в разные стороны, и я выдала не один красочный пируэт перед тем как добраться до такой манящей двери. Подёргав её в разные стороны я ещё больше разочаровалась в дверях и в жизни в целом, они не остались в долгу и ответили мне тем же. Я все-таки поскользнулась и ударилась пятой точкой об ледяную корку порога. В истерику впасть, что-ли? Встала. Отряхнулась и дерганула дверь ещё раз. Странно, но она открылась. Видать вещи этого дома впитали личность его хозяина целиком и полностью, двери не были исключениями. Злая и мокрая я заползла в дом, залезть под тёплое одеяло и забыть все это было одним единственным желанием на этот момент, ну, тёплый и мягкий Россия под боком не помешал бы… Но от него нечего кроме, чёрного юмора и «невинных» подколов не дождёшься. Больше не буду приезжать к нему на новогодние праздники, в этом году. Захожу в первую попавшуюся комнату с радостным попискиванием и с жаркими объятиями бросаюсь на батарею. Оттаяв, осматриваюсь. Паршиво. Я заползла в кабинет брата, он его не закрыл, и я сижу тут, на полу и домогаюсь его батареи. Я пожала плечами. Он не будит удивлён. Напротив большущего окна в пол стены. Спиной к входу, стоит диван, затёртый временами, с облезлой обшивкой, но такой любимый. Еще, будучи детьми, мы всем нашим семейством устраивали на нём попрыгушки и совместное поедание чего-нибудь вкусного. Решив вспомнить былое времена, я с детским, в вперемешку со взрослым, полу-уахом запрыгнула на диван. Больно ударилась многострадальным мягким местом о жёсткую поверхность дивана. А раньше он был мягче… Я прошипела, что-то не внятное и опёрлась о спинку дряхлого дивана. Как отогреюсь, сразу же к себе в комнату, да. Так и сделаю. Да что у него такая спинка бугристая? Я поерзала на месте и не выдержав начала ощупывать диван. Через четверть часа мои поиски увенчались успехом. В спинке, под обшивкой оказалось углубление, в котором лежала пухлая тетрадь в тёмно-коричневой обложке. Личный дневник? Как-то уж совсем по-детски, хотя… Я могу понять его, ведь у него совсем нет друзей. Ну, надеюсь, братик не узнает и чисто женской любопытности. Я раскрыла тетрадь наугад. «22 июня 1941 год. Больно… Я уже думал, что разучился слышать голос своего народа. Они кричат, просят о помощи, но я не могу помочь всем! Больно, я чувствую смерти, Германия, подонок, убью, выпотрошу его. Хотя нет. Он станет со мной единым! Боже, ты существуешь? Надеюсь, что да. Я боюсь ,что эта резня кончиться не скоро, помоги мне, пожалуйста!» Рядом с этой записью в некоторых местах бумага съёжилась, такое бывает, когда воду разливаешь по каплям. «7 ноября 1942. Страшно и больно.» «Я теряю счёт времени, не знаю толком какое сегодня число и месяц, но год точно 1942, не понимаю, как можно быть на столько жестоким? Но я в долгу не останусь.» Дальше были выдранные страницы, на остатках некоторых засохли остатки крови. «Ночь с 8 на 9 мая 1945, я победил. Но я думаю, что шрам слева на груди не исчезнет.» Я помню, в те времена Ваня был лютым и беспощадным, как к врагам, так и к своим. Тогда, я часто плакала, ведь мне тоже досталась, но брату в сто раз сильнее, он не чопорный, просто одинокий и его трудно понять. Я облизнула палец и пролистала тетрадь до ближайших дней, мальком пробежалась по старым записям. Где-то ком подкатывал к горлу. А где-то я даже улыбалась. Перелистывая очередную страницу над моей головой, кто-то мягко произнёс: «Назад верни, я не дочитал.» Я резко задрала голову и подскочила, как ошпаренная. Тетрадь с эффектным «Пууффф!» упала на пол. — Доброе утро, — я натянуто улыбнулась. — Доброй смерти, — мрачно отозвался Ваня, обходя диван. — Я ненавижу, когда копаются в моих вещах, и ты это прекрасно знаешь. — Ну, понимаешь, я … Нууу… вооооот…, — я перебирая руками по дивану начала его обходить с противоположной стороны. — Чего так рано встал? — Да вот дятлы в двери стучат, целыми стаями, да ещё белые медведи за окном как сапожники матерятся, вот думаю, пойду да дом проверю, авось шкуру на пол перед камином постелю, — Россия улыбнулся своей самой добродушной улыбкой, кажется у меня со страху выпала селезёнка… Вон, на полу лежит и шевелиться… — Надругаешься над моим юным телом? – я кокетливо выпятила грудь вперёд. — Ага, бегу и падаю. Сейчас,как в детстве, через колено тебя перекину и ремнём по мягкому месту. Я потёрла свою многострадальную пятую точку, утро у нас с ней явно не задалось. — Ладно, делай как знаешь, заслужила, — я понурив голову покорно начала задирать подол платья. Россия захохотал в голос: — Ой, Наташ, я не могу! Взрослая девка, а ведёшь себя, как пятиклассница! Иди спать. Так уж и быть я тебя прощаю. — Правда? – в моих глазах засветилась надежда. — Правда, если уж ты решила узнать, что у меня на душе, видимо ты начала взрослеть, может скоро перестанешь за мной бегать и народ смешить. В ответ на это я гордо развернулась и с прямой осанкой пошла к выходу, но моих ушей достигло бормотание, тихое, но чёткое: — А может я и смогу полюбить тебя, наверное… Я споткнулась на пороге.