***
Время проходит. Альфред взял это за привычку — приходить почти каждый раз, когда может. Сначала охотник был чем-то вроде части обивки. Легко не заметить, но не совсем. Затем, когда Альфред привык к нему, равномерный ритм его присутствия смешался с его собственным, и он приобрел некое очарование. Он выделялся, как чернильное пятно на пустой странице. Как камень, брошенный в центр пруда. Это давило на него. Когда-то он его знал. Немного. Он смотрит на его лицо, темное и мирное. Альфред думает, что так он выглядит как кукла. Загадка окутывает, как оберточная бумага. Альфред чувствует нежность. В такой упаковке охотника с легкостью можно поглотить. — Погляди на себя! — мягко произносит он. Тихо щелкает языком в неодобрении. Он медлит, затем встает на колени. Подносит подушечку большого пальца к пылинке на его ресницах. Глаза охотника дрожат под веками. Губы Альфреда тонкие. Затем, ничего. Альфред расстегивает пуговицу манжета на тонком запястье, подносит тряпицу к воде, затем к его коже. Руки охотника теплые, и теперь чистые. Альфред укладывает их на живот охотнику, накрывает их своими.***
Эйлин заимела склонность являться неожиданно. Она смотрит на их руки. — Слышала, парень говорил с тобой в Кейнхерсте. —… В самом деле. Он говорил что угодно, пытаясь достучаться до него. Потому, он даже говорил, что любит его. (Вспоминать об этом — как удар ножом.) — Не думаю, что это дает тебе право. Он приходил сюда чтобы поспать. Отключился в кресле, с книгой на коленях, несколько ночей назад и счел это приятным. Плавный, поверхностный ритм дыхания охотника. И как-то это стало обыденностью. Мысли Эйлин раскрываются чернотой и уродством на острых углах ее слов. Вместе с тем расцветает неистовство. Как смеешь ты ставить под сомнение палача из отряда Логариуса и охотника церкви, как смеешь обвинять меня (мне следует содрать с тебя кожу по кускам, снисходящая негодяйка). Эйлин ждет. — О боже, Эйлин, — глухо произносит он, — Я бы никогда. Потом: «Спасибо, что помнишь о нем. Правда, спасибо» — Просто помни: это его тело, не твое, — говорит Эйлин и Альфред морщится от непристойности, но так же понимает это как ее способ не допускать идей. — Принеси мне бадью. Я его вымою. Я не стеснительная — а ты здесь валяешь дурака с его рукавами… — Как его звали? — спрашивает ее Альфред. Та отвечает. —… Звучит прекрасно. Эйлин расстегивает одежду охотника. Что-то блестит на его груди. Альфред оправдывается.***
У них бывают времена уединения. Такое иногда случается. Это касается Альфреда: он вместе с ним в этой комнате. Его мысли устремляются к его неудавшемуся мученичеству. Ну, разумеется. Это несложно, когда тут так тихо. Альфреду трудно думать о Логариусе теперь, как он есть, жив так богохульно и непристойно (et in saecula saeculorum); и его учитель (будь ты кладбищем, стал бы солнечным лугом, залитым светом погребением, видением ангела, но о боги, ты ходячая могила, где похоронены все воспоминания о твоих любимых) — Не уходи, — говорит он охотнику, намерено сидя в стороне (на полу, спиной прижимаясь к кровати). Его лицо холодно. Его слова жестки и глубоки. Если я вынужден жить так, то и ты тоже. Сон охотника спокоен, как и всегда. Альфред кладет одну руку на другую. Небольшие, неторопливые движения его успокаивают. Его грубые пальцы лежат на венах тыльной стороны ладони. Он ощущает собственное сердцебиение. Он помнит, как жизнь пульсировала на поверхности ножа в его животе. «Что ты со мной сделал?» — думает Альфред.***
Ему хочется знать, кто он. Ему это нужно. Он спрашивал об этом в темных переулках. — Они говорят о тебе одно из двух. Как о ребенке или как о массовом убийце, — говорит ему Альфред. Он сидит в кресле у кровати с чашкой чая и старается, чтобы пропуски не заполнялись сами собой. («Они говорили обо мне?»; «Разумеется. Разве ты бы этого не хотел?»; «Может, и не хотел бы» Нет, что охотник сказал бы? Альфред подумал о иных фразах. В этом месте его оковы ломались, где его природа ускользала у него из-под рук.) (Но небольшие воображаемые разговоры не так уж плохи, если заканчиваются так.) Слова его учителя: Смотри на свое невежество холодно, открыто. Отринь его. Отринь его. Отринь его. Он рассматривает спящего. Его детские запястья, его руки убийцы. Во имя хорошей крови, какой ты тощий, говорит он, и машинально просовывает руку под рубаху, чтобы узнать, почувствует ли он ребра. Он чувствует. Он осознает, как отличается от охотника, худое тело и широкая мужская рука. Он прижимается пальцами к коже. Под его рукой сосок твердеет. Под одеждой охотник носит значок с колесом. Чувствуя сердце у горла, он отступает.***
(Когда-то давно один еретик сказал Альфреду: Бог — то, что вы расчленяете. Вы отсекаете то, что не способны постичь в своей смертности, и так вы нарезаете сами себя ломтями в своем вероучении, лишь чтобы сложить воедино в человека, с каким сможете существовать. Любовь к богам — акт насилия. Ваша вера — скотобойня. Нам надо открыть глаза.) (Ты не сможешь противиться ему. Это знак истинного бога: он сокрушит тебя.) У Альфреда был всего один сон об охотнике, и во сне охотник сказал: Не трогай меня. Его горло двигалось странно. Он засмеялся, и это породило кровоток.***
*** Затем сны стали такими: Ты остановишься, если я скажу «нет»? Так жалобно и грустно, всего на минуту. Почти человечно.***
Альфред очнулся ото сна, который он забыл тут же, как выплеснулось пламя лампады. Лунного света нет. Его спина болит (к черту это кресло). Не просыпаясь и не думая, он шатнулся вперед, нашел руками кровать и рухнул на матрас, позволяя сну забрать его снова. Он чувствует тепло рядом с ним. Он просыпается в глубокой ночи, его лицо уткнуто в шею охотника, его руки на его теле, и Альфреду совестно. Во сне охотник издает жалобный всхлип и поворачивается к нему. Прижимается лицом к груди Альфреда. Альфред замирает. Ничего. — Проснись, — шепчет он, — Проснись. Зовет охотника по имени. Ничего. Но все же, это происходит. Что-то происходит. Обрывок в темноте. Нечто столь скоротечное, что это можно разрушить, назвав вслух. Нечто в нем и внутри него. Это сострадание. Ничего. И все же он благословен. Он благословен. Альфред сжимает руки вокруг охотника и лежит с ним, мучаясь в темноте.***
Тебя предупредили. Альфред читает собрание сочинений Логариуса, большинство из которых разрушены силами Кейнхерста. Фрагменты есть. Некоторые зашифрованы, а некоторые прямолинейны. Альфреду казалось, что тогда он понимал его видение. Он даже осмелился подумать, что он был той безымянной силой: Я видел, что конец приходит […] бездумно, [к]ак сложенная птица Как[…] некий [юноша] Обыкновенно В мыслях о ком-то ином (Это был охотник, разве не так, незнакомец с востока, что принес ему его корону) Я видел его ступни, Обрушиваются на землю, как псы и кровь, благодать, и утопление, Полуночные приливы, кровоточащее солнце Смерть следует за ним, будто влюблена И Альфред, потакая слабости, лежит на его смертном ложе и ждет. И когда он столь близок к его снам. Это находит на него. Ближе и ближе, на краях памяти. И когда Альфред просыпается, он чувствует, что нечто скручивается в нем, как беззвучная пуля. Пороховая вспышка в разбухшем основании ночи. Какой-то острый край, волна голода. Будто впервые познаешь веру. Ты обременяешь, шепчет он. Охотник не просыпается.***
Темная ночь. Матово-черное окно. Звук ветра и дождя. Буря прокатывается на тысячелетнем расстоянии. Альфред заворожен тогда сиянием огня в лампаде, пусть и крошечным. Маленькое, яркое и неизменное, отражается от полированного дерева. Все тихо и мягко в полутьме. Он укладывается с охотником на руках. Я благодарен, шепчет он. Он засыпает так каждую ночь. Его рука лежит на спине охотника, где рубаха слегка задралась. Голая и открытая, теплая кожа спящего. Альфред соскальзывает все дальше, утопая в нем: я люблю его. Я люблю его. Я люблю его.***
Часами позже. Эйлин. Она смотрит на него. Она нависает в углу комнаты, как недоброе предзнаменование. Альфред в дверном проеме, опасающийся двигаться рядом с ним, исподтишка застегивает верхнюю пуговицу, и на момент ненависть к себе уравнивает все, и усталость, и рациональные мысли. — Когда ты последний раз видел рассвет? — спрашивает она. Когда ты так близок к луне, ты перестаешь видеть луну. Правда бьет его как блэкджек. — Произошло следующее. Он вознесся. Мы все в его родильном сне, — бессмысленно объясняет Эйлин, — Он пытается придумать мир. Альфред обращает взгляд на спящего. — Ты будешь велик и ужасен, поистине. Констатация факта. Ни горечи. Ни благоговения.***
Альфред просыпается с эрекцией. Это должно было произойти рано или поздно. Он переворачивается на спину и смотрит на чернильно-черный потолок. Он ощущает бедро охотника рядом со своим, лежа к нему вплотную. Он спит. Он должен сам разобраться. Альфред физически одинок. Он не проснется. Разочарование и злость поднимаются в нем из ниоткуда. Вытесняют возбуждение. Нет. Нет.***
Закрытая дверь. Света нет. Охотник спит с приоткрытым ртом, и сгиб его тонкой шеи пахнет лунным светом. Все идеально для слома. Я не вынесу этого, говорит Альфред. Он берет его запястья в руки, потому что может это. Он бессмысленно прижимает их к кровати. Он берет его подбородок и тянет на себя, воображая оставленный синяк. Он может целовать его, и тот никогда не узнает. Это даже поэтично. Настоящие объятия любви. Альфред прижимается к губам охотника, мягким и податливым, и резко вздыхает. Это не то, это не любовь, это острая резь возбуждения, будто вывих, Альфред чувствует что все в комнате стало неправильным. Это, наверное, самое яркое чувство, что он когда-либо ощущал. Ему кажется, что за ним следят. Он отходит от охотника. — Я не стану, — говорит он, — Я не стану. Он жаждет приласкать его, его нежное лицо и мягкие темные волосы. Вместо того он целомудренно ложится рядом, руки у талии. Скорее как двое братьев, один льнет к другому. Ему безмерно жаль его, бедного потерянного спящего. Он просит, и просит, и просит. — Вернись ко мне, — шепчет он, — Молю тебя, вернись ко мне. Ты не тот человек, с которым я могу бороться. Ты не тот бог, с которым я могу бороться. Ты усмирил меня, говорит он. Он скучает по тому, как охотник говорил с ним. По их беседам. Он опускает колени на пол и молится, уткнувшись в руку охотника. Будь он человеком, способным на слезы, он бы взвыл. Отмщение за мной, всем воздастся, говорит Бог. Когда он просыпается, охотника там нет.***
— Эйлин! — зовет он, спускаясь по лестнице, перепрыгивая сразу две ступени, — Эйлин, что ты сделала с ним, что ты сделала, принеси его обратно… Он останавливается, когда видит человека внизу лестницы, разглядывающего стены так, будто он никогда не видел комнат. —… Это ты. Охотник поворачивается на звук его голоса. В его глазах боль и растерянность. (Они отражают темноту. Зрачки странные. В том, как он двигается, что-то просто…) Но затем, это просто охотник из чужой страны, несчастный грешник, худой мальчишка; и он в его руках, его лицо у его груди. — Я находил тело, Альфред. — Я… — Альфред не знает, что сказать, почти не помнит, о чем он думал, — Мне очень жаль. Не думал, что тебя это коснется. — Конечно, не думал. Я убил богов ради тебя, сволочь. И ты даже не попрощался. — Мне жаль, — повторяет он. Он совершенно не знает, что делать со всем этим, — Прости меня. Я не умер. Я просто проснулся. Они оба осознают, что держатся друг за друга все это время. Охотник отталкивается ровно так, чтобы его можно было рассмотреть. — Я делал ужасные вещи, Альфред. — Я знаю, — говорит Альфред, — Я все знаю. Он врет. — Все в порядке, — когда придет время, он сможет узнать. Охотник смотрит на него в изумлении. Внутри него всё встает на места само собой. Он коротко жестко кивает, и, когда Альфред собирается спросить, были ли искренними его слова в Кейнхерсте, он хватает Альфреда за рубашку и тянет в жесткий поцелуй. — Что ты делал в моей кровати? — выдыхает он, отстраняясь. Альфред сжимает его талию, не давая сдвинуться. — Ты… спал спокойнее, когда я был там. — Ты же не… — Я думал об этом, — шепчет ему Альфред, — Я почти… но нет. Я не такой. Это не я. Ты меня знаешь. — Какая досада, — отвечает охотник, беря его под руку и ведя вверх по ступеням, и с пугающей легкостью падая на эту несчастную кровать. Альфред смотрит ему в глаза, наполовину опасаясь, что тот заснет снова. Охотник тянет его вниз. И затем вес его тела сверху его собственного, руки прижимают его запястья к матрасу. Он приподнимается чтобы видеть его лицо и ухмыляется лукаво. — О, у тебя был шанс. Теперь моя очередь. Альфред смотрит на него, его глаза широкие и выжидающие. Это голод. Это благоговение. — Я никогда не думал — таким образом — с тобой, сверху, то есть, я дев-***
Охотник проталкивает два пальца в рот Альфреда. Это его затыкает. (Язык влажный и прохладный. Глаза закатываются. Охотник давит на кончик языка, просто чтобы дать понять, что играется. Альфред нестерпимо жаждет, чтобы над его ртом надругались таким образом. Вырвали его язык. Его рука глубоко в его горле. Он дает отодвинуть его голову краем ладони.) Охотник склоняется над открытой шеей Альфреда. — Если бы ты тронул меня, — шепчет он, улыбаясь, — Я бы вырвал твою глотку. Альфред узнает, что угрозы возбуждают его. Он обращается к этому, кладя руки на бедра охотника. — Возьми меня, — молит он. Он хочет этого. Охотник прижимается теплыми губами к его шее и задушено смеется у его кожи. Он влюблен. Они возлегают друг с другом. Позже: голова Альфреда лежит на груди охотника. Руки охотника обнимают его. Тонкие пальцы путаются у него в волосах. Альфред приподнимается на локтях и смотрит на него, сдерживая смешок. — Что? Что? — невнятно спрашивает охотник. Он тоже смеется, это заразно. — Нет, подумай — Эйлин тоже присматривала за тобой, — его голос опускается до шепота, — Представь, если бы она зашла сюда и увидела… — Это ее дом? Она бы забрала себе мою голову, разве нет? — Я бы подумал, что она пришла за мной! Охотник наклоняется лбом ко лбу Альфреда, плечи трясутся, он пытается не издавать звуков. Альфред чувствует его улыбку, даже не видя. Охотник поднимает его подбородок и кусает за нос. — Ау! За что- — Ты это заслужил. Кроме того, я давно хотел это сделать. — Ты невыносим, мелкий подлец. Альфред кладет голову обратно на его грудь. Они лежали в тишине какое-то время. Потом: — Я думал, никогда больше тебя не увижу, — мягко произносит охотник, — Думал, ты пропал. Мысли их обоих плывут. Альфред на самом деле думал о чем-то очень похожем. Ему кажется, что он должен сказать о том, что охотник взрастил в нем, но нет, всё растворяется. Тот кошмарный сон. (Какой бы ужас он не принес: он здесь, тело, душа и сердце, и Альфред с ним, и будет с ним, покуда позволяет время. Позволил ему достичь этого). И вместо того он поднимает голову, и наощупь, в полусне находит его губы. — Солнце поднимается, — говорит он.