***
— Стой! Подожди! Утром в метро многолюдно, шумно. Все спешат, не обращая внимание на происходящее вокруг. Это нормально, этим в мегаполисе уже никого не удивить. Потому Арсений только фыркает на выдохе, ускоряя шаг в попытках догнать незнакомого попутчика: — Да ёшкина ты мышь, стой! Ему кажется, что его услышали оба поезда и вся переполненная платформа, тётка в будке у эскалаторов и даже кассиры наверху. Все, блин, кроме того, к кому непосредственно он обращается. А именно, невысокий мужчина, закутавшийся в толстовку, вышедший на станции вместе с Арсом. У того из кармана прямо на сидение выпал бумажник, чего незнакомец совершенно не заметил. И совесть Попова проснулась (в отличие от него самого), требуя справедливости и добрых дел. Собственно, потому он и орал, нагоняя этого растяпу. — Господи боже, глухой ты, что ли! — буркнул он недовольно, таки догнав незнакомца, что для своих коротеньких ножек перемещался достаточно быстро. Похлопав его по плечу, Арсений поймал озадаченный, чуть недоверчивый взгляд незнакомца из-под сведённых густых бровей, и протянул пропажу, — Ты выронил. Преследуемый же продолжал непонимающе пялиться то на губы Попова, то на его руку, сжимавшую кожаный бумажник. Капюшон толстовки был натянут по самое не балуйся, карие глаза сверкали недоверием. Но по карманам он себя всё же похлопал. И с удивлением обнаружил отсутствие искомого предмета. — Ору тебе, ору, — вздыхает Арсений, стараясь улыбнуться, отмечая перемену в смурном лице незнакомца, — выпал, говорю, в вагоне. Еле догнал тебя. Не думал, что гномы могут так быстро бегать. Незнакомец молча взял бумажник, раскрывая, убеждаясь, что это действительно его вещь, а потом всё же чуть улыбнулся в ответ, кивая в знак благодарности. Молча. И не то чтобы Попов ждал каких-то дифирамб или оду хвалебную. Но уж хотя бы сухонькое «спасибо» он, по своему скромному мнению, всё же заслужил. — Спасибо, и что бы я делал без тебя, классно, что ты такой внимательный, — пробурчал Попов, снова чуть хмурясь, продолжая разговаривать с самим собой и мужчиной одновременно, — о, не стоит благодарностей, хорошего дня! Незнакомец же продолжал следить за его губами. Пристально так, чуть закусив собственную, склонив голову набок. А потом залез в карман, выуживая оттуда смартфон и быстро набирая что-то на экране. — Да-да, отлично, благими намерениями, как говорится… — продолжил бубнить Арс, плюнув на эту ситуацию и направляясь к эскалаторам, так и не заметив, что незнакомец попытался показать ему экран своего смартфона.***
Утром метро похоже на улей. Мало того, что вагон трясётся и гудит сам по себе, так ещё и внутри всегда какой-то нереальный движ. Попов предпочитает в такие моменты запихнуть в уши любимый трек и абстрагироваться. Ибо невозможно же. Мир слишком ёбнутый по утрам. И краски для настроения лучше черпать в чём-то более привычном и позитивном. Например, в треках любимой группы. Или в мелодичных переливах классических сонетов. В это утро что-то идёт не так, как бывает обычно. От слова совсем не так. И Арс нервно поводит плечами, бегло осматривая вагон и попутчиков. Он не замечает, что из дальнего угла на него с любопытством смотрят глаза цвета американо. Он просто чувствует этот взгляд, от которого почему-то становится неуютно, неприкрыто и вообще даже как-то зябко. И вроде с другой стороны, ничего такого, но всё равно бррр. И потому, вынырнув из вагона на своей станции, Арсений полупританцовывает, подпевая одними губами треку в наушниках, радуясь, как ребёнок, что смог избавиться от этого гнетущего «бррр». Слишком абстрагировавшись от мира, он не сразу реагирует на то, что ему в руку всовывают листок. Невысокий незнакомец с забавным хвостиком улыбается и поспешно удирает к эскалатору. А Арс остаётся стоять в растерянности, хлопая глазами. Листок наспех вырван из блокнота, а буквы и цифры чуть кривые. Становится понятно, что всё сделано, что называется, на коленке. «Спасибо! Серёжа +79857301438». Попов успел уже сто раз позабыть, что несколько дней назад сделал доброе дело и сетовал потом ещё пол-утра, какие неблагодарные люди в метро на его станции выходят из вагонов. Потому даже не сразу сообразил, что это вообще может значить. Однако, присмотревшись и отметив торопливый, даже скоростной темп передвижений незнакомца, Попов всё же догадался. И улыбнулся, как дурачок, потопав следом. Догнать реактивного гнома, как он мысленно окрестил этого Серёжу, не было смыслом жизни. Да и вообще, телефон же есть, можно созвониться. Собственно, это он и сделал. Набрал номер. Но трубку никто не взял, более того — вызов нагло сбросили.***
— Ну и какой смысл оставлять номер телефона, чтобы потом не брать трубку? — Арсений снова бухтел, сидя на работе за прилавком и вертя в руках бумажку с номером телефона. — И вообще, приличные омеги первыми не звонят! А я позвонил! Его помощница и подруга Оксана, только улыбнулась на это: — Ну Арс, не у всех работа заключается в бездельничестве. Может он там впахивает активно. Позвони после шести. Или завтра. Попов же только закатил глаза. Но номер сохранил, а бумажку спрятал в ежедневник. Разглядеть толком этого Серёжу у него не вышло. В прошлый раз помешала толстовка, а в этот — скорость встречи. Но в целом не уродец же. Ну да, невысокого роста и причёска пиздец. Но Попов и сам грешил подобными экспериментами когда-то, чё уж там. Даже похуже всё было. Так что… Оставалось надеяться, что Серёжа догадается и сам перезвонит. Но ни в обед, ни вечером никто не позвонил. Арсений, собираясь домой и закрывая ателье, уже почти смирился, что всё бессмысленно, когда телефон ожил входящим сообщением. «Извини, не мог говорить))» «Хотя, если честно, вообще не ожидал, что ты позвонишь». Попов улыбнулся шире и покачал головой, пряча ключ в карман джинсов и набирая номер снова. Меньше всего на свете он любил строчить смс. Куда проще объяснить голосом. Да и услышать голос в ответ тоже хотелось. В мире кинестетиков, визуалов и аудиалов Арсений относил себя именно к последим. Он наслаждался звуками, любил вдумчиво разбирать их на соцветия и краски. Арсений искренне верил, что только звук в полной мере может передать полноту эмоций. Только звук может быть максимально честным источником информации. И вот, настроившись и предвкушая, прижимая телефон к уху плечом, он с ужасом и неподдельным удивлением обнаружил, что его вызов сбросили. Снова. Ответного звонка тоже не последовало. Но снова прилетело смс. «Я всё ещё не могу говорить. Извини». «Как тебя зовут?» На такую наглость Арс только закатил глаза и фыркнул, пряча мобильник в карман лёгкой куртки и расстроено хмурясь. Ну и какой, спрашивается, смысл, выходить на связь, когда ты всё равно занят? Из вежливости? До самого дома он так и ехал не то расстроенный, не то злой, снова погрузившись в мир музыки, притопывая в такт ногой, изредка пялясь в экран телефона, размышляя о странности происходящего. Даже не догадываясь, какая буря творится на том конце провода…***
— Успокойся, Серый! Всякое бывает. Ну подумаешь? Мало таких зазнаек? — торопливо перебирает руками в воздухе Руф, вздыхая и качая головой, — А может он в метро едет и связь не ловит? — То есть, в вотсап мы онлайн, но связь у нас не ловит! Хах! — тот самый Серёжа-растяпа из метро, покусывал губы и перебирал пальцами, обновляя диалог и качая головой, снова вздыхая. На самом деле, глупо было надеяться, что такие встречи в метро что-то значат. Ну подумаешь, вместе выходят на станции и пару раз пересеклись в одном вагоне? Подумаешь, омега нечеловеческой красоты откликнулся и позвонил? Толку-то? Ситуация от этого в корне не изменилась. — Видимо, не судьба. Похер, — отмахнулся армян, заваривая чай. Руфад вздохнул и покачал головой. Серёжа ему «все уши прожужжал» про этого незнакомого красавчика. Впрочем, когда Руф увидел фото с заставки в том самом вотсап, то с другом безоговорочно согласился. И мог понять эту досаду Серёги. — А ты ему сказал? — немного неуверенно уточнил Ахундов, глядя на поникшего друга. — Нет. Думал, что вот сегодня и напишу. А он молчит. И именно в этот момент телефон всё же ожил. «Меня зовут Арсений. И, если честно, я ненавижу смс. Давай созвонимся, когда у тебя будет время, ок?» Матвиенко в фейспалме хлопнулся лбом о столешницу и вскинул вверх большой палец левой руки. Его друг, попросту обнаглев, сам заглянул в экран и сочувственно похлопал Серёгу по плечу. Ситуация обещала быть пиздец весёлой. Впрочем, другого ждать и не стоило.***
Серёжа не позвонил. Ни вечером, ни даже утром, ни когда-нибудь потом. И не то чтобы Арсений слишком уж огорчился. Нет. Но осадочек, как говорится, наслоился. Сначала молчаливая полублагодарность за возвращённый кошель, потом эти записки из детсадовского периода, смски и всё, тотал игнор. И нет, Арсений, был взрослым мальчиком, понимал всё, осознавал, что не всегда бывает так, как нам хочется. И случайные встречи это тоже не всегда продолжение знакомства. Но внутри него что-то тянуло, манило. Хотелось узнать больше и ближе. Хотелось познакомиться и поговорить нормально. Но… Утешительного в ситуации было маловато. Потому и настроение не располагало к проявлению инициативы. В конце концов, он и так сделал достаточно шагов навстречу незнакомцу. И когда в очередное утро рядом с ним всё в том же вагоне метро сел тот самый Серёжа, Попов только вздохнул и покачал головой: — Третий раз это уже закономерность. Снова будешь молчать? Матвиенко улыбнулся и протянул Попову листок всё из того же блокнота всё с такими же корявыми буквами: «Извини. Я не слышу». Арсений нахмурился и перевёл на собеседника взгляд, полный иронии и недоверия. В субботу вагоны метро по утрам не так многолюдны, шума в них в разы меньше. И подобное поведение собеседника откровенно казалось издёвкой: — Очень смешно, правда. Пять баллов за юмор, — обиженно выдал он, глядя прямо на альфу, чуть повышая голос, в надежде, что сейчас-то его точно невозможно будет не услышать. Во-первых, децибелы явно превысили тон спокойствия. Во-вторых, вагон стоял на станции с открытой дверью и никуда ехать ещё полминуты не собирался, — Так нормально? Серёжа вздохнул и улыбнулся грустно, качая головой, забирая листок обратно, быстро доцарапывая на коленке ответную реплику и возвращая Арсению. Вместе с закрывшейся дверью и тронувшимся поездом, Попов тронулся умом и замер, сжимая в дрожащих пальцах бумажку, краснея и бледнея одновременно, в пятый, кажется, раз вчитываясь в два простых слова. «Я глухой».***
Арсений так и остался сидеть в шоке, боясь посмотреть на Сережу рядом с собой. Стыдно было неебически. Потому что сейчас стало вдруг очевидным то, что Попов даже не потрудился проанализировать сразу. Глухой. Серёжа в самом деле дал ему миллион намеков. А Арсений их благополучно проебланил, в очередной раз сконцентрировавшись эгоистично на своих кособоких выводах. Неожиданно пальцев коснулась смуглая, тёплая ладонь. Действие было таким аккуратным, осторожным. Не нарушая личного пространства, альфа весьма однозначно вклинился в эту историю. Всю свою жизнь, с самого рождения, Матвиенко жил в мире тишины. В его мире звук не имел никакой ценности. В его мире звук был вибрацией, волной, которая не может передать ни грамма чувств или красок мира. Школа, в которой он учился, дала ему ключи к вибрационным шифрами, научила понимать этот мир, жить с ним в одном ритме. Не более. И, за неимением других способов, альфа научился говорить на языке тактильного контакта и визуального воспроизведения. Это было сложно. Но и времени у него было достаточно. А потому эту азбуку он вызубрил от корки до корки. Честно и искренне. И вот сейчас, сидя в полупустом вагоне метро, он попытался заговорить с Арсением так, как умел лучше всего. Так, как чувствовал он сам. А когда внимание всё же удалось привлечь, он снова забегал пальцами по экрану смартфона. «Я всё понимаю. Не переживай. Если ты позволишь смотреть на твои губы, то я смогу читать по ним, чтобы тебе не строчить смс». Так просто отступиться от своего интереса, от действительно яркого и забавного Арсения, Серёжа просто не мог. Внутри что-то мешало просто забить и забыть. И дело даже ведь не в бумажнике, который омега ему вернул, приложив достаточно усилий, да и просто проявив каплю внимания. Тут было что-то ещё. Что-то почти сказочное. Потому Матвиенко сейчас и старался привлечь внимания Арсения к себе. Застучав пальцами по экрану мобильника, он улыбнулся слишком искренне. Чисто, прямо. Как способны выражать эмоции только вот такие же, как он сам. «Ты назвал меня гномом». Арсений, прочитав послание, искренне рассмеялся, чуть запрокинув голову и чувствуя, как постепенно отпускает внутри тиски стыда. Надо же. И правда ведь назвал. Вслух. А Серёжа как-то разобрал. Повернувшись всем корпусом к собеседнику, Попов чуть кивнул, заговорив медленно, слабо вообще представляя, как это работает. — Да, в первую встречу. Извини, я не хотел тебя обидеть. Серёжа щурится, подстраивается, стараясь улавливать движения губ, концентрируя на них всё внимание. Для него в этом нет ничего особенного, он часто так делает, для него это способ коммуникации. А вот Арс от такого пристального внимания действительно стушевался. И думает совсем не о том. Так на его губы обычно смотрели в других вариациях, в других ситуациях. И отделаться от этой мысли сложно. А потому он неловко мнёт в руках листок из блокнота и опускает глаза. Ему неуютно и снова это ощущение «бррр». Уже знакомое, но всё равно колючее, словно ёж. Неловкость момента сгладил голос из громкоговорителя, объявивший станцию. И Попов вскинул голову, вскакивая с места. Надо же. Отвлёкся. — Наша станция, идём, — с улыбкой бросает он быстро, протянув руку и сжимая в пальцах Серёжину ладонь, потянув его к выходу, забываясь, постепенно расслабляясь. Разберутся. Не так уж всё и плохо. Просто Попову стоит переварить некоторую информацию и смириться с ней окончательно. Главное, что они всё выяснили, а уж дальше явно будет проще!***
Они расходятся разные стороны на выходе из метро. Серёжа машет рукой, улыбаясь чуть грустно. Он почти уверен, что не вышло. И не то чтобы он в себя не верит. Нет. Скорее наоборот. Армянские корни и горячий характер делают его вполне себе самодостаточным восточным мужчиной, знающим себе цену и не страдающим от комплексов. Ну да, глухой. Но не пьяница же, не нарик. Работа есть, какое-никакое образование есть. Да и внешностью природа не слишком обидела. Но когда сталкиваешься вот с такими, как Арсений… сложно забыть о том, что ты отличаешься от мира. Матвиенко понимает, насколько же они всё же разные. И потому совсем не ожидает, что в обед телефон отзовётся оповещением об смс. «Я сегодня до шести работаю. И потом совершенно свободен. Может, встретимся у метро?» Арсений не может до конца успокоиться, дёргается весь, нервничает. Он всё ещё чувствует себя виноватым оленем. И на месте Серёжи он бы на себя пиздец как обиделся. Просто вот смертельно. Но вот только этот малознакомый альфа оказался куда менее подвержен крайностям. — Ты сам не свой сегодня, что случилось? — Окс упаковывает готовые заказы в бумажные конверты и смотрит с улыбкой. — Этот Серёжа, который из метро… он… — Арсений кусает губы и как-то дёргано пожимает плечами, — он глухой. Неловко вышло. — Ну глухой и что? — уточняет девушка, не отрываясь от своего занятия. Она реагирует так, словно Арсений не сказал ничего эдакого, — Тебя это смущает? Или что-то ещё. — Да не смущает меня ничего. Просто. Ну. Я не до конца понимаю, как это. Я никогда ещё не встречал в реальности таких людей. Понимаешь? — Понимаю. А ещё… — Окс хитро щурится и упирает маленькие кулачки в бока, глядя на друга пристально, — понимаю, что он тебе понравился. Да-да! Не смотри на меня так. Не прокатит. Ты бы сто раз забил уже, если бы я была не права. Но ты паришься. Причём напрасно. Просто позови его прогуляться. Пока не попробуешь, ты не поймёшь, как это работает. — Я уже, — Арсений машет телефоном и кивает улыбнувшись в ответ, — и да. Ты права. Он мне и правда понравился.***
— Да тихо ты! — Руф смеётся и отмахивается от друга, перескакивая с жестового на звуковой язык, — Тише! Господи, что же ты так орёшь-то? Матвиенко размахивал руками в воздухе так быстро, что если бы его речь имела звуковую оболочку, то он бы явно половину слогов и букв попросту проглотил впопыхах. Слишком уж эмоции переклинило. Слишком уж его радовала ситуация. И потому сейчас сложно было сдержаться. — Я понял, да, — кивает Ахундов, еле поспевая за мыслями Серёжи, не отрывая взгляда от его жестов, улавливая всё, — он пригласил тебя погулять. И ты согласился. И вы идёте на набережную, смотреть на корабли. А теперь выдыхай. — Надо придумать, как нам общаться. Его смущает, когда я смотрю на его губы. — Это он тебе сказал? А, это ты понял по его реакции. Так может… не знаю, — Руфад нахмурился, — может просто пусть оно само идёт? Ему нужно время привыкнуть, я тоже поначалу чувствовал себя странно, вспомни. А он тебя вообще третий раз в жизни видит. — Думаешь, это пройдёт? — Уверен. Просто будь собой, Серёг. Если бы он не хотел, он бы и не написал тебе. Так что, не накручивай себя раньше времени.***
Наверное, всё в этом мире действительно не случайно. Арсений думает об этом вот уже почти неделю. Телефон из рук он больше не выпускает. И раньше не особо-то от него отвлекался, а теперь он вообще весь в нём. За то время, что они с Серёжей прообщались, Попов освоил голосовой набор текста, скачал приложение с более удобной клавиатурой и пару книг по психологии. Удивительно, как быстро он смирился с тем фактом, что приходится много писать и столько же много читать. Удивительно, но в этом нет ничего эдакого, если есть ради кого стараться. С их первой прогулки поменялось многое. Во-первых, Арс действительно перестал смущаться пристального внимания к своим губам. Неловкость ушла в тот момент, когда он понял: это способ общения и свои желания Серёжа выражает прямо и совсем иначе. Во-вторых, узнал, что Серёжа в самом деле не отличается от него практически ничем, кроме темперамента, характера и внешности. Разве что молчит. Хотя, этот глагол к Матвиенко подходил меньше всего. Более общительного и разностороннего человека Арсений ещё не встречал. Серёжа порой так увлекался и отвлекался, что не замечал, как перескакивает на жесты, изъясняясь ими достаточно живо, эмоционально и вроде бы достаточно ясно. Вот только Арсений не понимал ничегошеньки… Мог только смутно предполагать, догадываясь по жестам и мимике, что имелось в виду, улавливая общий смысл. Не меньшим открытием для него стал тот факт, что Серёжа мог говорить голосом. Это было странно и удивительно для Попова, откровенно считавшего, что глухие от рождения люди лишены и голоса тоже. Серёжа мог воспроизводить некоторые простые слова и сочетания звуков, мог составлять предложения, но делать этого крайне не любил. — «Мне не нравится мой голос», — просто и прямо объяснился Матвиенко, когда Арс всё же решил уточнить, почему же Серёга не говорит, как все. — Но ты ведь его не слышал, как он может тебе не нравиться?! — ответ удивил и обескуражил, заставил встрепенуться. Попов всегда был любознательным и любопытным, и сейчас ему встретился человек, который каждый раз удивлял и завлекал его в мир новых познаний. — «Я чувствую, как он вибрирует в моей голове и в горле. И мне не нравится». Глубже Попов лезть не решился, но ещё одну книжку, на этот раз про восприятие мира глухими, всё же нагуглил. Его тянуло так отчаянно к этому человеку, хотелось понять его, хотелось до конца прочувствовать. Хотелось быть ещё ближе. Желание это никуда со временем не ушло, а только росло и усиливалось, подстёгивая омегу искать пути сближения, радуясь тому, что Серёжа в ответ делает то же самое.***
Они были слишком разными. Это факт. Арсений безумно любил музыку, шум моря, крики чаек и цокот лошадиных подков на Дворцовой. Серёжа же больше любил смотреть, трогать, рисовать, фотографировать. Ему нравились облака и блики солнца на водной глади залива. Он ловил мир через призму картинок, в то время как Арсений этот мир просто слушал. Они были разными настолько, что, пожалуй, это и определило дальнейший ход развития событий. Их тотальное различие восприятия мира сблизило их. Арсений и сам не понял, как утонул. Просто утонул. Каждая их новая встреча приносила ему всё больше и больше новых открытий. А первая ночь на заливе, в полной тишине, плечом к плечу с Серёжей побудила на то, на что Попов бы никогда не решился, не встреть он своего реактивного гнома. — Я записался на курсы языка жестов, — делится он робко всё с той же Оксаной, ковыряясь в собственной тарелке с обедом, — я дурак, да? — Нет. Точнее да, — девушка кивает, хмыкнув довольно, — все влюблённые — идиоты. Но это не плохо. — Я не говорил Серёже. Хочу сначала немного освоиться, понять азы. А там уже… Не знаю. Ты была права. Он такой же, как я. В определённом смысле, мы просто говорим на разных языках. — Думаю, он оценит, — улыбается Окс и треплет Попова по волосам, — а ты молодец. Не сдавайся. Языковой барьер это такие мелочи. — Знаешь… он сказал, что не понимает, как можно в звуках передать эмоции. Иногда я ловлю себя на мысли, что хочу научить его. Но не знаю, как. — Тут я тебе не советчик, Арс. Но, думаю, ты найдёшь способ.***
— Он так смотрит. И улыбается, — Серёжа таскал Руфа за собой по магазину уже почти час в попытках выбрать Попову подарок, — я никогда не видел, чтобы так улыбались. А ещё, он красиво говорит. — Что ты имеешь в виду? — Руф нахмурился, пытаясь понять, что значит это «красиво». Потому что для друга это могло быть что угодно. От складности речи до излома губ. Так что уточнить всё же стоило. — Мы ходили вчера в парк, кормить уток, гуляли, много молчали и говорили тоже много. А когда сели на лавочку, он положил мне голову на плечо и забылся, видимо. Начал что-то говорить. И вибрировал. Как будто кот. Я не понял, конечно, ничего, но… — объяснить свои ощущения Матвиенко и сам до конца не мог, а потому остановился резко, хмурясь и глядя на Руфа, и приложил ладонь к его груди, перед этим попросив, — Скажи что-нибудь голосом. — Вибрировал, как кот, — неспешно заговорил Ахундов, — это звучит странно. Но, наверное, я понимаю, о чём ты. — Ты тоже вибрируешь. Но не так, как он, — констатировал Матвиенко, убирая ладонь. — Любовь зла, — усмехнулся Руф, получив ощутимый тычок локтём в бок, но спорить с другом не стал. Откуда ему знать, как там всё в этой хвостатой голове устроено.***
Сомнений у Арсения не было. Ни когда он написал Серёже, что им нужно поговорить, ни когда шёл от метро в сторону дома Матвиенко. Попов был уверен. Как никогда и ни в чём. Курсы по жестовому языку закончились. И сразу после последнего занятия он и поехал. Потому что распирало, потому что не было сил держать в себе больше такую очевидную и простую вещь. И, наверное, если бы он знал, как в этот момент волнуется Серёжа, заваривая чай и перебирая в голове все возможные варианты развития событий, Арс бы поторопился, заверил, что всё хорошо. Яркий свет лампочки озарил квартиру вспышками. Дверной звонок заставил Серёжу вздрогнуть. Он прекрасно знал, открывая дверь, кого увидит за ней, прекрасно понимал, что надо держать себя в руках, но всё равно волновался. — Привет! — кажется, Арсений волновался не меньше. Серёга видел по его глазам и лицу, что тот весь, как на иголках. И от этого сам занервничал ещё больше. Махнув рукой в характерном жесте, он попытался улыбнуться и кивнул в сторону кухни, намекая, что говорить в прихожей будет как-то странно. Однако же, Арсений поймал его за плечи и остановил. Кусая губы и дыша глубоко, Попов собирался с силами и мыслями. Конечно, ему было бы проще и привычнее озвучить свою мысль голосом. Как он привык, как умел делать лучше всего. Но сейчас речь шла не о простоте, а о том, кому и что он хотел «сказать». — Только не смейся, ладно? — нервно улыбается Арсений, заговорив тихо, а потом всё же делает. Хотя нет. Не делает. Говорит. Говорит на том языке, который понятен Серёже, на котором говорит он сам. «Я» Указательным пальцем правой руки он касается собственной груди, чуть помедлив, боясь сделать ошибку. В жестовом языке много подводных камней, как он успел выяснить на курсах, а потому лучше не торопиться, что он делает, «Тебя» медленно отводя руку вперёд, сложив пальцы вместе, чуть сгибая их, выставляя тыльной стороной вперёд, указывая на Серёжу, только сейчас замечая, что они дрожат. Он и сам дрожит, понимая, какой ответственный и важный шаг происходит сейчас. Как важно сейчас быть искренним и честным. И дальше вот вообще никак нельзя облажаться. Губами он артикулирует то слово, которое собирается сказать, прикладывая левую ладонь к своему сердцу, а правой касаясь сначала губ, а потом по дуге накрывая ладонь на сердце, которое в груди колотится, как сумасшедшее. «Люблю». И в этот момент у Серёги в глазах застывают те самые лампочки, что заменяют ему звук дверного звонка. Застывают, сверкая, заставляя и его сердце ускорить бег. Потому что такое не обязательно даже озвучивать ведь. Но… Арсений старался. И видно, что ему страшно и немного неловко. Видно, что это не показуха. Наверное, правы были те, кто говорил, что у любви границ не существует. Потому что Матвиенко сейчас не столько «слышит», сколько чувствует. — Я все понял бы и без этого, дурачина. Иди ко мне, — голосом отвечает он, притягивая Попова к себе, обнимая так крепко, как только может. И это первый раз в жизни, когда собственный голос не кажется ему отвратительным.