Молитва

Руки ещё дрожат в приятной злобе, и Ник нетерпеливо стягивает с себя куртку, залитую темно-багровой кровью. Он вздыхает, растерянно оглядываясь — смотрит на перевернутый стол, разбитую лампу, топор, изуродованный труп, привязанный к упавшему стулу, и переводит взгляд на крест, висящий в углу. Первое время он просто стоит, как будто размышляя, а потом, все же, опускается на колени. Но он не верит в Бога. Кому, как не ему — бывшему сосуду Люцифера, знать, что Бог плевал на него и человечество в целом? Ник прагматик. Ник не верит в абстрактного доброго дядю и волшебство. Ник признает только власть — власть, которая дает ему возможность уничтожать всех, кто не угоден ему, щелчком пальцев; превращать людей в ничто самыми аморальными методами, не чувствуя при этом угрызений чертовой совести. Ник признаёт силу, а сейчас ему не хватает её, и оттого становится до противного, по-человечески больно. Поэтому он не молится. Не желая больше смотреть на вырезанного из дерева Иисуса, он прикрывает веки и улыбается. Темнота смотрит на него осуждающе, но пальцы все еще помнят, как сжимались на чужом горле, и это приятное чувство выталкивает остатки человеческого, которые были в нем. Но ему все равно. Только что он убил человека, и он понимает, что хочет большего. Он складывает ладони на колени и упирается в них, сгорбившись, из-за чего становится похожим на беззащитного воробья. — Люцифер. — говорит он в тишину разломанной комнаты, чувствуя, как что-то необъяснимое, долгое время не трогаемое всколыхнулось в нем. Стоять на коленях непривычно. Ему в голову даже приходит мысль, что до этого он так не делал. — Я долгое время пытался бороться с этим. Думал, что месть избавит меня от ярости, и… — он запинается, чувствуя, как глаза начинают слезиться, — Я ошибался. Мне просто нравится это. — стыд мешается с бессилием, кровь на руках до сих пор вызывает раскаяние, которое раньше казалось ему просто глупым человеческим чувством, и это раздражает его. — Я не хочу чувствовать того, что не чувствовал раньше. Не хочу. — Ник утыкается лицом в ладони и почти плачет, давая эмоциям захлестнуть себя. — Если я — это не ты, то кто? Я не могу так… Где ты? — сипло спрашивает он, и тьма постепенно начинает сгущаться. — Пожалуйста… Помоги. Помоги. Где ты? — и он снова и снова повторяет это, уже не надеясь, что его услышат. Но его слышат. И всегда слышали. Полумрак, окружающий Ника, собирается в стороне и постепенно начинает приобретать почти человеческий силуэт. Высокое тело, длинные пальцы и огромные, касающиеся стен комнаты потрепанные крылья кажутся настолько знакомыми... Становится холодно. Но этот холод приятно касается кожи, когда Люцифер подходит к нему сзади и кладет ладонь на плечо. Ник вздыхает, оборачивается, и они оба понимают, что согласие на этот раз не потребуется. Да и вряд ли потребуется потом. — Я здесь, Ник.