Театр воперы и боллета

Федя — человек крайне далёкий от театра. Как-то не до того было что в детстве, что в школе, что уж тем более в Подзёмкине. Везде, абсолютно везде ему пытались привить любовь к искусству, но он как не понимал глубокий смысл чёрных квадратов всех размеров и оттенков, так и упорно продолжал не понимать. От классической музыки клонило в сон, от одной мысли о танцах болели ноги… а о театрах, где всё это добро пересекалось в самых разнообразных формах, даже думать было неприятно. Что уж говорить про желание сунуться туда! Но, увы, среди друзей Феди много как на голову отбитых дегенератов, так и просто людей и монстров с фантазией. В чём разница между первыми и вторыми, Федя так и не понял до сих пор, но то, что они регулярно подкидывают проблем — неоспоримый факт. Везде они, сволочи, что в любимой школе, что в подъезде, что во дворе… нигде не скрыться от их ясного взора. А если они ещё и роботы-шоумены-Биланы-Киркоровы-Басковы-превосходящие-их-вместе-взятых, то дела совсем плохи. Для Феди, конечно. Не для роботов. И плевать, что их на самом деле всего одна штука. И у штуки этой есть имя — Михаил Тоныч. Или Розовый Пидрила. Второе ему подходит гораздо лучше, кстати. Но это по мнению Феди, конечно же. Так-то мужик он «ничё так», но Федя, конечно же, в этом не признается. Как не признается и в том, что Мите немного завидует, да вот только в чём, неясно и самому Феде. Завидно просто и всё. А кто бы не завидовал звёздам? Но причина зависти Феди в чём-то совсем, совсем другом. Впрочем, когда в родной школе вдруг появляется объявление о каком-то мероприятии со сложным названием «кастинг», хочется назвать Митю иначе, и совсем не «звездой». А в том, что это — дело рук Пидрилы, сомневаться не приходится: слишком уж непривычно на фоне нейтрально-бежевой стены, кое-где покрытой пылью, трещинами, а то и паутиной, смотрится ярко-розовый плакат, ещё и переливающийся всеми возможными оттенками розового. Да и слово это дурацкое, «кастинг»… — Привет, Федь… — вдруг выдёргивает его из размышлений знакомый голос. Водка, наверное. А кто же ещё: он же правая рука, нога, глаз и прочие части тела Мити. Каким только макаром его сюда занесло — вопрос открытый. Гены, наверное: сам Пидрила, если бы ему того потребовалось, без капли брезгливости осмотрел бы каждый толчок города. И Водка такой же, даром, что подавляющее большинство что людей, что монстров, воспринимают его как довесок Пидрилы, а то и самим Пидрилой, когда ему вздумается «прогуляться». — Здорова, — бросает Федя. — Что ты здесь делаешь? Водка смущённо качает головой, доставая откуда-то из своей сумки новые листы — плакаты. Федя пытается додумать, что было бы неплохо, если бы сам Пидрила всем этим делом и занимался, а не мучил младшего кузена, но понимает, что у самого Пидрилы есть куча других дел. Вообще, по-хорошему, Феде, как дежурному по школе, нужно бы выгнать неожиданного гостя, который ещё и «портит здание школы», но на это есть технички. Да и Водка не такой уж и «вредитель», чтобы прям выгонять его. — Забей, — махает рукой Федя, обдумав всё как следует. — Тут уж, звиняй, никто на ваш «кастинг» не сунется, чтобы тебе Пи… — почему-то наедине с Водкой называть Пидрилой Пидрилу не особо хотелось. — Тоныч твой не говорил. — Я знаю… — устало вздыхает он, но, тем не менее, подлетая к стене и пытаясь прицепить очередной плакат. — Но выбора всё равно нет… Отчего-то Феде показалось, что Водка будет оклеивать стены до тех пор, пока кто-нибудь из особо сердобольных учеников хотя бы попытается прийти. Федя перебирает в памяти одноклассников и учителей и понимает, что из всей этой разношёрстной оравы может прийти максимум несколько человек… или монстров. И никакие плакаты, даже если они будут выглядывать хоть из каждого унитаза, не заставят их изменить своего мнения. Даже как-то обидно за Водку. И совсем немного за Пидрилу. Федя переводит взгляд на плакат, пытаясь найти цвета не розовых оттенков, и каким-то чудом умудряется прочитать, что этот «кастинг» будет проходить в театре — единственном на весь их небольшой городишко. — Эк как далеко надо переться… — только и свистнул Федя, пытаясь хотя бы приблизительно прикинуть, где этот театр. Память подсказывала, что он находится аж на другом конце города, то бишь там, где не ступала нога порядочного гопника. Ещё, вроде бы, там были самые разнообразные музеи, галереи… и прочее развлекалово для «культурного» человека или монстра. Не успел Федя подивится тому, как много в их «Зажопинске» музеев, так почувствовал, как его за руку взял Водка. — Ты… пойдёшь? — спрашивает он с такой надеждой в голосе, что Феде становится аж неловко. Не то, чтобы ему не было всё равно на Водку, но и так жестоко ломать его надежды и чаяния желания не было. Федя судорожно пытается придумать отговорку, которая устроила бы Водку, но понимает, что ему, по сути, заняться нечем. Он и на дежурство-то согласился, потому что просто сидеть в падиках, распивая «пивас» с «водярой» больше ему не престижно, но после его окончания скука вновь одолевала Федю. Но сегодня, пусть и на один день, всё может измениться. Пусть даже и с помощью Пидрилы. Можно, конечно, прикрыться словами о репутации, но Феде слишком давно плевать на неё. — Почему б и нет? — пожимает он плечами и, стараясь не смотреть в сторону Водки, который, кажется, аж начинает плакать, добавляет: — Доведёшь меня, а? А то я сам понятия не имею, как туда идти. Водка кивает с жаром, но руку всё-таки отпускает. Федя не видит смысла идти домой и переодеваться: он надеялся, что в такое относительно раннее время «культурный» район будет пуст, а значит, его «нечёткий» по меркам нормальных людей «прикид» замечен не будет. Наверное, Феде стоило бы постыдиться Пидрилы, но уж кого-кого, а вот перед Пидрилой стыдиться точно не надо. Федя перед ним отплясывал в куда более нелицеприятном виде, так что причудливая смесь в виде школьного пиджака с истинно «пацанским» прикидом в виде православных штанов от «Манстридаса» его вряд ли удивит. Добираются они довольно-таки быстро: сразу стало понятно, что Водка по этой дороге ходит довольно часто. Федя попытался задать несколько вопросов по поводу того, что именно его ждёт на этом «кастинге», но Водка предпочитал либо отмалчиваться, либо отвечать что-то в духе «сам увидишь». И в итоге Федя отстал, поняв, что его ждёт какая-то задница. Впрочем, если в этом деле замешан Пидрила, значит, всё не так уж и плохо. И, наконец, показался театр. Федя понимал, что ничего особенного ждать не стоит, но вид двухэтажного здания с треугольной синеватой крышей и множеством выстроенных колонн внизу поразил даже его. Казалось, что это здание не ремонтировали века эдак с семнадцатого: по крайней мере облупившаяся краска, трещины в колоннах и заколоченные вверху окна создавали именно такое впечатление. — А оно, это… не свалится? — немного обеспокоенно спрашивает Федя, прикидывая, насколько большую шумиху затеял Пидрила. — Раз до сих пор простояло, значит, и на нас хватит… — почти неуверенно отвечает Водка. У Феди не находится аргументов, чтобы спорить с этим, поэтому он послушно следует за Водкой внутрь. — О, здра-а-а-а-авствуйте, молодые люди! Федя вздрагивает, заслышав до боли знакомый голос. Бабка-фроггитша… С ней дело принимает совсем, совсем иной оборот. Федя ещё не забыл, как из-за неё он чуть не словил инфаркт, когда связывался с духами «загробного мира». Правда, если уж на то пошло, нужно винить ещё и Водку с Пидрилой, но те зареклись связываться с мистикой, после того, как дяденьки «большого бизнеса» прикрыли их шоу, посчитав плагиатом на аналогичную, куда более известную передачу. Пидрила, конечно, был страшно недоволен, но, лелея надежду на то, что когда-нибудь и он станет главным в шоу-бизнесе, всё-таки прикрыл шоу. Кажется, Федя начинает догадываться, какую авантюру затеял Пидрила на этот раз. — Здравствуйте, бабушка, — пытается выдавить из себя Федя относительно дружелюбным тоном. Он на фроггитшу совсем не держит зла, но и искренне добра как-то желать не торопится. — А что вы здесь делаете? — Пришла сына поддержать! — улыбается фроггитша, теребя в руках крест на шее. — Ну и заодно деньжат подзаработать: вахтёрше стало плохо и… — Пойдём, Федь… — тихонечко шепчет в ухо Водка, пока фроггитша распинается о том, как ей повезло в том, что она встретила знакомую, которая за тысячу рублей попросила её присмотреть за театром и всё в таком духе. Всю эту тираду Федя благополучно пропускает мимо ушей, держа в голове один-единственный вопрос: как она умудрилась пропустить Пидрилу, не огрев его вёдрами? Может быть, она посчитала его за бабу… — Пойдём, Федь… — уже дёргает за руку Водка. — Ладно, бабуль, удачи вам, — суховато прерывает Федя речь бабки и наконец-то идёт за Водкой. Отчего-то показалось, что если бы он забил на него, то тот руку бы отодрал, даром, что призрак. Сразу видно, что они с Пидрилой родственники… только Водка в розовое не рядится. — И вам тоже! — дружелюбно машет фроггитша, но Федя этого уже не видит. Водка ведёт его наверх, по старой лестнице, и уже там можно с лёгкостью услышать чьи-то крики. Федя со страху аж вздрагивает, но потом, спустя секунд пять, слышит что-то, что отдалённо напоминает музыку. Сами крики подозрительно похожи на кошачьи вопли, совсем как те, которые можно услышать в марте. Да вот только март кончился уже три месяца как. — Не обращай внимания… — вздыхает Водка с грустью. Он смотрит на дверь, и, кажется, сам думает, что туда входить не стоит. — Это просто наш бывший кассир пробует себя в пародии… — В жертву его там приносят, что ли? — тупо спрашивает Федя, не без труда припоминая, о каком именно кассире идёт речь. За своё путешествие по Подзёмкину Федя повидал немало торговцев всех цветов, национальностей и видов, и что-то привычное вроде очеловеченного кота с бледновато-оранжевой шерстью, уставшим видом и своеобразным чувством юмора практически не запоминалось… или нет. — Бедняга Борис… — вздыхает Водка, открывая дверь. Крики становятся всё громче и громче, и Федя не без труда начинает бороться с желанием плюнуть на всё и свалить куда подальше. Об отношениях Пидрилы с его сотрудниками ходит немало слухов, которые стали чуть ли не легендами, которые травят во дворах все, кому не лень, желая показать, что он — свой в доску, а значит, Митю не уважает. Добрая половина этих россказней кончается тем, что Пидрила срывается на ком-то, вставляя ему самые разнообразные предметы во все части тела. В основном, конечно — задницу. Федя тогда ещё думал, что местные гопники слишком сильно этим озабочены, но теперь, похоже, он может сам проверить это, пусть и совсем не горит желанием. Крики становятся всё громче, и рука Феди дрожит ещё сильнее. Почему-то он догадывается о том, что это был припев, причём последний. Спустя пару секунд всё стихает и только тогда Водка открывает дверь и отлетает вперёд, на одно из передних мест зала. — Да уж, Джинси, — встречает Федю голос Пидрилы, в котором слышится то ли сочувствие, то ли насмешка, а может, всё сразу. — С таким-то пением тебе самое место найдётся в ужастиках, а уж для мюзиклов оно не годится никуда! Где-то впереди раздался смешок и Федя повернул голову в сторону сцены, а именно на Бутерджинса, хотя его морду довольно трудно разглядеть за мощным прямоугольником спины Пидрилы, тем более с такого расстояния. — Не сильно-то и хотелось, — говорит неудавшийся актёр мюзиклов так, что Федя сразу понимает: он ухмыляется. Возможно, что и во весь рот. Волноваться нечего, Федя и так вполне неплохо знает, что раз Бутерджинс в порядке, значит, его пронесёт и сейчас. — Ничего страшного! — продолжает куда более радостно Пидрила. — Я знаю, куда тебя устроить, пока ты не определился с актёрской карьерой! Будешь работать у Рыбины на полставки. От такого заявления не по себе становится и Феде, а вот какой ужас должен был испытать Бутерджинс… — Можно подумать, есть разница… — только вздыхает он, но уже шёпотом. — О, здарова, Федь, — говорит он уже громче. — Давно не виделись. Тот только удивляется тому, что после всех этих выкриков с его голосом всё более-менее в порядке. — Эк ты орал, — только и присвистывает Федя. — Ну так! Он же сам мне велел: ори как мартовский кот. Я-то сразу понял, что он меня хочет в мюзикл про кошек вставить, а мне этого добра не надо. Ненавижу петь. — И теперь тебя будет трахать во все щели Рыбина? — Всяко лучше, чем смотреть на то, как мой босс пытается вырядиться в костюм кота… он и меня бы заставил его напялить. Федя напряжённо думает, стоит ли говорить Бутерджинсу о том, что совсем недавно он проведал Анну и увидел, что у неё в шкафу между вешалками с униформой висят аж несколько кошачьих костюмов: целых семь, по одному на каждый день недели. Феде тогда хватило ума не спрашивать, зачем они здесь, потому что Анна зарделась, как рак. Теперь картина стала ясной, как день. Это ещё и объясняет, почему у неё там обнаружились несколько пар розовых сапог. — Удачи тебе с этим, — только и говорит Федя Бутерджинсу, присаживаясь. — Спасибо, — только и хмыкает он. — Кстати, а тебя каким макаром сюда занесло? — Просто скучно было, — пожимает тот плечами. — Значит, тебе щас будет весело, — вдруг криво улыбается кот, присаживаясь на одно из дальних мест. — Только вот тебе совет: вали отсюда. Со всех ног. Мне-то нельзя, мне Пидрила зад надерёт. — Сочувствую, — искренне говорит Федя, присаживаясь рядом. — Но мне хотелось бы позырить, что он вытворяет. Бутерджинс лишь вздыхает. — До его выступления ещё дожить нужно… — Следующий! — вдруг орёт Пидрила и всё замолкает. Даже Федя ненадолго замедляет бег мыслей и, как он понимает, не зря. Спустя несколько мгновений по всему залу раздаются чьи-то тяжёлые, медленные, грузные шаги… Отчего-то Феде хочется на всякий случай перекреститься, но резкий крик перечёркивает это желание. — Я тебя грохну, Митя! Анна Рыбина — слышит Федя. Он уже давно догадался, что между ней и Пидрилой есть какая-то связь, но какая именно, понимает лишь сейчас. Иначе не объяснить, как Анна — та, кто была первой в числе его ненавистников — теперь обзывает его милым «Митя», а не Пидрилой. Как произошёл такой наверняка не резкий переход, Федя понятия не имел, но догадывался, что Альфиса, скорее всего, не очень рада такому повороту. Даже страшно становится от того, как хорошо Федя разбирается в чужих отношениях, которые почти не касаются его. Наконец, звезда появляется на сцене. Федя этого не видит: едва стоило Анне выйти, так её костюм или во что Пидрила её вообще вырядил, начал переливаться так ярко, что можно было ослепнуть. В себя Федю приводит сдавленный смех Бутерджинса и молчаливые аплодисменты впереди: трудно сказать, кому из братьев-долбонавтов больше понравилось зрелище. — На тебе прекрасно смотрится этот пиджак, дорогуша! Но чего-то не хватает. Значит, эти аплодисменты принадлежали Водке: то-то они сразу стихли после слов Пидрилы. — Я ничего больше напяливать на себя не буду! — рычит Анна так грозно, что Федя втягивает голову в плечи. По спине сочувственно хлопает Джинс, продолжая ржать и в итоге вконец ошалевший зритель распахивает глаза. Ничего смешного он не видит, а вот из странного он видит то, что Анне этот пиджак с какими-то вытянутыми кусками ткани позади и правда идёт. Смущает лишь то, что он розовый. — Как он умудрился заставить её это надеть?.. — шёпотом спрашивает Федя, боясь, что Анна услышит. И не важно, что она сверлит глазом Пидрилу, словно желая поджечь его. Но на губах у неё такая улыбка, что становится даже непонятно: убьёт ли, расцелует ли, а то ли вообще трахнет с дикими матами в лучших традициях псковского порно. — Магия бренда, — продолжает ржать Джинс. — И Пидрилы тоже, не без этого. — Я тебя прямо тут сейчас урою! — рычит Анна, готовясь одним махом прыгнуть со сцены прямо на стол к Пидриле. Водка, кажется, понимает это, а поэтому шелестит что-то и растворяется. Феде хочется также, но плоть продолжает оставаться на месте, каждую секунду сотрясаясь всё больше. Она помнит все раны, которые на неё милостиво оставила Анна, исполняя гражданский «долг», и Феде становится откровенно не по себе, представляя, через что придётся пройти Митя. Да вот только этому мудиле совсем не страшно. — Ну давай, красотка моя, посмотрим, что ты сделаешь! — кричит он на весь зал, словно какой-нибудь бывалый герой из мультов Альфисы. Зря крикнул. Ему-то Анну не одолеть… Та издаёт победный клич и только тогда Джинс наконец-то перестаёт ржать. Анна одним мощным прыжком преодолевает расстояние между сценой и крышкой стола, и с перепугу Феде кажется, что её мощные пальцы ломают древесину… треск, по крайней мере, слышен хорошо, аж страх ещё больше берёт. Но когда Феде достаёт сил раскрыть глаза, то видит, что Митя держит, или, по крайней мере, пытается держать на вытянутых руках Анну, которая дёргает всеми конечностями, безуспешно пытаясь достать до корпуса. Когда ей это наконец удаётся, Пидрила заливается смехом, а на соседнем сидении с Федей неожиданно оказывается Водка. — Вы меня все, блять, до инфаркта доведёте… — только и говорит он, во все глаза уставившись на призрака. — Прости… — только и говорит он с таким искренним сочувствием, что Федя начинает жалеть о том, что сматерился. — Да забей, — махает рукой Джинс. — Здесь всё равно гораздо безопаснее, чем там. Не так зрелищно, конечно, но… — Дорогая, ты готова?! — с вызовом спрашивает Пидрила. — Хватит меня так называ-а-ать! — уже не орёт, но рычит Анна так страстно, что мысль о порно вновь возникает в голове Феди. И плевать, что это грёбанный театр. — О-о-о-отлично! — тем же возвышенным тоном на весь зал отвечает он. — Началось, — с улыбкой шепчет Джинс над самым ухом. — Пошла жара! Водка лишь вздыхает, но на этот раз расслабленно, словно по привычке. Отчего-то успокаивается и сам Федя, хотя на сцене происходит такая мешанина серого и розового, что ненароком можно словить приступ эпилепсии. Это — танец, и чем больше Федя на него смотрит, тем сильнее ощущает смутное желание выскочить на сцену самому. Но не надо: он просто потеряется в этой мешанине… или его просто затопчут могучими ногами, а то и переедут колесом. Эти двое голубков и так с трудом могут тут разгуляться, нечего и Феде ещё выскакивать. Сцену трясёт так, что начинает казаться, что не ровен час, и танцоры с треском провалятся во всех смыслах этого слова, но им всё равно: и они с каждой секундой перебирают ногами куда быстрее. Вдруг Федя замечает, что кулиса со стороны края сцены дёрнулась, и из-за неё выглядывает одна маленькая лягушка, с нескрываемым страхом глядящая на это бесчинство. Вскоре до Феди доходит, что это — Квакушкин, сын ветхой бабули, которую они встретили, когда только вошли в зал. — Что вы тут устроили?! «Вспомнишь говно, вот и оно» — мрачно думает Федя, в то же время удивляясь тому, что она может так орать. Её крик даже Пидрилу с Рыбиной отвлёк и теперь эти два нарушителя спокойствия в изумлении смотрят на фроггитшу со шваброй и вёдрами. При взгляде на последние вздрагивает и Федя… — Гомосеки сраные! — орёт она вновь, решительно ступая вперёд на сцену. — Бабушка, вы не так всё поняли! — Рыбина пытается выдавить доброжелательность, но кривая ухмылка её подрагивает. — Бабуля, здесь всё цивильно, — говорит Пидрила куда увереннее. — Простите мою… подругу. — Так это ещё и баба?! — в изумлении восклицает фроггитша. Джинс не может сдержать смеха, и если бы не лёгкий подзатыльник Феди, то беды не избежать. Тем временем фроггитша задумчиво чешет голову, и отчётливо слышится, как её ненаглядный сынулся хлопает себя конечностью по лбу. — То есть… кастинг отменяется? — решается он подать голос. — Не было никакого кастинга, идиот! — наконец говорит Джинс, поднимаясь с кресла. Водка попытался его удержать, но сдался под суровым взглядом. — Эти двое специально всё устроили, чтобы все посмотрели на их ебанутые игрища! «А то мы не поняли», — думает Федя. — Не матерись, урод! — орёт Анна и он начинает спешно искать глазами выход. Таких танцев с Рыбиной ему точно не пережить. — Ты почему моего сына уродом обозвала?! — фроггитша воинственно выставляет швабру вперёд, пока окончательно запутавшийся лягух начинает скакать в сторону выхода за кулисами. — Дамы, дамы, дамы, ни к чему устраивать споры! — вмешивается Пидрила. — Этому театру и так немало досталось, а насколько мне известно, госпожа Квакушкина, — та вздрагивает и роняет швабру, почти застенчиво прикрываясь рукой. — Вашей подруге, которая, кстати, работает на меня, это ни к чему. — Да, ты прав, молодой человек… — томно вздыхает фроггитша. — Но вот за мужеложство я тебя не прощу! — Муже что?.. — переспрашивает поражённая Рыбина, поняв, что речь идёт о ней. — То, за что вы оба попадёте в ад! А вы такие молодые, красивые, вы бы красавиц таких же в два счёта нашли! А вы… эх. Но не всё так плохо! — говорит она уже приподнятым тоном. — Через покаяние вам всё воздастся! — Парень в розовом пиджаке — девушка, мам, — слышится чей-то недовольный голос из-за кулис. И всё стихает, слышно только, как Джинс тихо ржёт в кулак. — А она всегда… такая?.. — с глубокой печалью в голосе спрашивает Водка. — Ага, — энергично кивает Федя. — Мне напомнить, из-за кого она такой стала или сам догадаешься? — Прости… Про то, что она такой была и до «розыгрыша» этих двоих, Федя умалчивает. Наконец, фроггитша вспоминает про дар речи. — Так ещё лучше! — радостно говорит она. — Нечего такой красавице рядиться в мужское… — она бесстрашно хватает могучую руку Рыбины. — Пойдём со мной, тут как раз храм неподалёку… — Бегите, глупцы! — орёт Квакушкин. Он знает, о чём говорит — если уж её прёт, то переть будет долго и сразу всех, кто попадётся под горячую руку. Только вот пока Федя чувствует лишь руку шерстистую: в Джинсе рефлексы проснулись гораздо быстрее. — Валим, валим, валим, — только и бурчит он сквозь зубы, едва стоит Феде открыть рот. Краем глаза беглецы замечают девушку с головой руки, которая машет им, но сил помахать в ответ хватает только Джинсу. На одного же босса работают, — почему-то отрешённо проносится у Феди, когда они оказываются на улице. Но Джинсу этого мало, и Феде приходится шевелить ногами ещё быстрее. Наконец, когда театр и «культурный» район остаются далеко позади, судя по количеству семечек и пустых бутылок под ногами, Джинс ослабляет хватку и плюхается на скамейку. — Ну ты и ебошишь, — только и свистит Федя. — Ага, — дышит Джинс. — Понравился тебе кастинг? — спрашивает он быстро. — Хотя чего я спрашиваю? И дебилу понятно, что нет. — Тогда зови меня долбаёбом, — честно отвечает Федя. — Я ж сюда не за этим пришёл. — Так и не в этом смысл! — ржёт Джинс. — Что, тоже поддался на ноги Пидрилы? — Ой, да пошёл ты! — плюётся Федя в сторону. — Знаешь, на кой хер я припёрся? Судя по довольной ухмылке, Джинс ничего не знал, и знать не хотел, но разгорячённой голове нужно было охладиться. — А потому, что меня всё задолбало. — Выдыхает он. — Задолбало гопотой быть, задолбало семки жрать и пивас лузгать каждый день… Понимаешь, а?.. Надело мне это. На-до-е-ло! — Понял я, понял, — можешь не продолжать, — отмахивается Джинс. — Могу сказать одно: ты, знаешь, чутка ошибся с выбором. — В смысле? — Пидрила не тот, кто тебе нужен, Федь, — пожимает плечами Джинс. — Я, знаешь, тоже так думал, а теперь что? Теперь я горланю перед ним, как последний дебил, чтобы получить повышение, а он меня отправляет к своей бабе. Наверное, и перед ней буду корячиться. — Но это всяко лучше, чем просирать время на семки и бухло, не думаешь? — «Да и ты сам больше не кассир в Мэтёрочке, а до сих пор на Пидрилу гонишь хрен за что» — мрачно думает Федя. — А вот с этим хрен поспоришь, — смеётся Джинс. — Ладно, не хочешь на моём опыте учиться, так сам мучайся… сказать его номерок? — Да ебашь, я уже решил всё… Пока Федя записывает номер, где-то за углом улыбается Водка. Миша наверняка будет рад пополнению в команде, а насчёт Феди Блук не сомневался. Правда, сначала надо бедного кузена с его девушкой вытащить из очередной передряги с этой бабулькой… Но Миша наверняка разобрался с этим сам. Водка улетает от Феди и Бориса и направляется в театр вновь. Пора сообщить кузену, что всё прошло просто прекрасно. Правда, плакатов теперь придётся развесить ещё больше. Команде давно нужно было пополнее, и если её будущие члены смогут стать счастливее, то Водка охотно взвалит эту работу на свои плечи.