На двоих

Телефонный звонок застает Артемиду в ванне, полной белоснежной пены и пахнущей ароматной лавандовой солью. Но даже здесь телефон с гарнитурой вместе у нее всегда под рукой. - Признавайся, что случилось, Дик? — настораживается она. — Ты бы не стал звонить посреди дня без причины. — Вариант, что я безумно соскучился, совсем не рассматриваешь, детка? Если у Дика не получается скрыть уныние и усталость даже по телефону, значит дело действительно плохо. — От одного до десяти, где один — оторванная пуговица, а десять — вторжение инопланетян, на какой ты стадии? — подтягивает она мокрые колени к груди. — Утром проспал, облил томатным соусом предпоследнюю чистую рубашку и сжег последнюю утюгом, по дороге на работу попал в часовую пробку… — перечисляет он добросовестно. — Потом сломался байк, похоже наглухо. — Бедняга. — игриво и сочувственно смеется Артемида, думая не включить ли видеосвязь, пусть даже и с риском утопить телефон. Возможно, это его чуть-чуть подбодрит. — Похоже, сегодня просто не твой день. Во всяком случае пока все звучит достаточно безобидно. Она даже не озвучивает, что если один будильник не срабатывает — надо ставить два, а рубашки надо сдавать в прачечную вовремя, не дожидаясь последней. Ну и выходить надо с запасом времени. Все равно он раздолбай неисправимый. Все равно она, аккуратная и пунктуальная, его и таким любит. -… получил нагоняй за зависшие отчеты, потом итальянцы устроили разборку со стрельбой прямо в середине дня, и двоих из наших ребят подстрелили, одного серьезно… А продолжилось все свеженайденными трупами на дне залива, похоже, детскими. Похоже на серию, и черт знает что еще там всплывет, так что обязательно влезут федералы и все только осложнят. Так что пока есть свободная минутка, — смеется он неубедительно. — ужасно вдруг захотелось услышать твой голос, чтобы дожить до конца этого дня. Игривость ее тает вместе с ароматной пеной и остывает вместе с водой. Придерживая гарнитуру, она вытирается, надевает халат и босиком медленно выходит в коридор. За окном неуютно шелестит осенний дождь. — Эй, офицер Грейсон, я знаю, что ты со всем справишься, даже если федералы будут ставить палки в колеса или начнется инопланетное вторжение. Это просто один пропащий день, и тебе надо как следует поесть, вечером принять горячий душ и как следует выспаться. Никаких патрулей, ок? Он смеется снова, не говоря ей ни да ни нет.  — Пропащий день… Хочу к тебе, ужасно хочу хоть на пару деньков и обнимать тебя крепко-крепко и целыми днями как коала — эвкалиптовое дерева. Но похоже, какое-то время теперь здесь будет жарко и мне не вырваться.  — Я тоже скучаю, — говорит она на прощание просто. И немного удивляется легкостью с которой это говорит, с каждым разом все легче. Черт знает, какая там у него погода, быть может и солнце: Бладхэйвен далеко, но в голосе Дика ей отчего-то отчетливо слышится серый, неуютный и тоскливый дождь тоже. Ему нравится в Хэйвене и работать копом тоже по душе, и он давно уже привык вариться в этом дерьме, днем и ночью, равно Найтвингом и Грейсоном, но в такие дни, когда одно падает на голову за другим, даже его беспредельная выдержка может дать трещину. Словно озябнув разом, она машинально обнимает себя за плечи. Когда она, одетая и с высушенными феном волосами, спускается вниз, на плите варится ужин, за окном мокнет осень, необычно для СтарСити холодная и ранняя. Лиан вместе с Уиллом рисуют на полу то ли корову с рогами, то ли Бэтмена в плаще. — Вернусь утром. — на прощание мягко целует она Лиан в теплую, пахнущую детством макушку и в искупление обещает ей сказку от папы перед сном и оладьи с джемом на завтрак. Читающая у окна мать отрывает от книги неодобрительный взгляд темных, раскосых глаз, но молчит. Она искренне считает, что Артемида выбрала не того — но уж не ей, от не того родившей двоих, осуждать. Зета-порталы перекидывают ее между городами, и в Бладэйвене тоже дожди, город как обычно окутан унылым вечерним туманом. Впрочем, это не мешает ей взять машину напрокат, лишь ненадолго застряв в уличной пробке. За окном холодно и сыро, и в окружении нервно сигналящих машин ощущение нахлынувшей тоски въедается в плоть и в кровь как токсин. Эти места, словно выцветшие, разъеденные приморским туманом, обостряют одиночество до непереносимости. По радио еле слышно мурлычет старый хит из восьмидесятых, и Артемида выкручивает громкость на полную, ярко красит губы завалявшейся в кармане куртки помадой. Из соседней машины на нее глядит грустная девчушка лет пяти: рыжие косички, а свитер — ярко-зеленый. Приветливо Артемида машет ей рукой. Та застенчиво улыбается ей щербатой, доверчивой улыбкой. Больше бы цвета, больше света, больше смеха. Понемногу движение оживает, Артемида улыбается малышке в ответ и, заметив впереди просвет, давит на газ. Когда Дик, наконец, выходит из участка вместе с еще двумя полицейскими, город уже давно накрыла вязкая, сырая ночь. Он усталый, смотрит то себе под ноги, то в стаканчик с дешевым кофе из автомата, и такой же помятый, как воротничок его рубашки, да и остальные двое не лучше. — Эй, офицер, вас случаем не подбросить? — опускает Артемида стекло, когда все трое проходят мимо. — Мы все офицеры, леди. — смеется один из них, пока на лице Грейсона неудержимо расцветает улыбка. — И если вам интересно, то я лучший по раскрываемости последнего месяца. А Джонсон — вообще отличник боевой-строевой. Вчерашние кадеты, они довольно молоды. Усталые, измотанные и задолбанные безнадежным дерьмом вокруг, и вообще-то ей даже немного жаль их всех, но место в ее машине есть только для одного. Она манит Грейсона указательным пальцем, и когда он доверчиво склоняется к ее опущенному окну, цепляет его за ворот и оставляет на губах ярко-сладкий след помады. — Запрыгивай, синеглазка. — смеется она. — Прокатимся. Тот поддерживает ее шутку, старательно отыгрывая удивление яркой синевой взгляда, и получает шутливо завистливый шлепок по спине от коллег для ускорения. Взамен им остается недопитый им кофе. — Судя по лицам, завтра они повесят на меня пару нераскрываемых убийств и тройку ограблений. — хохочет Грейсон, глядя на нее, пока машина неспешно катится по полупустым уже улицам. — Все еще не верится, что сегодня ты здесь, в Хэйвене. Серьезно, вот так посреди недели сорвалась ради меня. Это на тебя не похоже. Артемида фыркает и старательно кусает губу чтобы не улыбаться слишком глупо. — Держи свое эго в руках, Грейсон, иначе оно сейчас полезет из окон машины и заполонит все улицы. — Лучше буду тебя держать. Ты же помнишь что я говорил про коалу и эвкалиптовое дерево? И, клянусь, я не шутил. — когда машина останавливается на светофоре, он и правда обнимает ее обеими руками, утыкается лицом в еще пахнущие лавандой и шампунем волосы. —  Как же ты вовремя, любовь моя... Ты даже не знаешь насколько ты вовремя. Он быстро прижимается губами к ее щеке, по-кошачьи трется носом, вдыхая ее запах, и кожей она ощущает его широкую улыбку. Прикрывает глаза на мгновение, впитывая его такую искреннюю радость. — Видишь ли, дело в том, что у меня тут секретная спасательная миссия. Только тссс. — с серьезным видом подносит Артемида палец к губам, когда на светофоре загорается желтый. Вид у Дика сразу делается немного разочарованный, и одновременно дразнить жаль его, но и удержаться не выходит. — И кого же ты собираешься спасать здесь? — Твой пропащий день, чудо-мальчик. — со смехом стирает она пальцами размазанную помаду с его лица. — Я твой пропащий день спасаю. Но вместо того чтобы засмеяться, он лишь улыбается со странной задумчивостью и легонько касается ее уха губами. — Тогда как насчет того, чтобы сделать эту миссию более долговременной, любовь моя? Я бы даже сказал, постоянной.  — Что? На сложной развязке она в яркие всполохи светофоров напряженно вглядывается и в блестящие от мороси дорожные знаки, потому смысл доходит не сразу. — Останься. — говорит он так просто, что она сразу понимает: это серьезно ведь. Это ведь — «насовсем». Нога со сцепления срывается с дрожью. Машина дергается и глохнет под вспыхнувшим как назло зеленым. На несколько бесконечных мгновений эта мысль о «насовсем» делает ее счастливой, и сердце пропускает удар за ударом. А потом она вспоминает о Лиан, и о сказках на ночь и оладушках с джемом на завтрак. Внутри что-то с треском и болью надвое рвется под раздраженные гудки со всех сторон. В салоне так тихо становится, что кажется слышно даже дыхание, неровное, напряженное. — До утра. — говорит она тихо и виновато. Дик с немного грустной улыбкой кивает и все-все понимает без лишних слов. — До утра. Своей рукой он нажимает на кнопку зажигания, и двигатель снова заводится, мягко и негромко. Машина, наконец, сдвигается с места и растворяется в сырых, неприветливых улицах Хэйвена. Времени до утра у них еще много. И мало невыносимо - но все же больше чем ничего.