Ни капли жестокости

Я часто спрашиваю себя, а что вообще принесла нам война? Вот тебе, Грейнджер, что? Яркие вспышки проклятий и заклятий, твой крик, вырываемый Беллатрисой по ночам; не знаю, почему тётушка предпочитает пытать ночью. Думаешь, я не слышу, как ты надрываешь глотку? Дура, я же не глухой. И зачем всё это? Представляю, что бы ответил твой Поттер: «Ради будущих поколений». А мы? Мы что, уже не существуем? Скажи мне, грязнокровка, я ведь тоже ублюдок, как и все вокруг тебя? Но я не хотел убивать. Никогда не хотел. Я не оправдываюсь, но когда каждую минуту с самого твоего рождения за тебя решают всё, сил сопротивляться нет, да и смысла особо не видно. Беспросветная тьма. Это сейчас она называется война, а остальные годы… Наш с тобой мир догорал. Мерлин, какую чушь я несу! Мы с тобой всегда жили и живём в разных мирах. Но и для тебя наверное… Самое трудное, понимать, что остаёшься один. Потеря родителей. У моих хоть не стёрли память, но о сыне они забыли. Я и не представлял, что в одночасье можно лишиться всего. Тебе разве не больно? Ухмыляюсь, под «Круцио» даже самым сильным больно. Но почему мне кажется, что умираю я? Что каждый корчащийся в крови комок под ногами моей тётушки это я? Знаешь, что самое жалкое, Грейнджер? Конечно знаешь, иначе я бы не спрашивал. Я хочу этого. Я хочу умереть. Мне нечего терять. Наконец решаюсь поднять на тебя взгляд. Какая ты жалкая! Смотришь на меня, так по-гриффиндорски серьёзно, сквозь боль, сквозь твоё сознание, которое, это я точно знаю, так и пытается ускользнуть. Хорошо, давай играть честно, по правилам твоего факультета. Вокруг тебя темнота нашего подвала, пахнет чем-то нелицеприятным. Ты должна бы привыкнуть за год этой немыслимой войны смотреть на людей с жестокостью. Но ты не привыкла, Грейнджер! Сейчас, неужели было по-другому, рвать людям сердца – это моя норма. Докажи, что было по-другому! Это нечеловечно. А разве сейчас у власти человек? Ты же никто без своих книг, заученной теории, поставленной вокруг лагеря защиты. В тебе ни капли жестокости. Даже, когда я смотрю на тебя, вот сейчас. Жалость в твоих глазах. Да как ты посмела меня жалеть?! Без жестокости в настоящем мире не выжить. По твоей щеке катится слеза. Хватит рыдать, дура! Сидишь в этом подвале. В подвале моего дома. В темноте. Который день уже? Темно, а я всё равно тебя вижу, в том луче света (лунного и неправильного по Брэдбери), который струится из полуоткрытой двери. Ты прости меня. Я хоть жестокий (очень самокритично), но не бездушный. Присаживаюсь на корточки, а ты испуганно шарахаешься назад. Ладно хоть понятие об опасности адекватно. Натыкаешься на стену. Удивительно тесная комнатка. Знаешь, я даже научился произносить заклятия без слов – было достаточно времени, звуки у нас дома фиксируются защитой. Странное чувство. Стою перед тобой уже минут пять, ни слова не сказал, а на душе легче. Ну-ну, чего ты? Успокойся, Грейнджер. Мы хоть с тобой и по разные стороны, но за одну цель. Как Поттер сказал, за будущее. Я не надеюсь пережить настоящее, но в чём-то согласен. У тебя на лице высохли дорожки от слёз, смотришь теперь на меня широко распахнутыми глазами. Они у тебя орехового цвета, ты не думай, я помню. У тебя щека ногтями Лестрейндж расцарапана, я осторожно прикасаюсь. Вулнера санентур. Раны затягиваются. Не смотри на меня так, как шавка на хозяина! Я уйду сейчас, может даже пну тебя перед этим. Напоследок. Касаюсь затылка, - липкая, твоя грязная кровь. Заживляю ещё пару кровоточащих ран, но не все. Ты прости, они не должны догадаться. Я отстраняюсь, потом вспоминаю и ослабляю верёвку, связывающую твои руки. Понятия не имею, зачем к тебе пришёл. Прижимаю палец к своим губам. А ты умничка – послушно киваешь. Подаёшься ко мне, прижимаешься. Провоцируешь обнять, и я обнимаю. Гадко, противно. Почему я должен это испытывать? Мне действительно кажется, что мир сгорел дотла и мне нечего терять. Скажи мне, что всё на самом деле по-другому и я должен держаться. Гермиона, почему даже под пытками ты ничего не выдаёшь Беллатрисе? Что заставляет тебя молчать? Помоги мне. Умоляю. Вытащи меня отсюда. Придут Поттер и Уизли и спасут тебя, это уже стало предсказуемым. А меня никто не вытащит из моего дома. Я буду до конца слышать бешеные крики «Круцио» своей тётушки и крики обречённых. Прости меня. Я отстраняюсь в последний раз и вижу… Ты улыбаешься. В этом корчащемся, истекающим кровью мире, среди осколков человеческих сердец… Ты улыбаешься. И кому? Человеку, который чуть не убил Дамболдора. Человеку, в шестнадцать лет, получившему чёрную метку. В подвале чьего дома тебя держат. И я… улыбаюсь в ответ. Первый раз за несколько месяцев. Так и вижу – вымученной, усталой улыбкой. Грейнджер. Какая же ты красивая. Твоему Уизли никогда не понять. Гермиона. Единственное, что я желаю тебе – остаться живой. Я уже не живу, пусть меня убили одной из вспышек, ослепили. Гермиона. Одним движением, стремительным рывком, закрываю дверь, молча. Меняюсь в лице. Я не испытываю эмоций. Вдруг крик тётушки с верхнего этажа: - Круцио! – потом смех. Поднимаюсь по ступеням; смотреть за пыткой – одно удовольствие. Почему бы себе его не доставить?.. Ухмыляюсь. И я знаю, для чего и за кого веду войну. За Тёмного Лорда. Прости меня, моя хорошая.