maybe it's all okay

Ты осторожно стучишь в дверь (это будет почти богохульством, если он тебя впустит). В лофте тепло и сухо, наверное, по сравнению с улицей. Хамфри смотрит на тебя (и тебя ни капельки не заботит, что ты насквозь промокла и волосы завились в смешные кудряшки). Он немного взволнован, а ты смотришь прямо ему в глаза: — Блэр? (Будто ему смешно видеть тебя здесь. Может быть так и есть. Наверное, тебе тоже стоит посмеяться, но у него такие серьезные глаза). — Хамфри, — твой голос холоден, и Дэн приподнимает брови. Он сжимает губы и смотрит на тебя с сомнением, но все же позволяет тебе войти. (Доброта в его взгляде заставляет колебаться). Но ты входишь и точно знаешь, что будет дальше. Лофт пуст, а на улице за полночь. Все происходит неожиданно и построено лишь на инстинктах — ты не можешь заставить себя заботиться, что твоя лучшая подруга до сих пор влюблена в него, и что Дэн — совершенно точно не из твоей лиги. Вы много разговариваете: ты даже убеждаешь его рассказать о своей семье (потому что тебе больше некуда пойти, а Чак Басс — мудак, который больше тебя не хочет и не может представить, что кто-то захочет). Ты думаешь, что Седрик — не худший грязный секрет, а потом думаешь, как вы вообще переместились в его спальню? А потом все и происходит. (Ты хочешь убежать? Так беги. Беги так быстро, как сможешь, пока не заболят ноги, и грудь не будет разрываться от недостатка кислорода. Пока ты не забудешь зачем вообще бежала. Ты хочешь убежать, потому что больше не видишь смысла оставаться? Тогда продолжай бежать. Но так тяжело уходить, когда ты находишь место, похожее на дом). На следующее утро ты сбегаешь, не оставляя записки и объяснений. Их и не должно быть (это все просто глупая ошибка). Правда тебе немного интересно, когда именно Хамфри поймет, что Седрик пропал. *** Его зовут Дэниэл Корнелиус Уолдорф. Твой отец говорит, что твой секрет в безопасности, а Роман молча тебя обнимает. Сейчас ты любишь Гарольда еще сильнее, потому что он понимает. Потому что они с Романом давно думали об усыновлении, и глаза его говорят, что он позаботиться о твоем сыне. Интересно, а вдруг он станет писателем? Возможно, много лет спустя, когда Гарольд и Роман раскроют Дэнни правду об усыновлении, он станет писателем. У него будут глаза его отца и материнский характер — смертельная комбинация, не так ли? (Где-то в глубине души ты улыбаешься). Серена спрашивает тебя где ты была, а он ерзает рядом, и ты видишь, что Дэн хочет сбежать, так же сильно, как и ты. Ты просто пожимаешь плечами и говоришь, что папа скучал по тебе, и они на это покупаются. Годы спустя, когда Дэнни Корнелиус Уолдорф (тебе нравится «Дэнни» и плевать, как Роман просит называть его) бежит к тебе и с разбегу обнимает, он не называет тебя мамой. И на секунду, ты думаешь, что все нормально. Но ты смотришь на Дэнни Уолдорфа (у которого глаза его матери и отцовский характер, и он не выпускает Седрика из рук), и больше не хочешь убегать. Он — это дом. Когда ты возвращаешься в Нью-Йорк тебя ожидает другой Дэниэл, и ты возвращаешься, чтобы совершить ту же ошибку, что и в семнадцать. Только на следующее утро ты не убегаешь: — Я жила во лжи, Хамфри. Дэн слушает тебя, потому что ему не все равно. Ему никогда не было на тебя все равно.