Чувства без права на любовь

Наша жизнь — игра, ты знаешь это? Сложная, запутанная и неподвластная пониманию. Игра, в которую вряд ли получится выиграть и в которой вряд ли получится сжульничать, ибо любые уловки лишь приближают тебя к проигрышу. Кто бы ни был автором этой игры, у него явно есть фантазия. Наша жизнь — игра, но едва ли ты осознаёшь это сейчас. Мальчику двенадцати лет сложно понять такие вещи. Как и те чувства, что ты испытал, увидев Тома Реддла, услышав его голос. Страх? Ненависть? Разве? Скорее, он тебя заинтриговал, не правда ли? Что ж, это он может. Вот мы всё думаем, почему слизеринцы так привлекательны? Нет, разумеется, мы никому об этом не скажем, но в глубине души будем осознавать, что в них есть что-то, с грацией змеи спускающееся по спиралям наших душ и подчиняющее сердца. В них есть неповторимый шарм, собственная эстетика Слизерина. Неспешная царственная походка, поражающая своей грациозностью, всегда гордо поднятая голова, взгляд, пронизывающий насквозь, в глубине которого океаны обжигающего холода, длинные, аристократически бледные пальцы, щелчок которых неизбежно приводит к падению, и очарование, состоящее в отсутствии морали и ограничений, тоннах сарказма. Кто-то сказал: «Все очаровательные люди испорчены, в этом-то и есть секрет их привлекательности»* и, как мы можем заметить, был прав. Но не спеши с выводами, ты его тоже заинтересовал. Нет, не тем, что смог выжить, чем-то другим…может, тем, что вы с ним так похожи. Ты не понял характер его взглядов, брошенных на тебя, да и зачем тебе это пока? Он враг, предназначенный для тебя судьбой. Но знаешь, ненависть так легко перепутать с любовью. Ты поймёшь это чуть позже. Ты узнаёшь, что парень, стоящий напротив тебя по совместительству является твоим соперником на неопределённое количество лет, что ты чувствуешь? Ненависть? Ты всё ещё так уверен в этом? Что ж, я не буду спорить. Хотелось бы мне только узнать, почему через год ты используешь маховик времени, чтобы вернуться в молодость Тома Реддла? Тебя тянет к нему. Я вижу, ты начинаешь понимать, связь на всю жизнь. Но не торопись, не всё так просто. Он улыбается, увидев тебя, и говорил, что ждал. Я не ошибусь, если скажу, что эта улыбка в буквальном смысле сводит с ума и замораживает сознание. Он молод, но знает больше, чем нужно, однако вряд ли он знает подробности ваших последующих встреч. Он ещё не сделал всего того, что ему предстоит совершить, и это делает его не таким пугающим. Ты видишь, как он смотрит на тебя? Покровительственно, с нотками высокомерия, и не может удержаться от прикосновений, которые обжигают. Наследник Слизерина, олицетворение змеиной грации. Слизеринцам необходимо подчинять, у них это в крови, ты же для него неразгаданная загадка, тот, с кем связано его будущее. Он не может подчинить, не разгадав, как и не может знать, что не разгадает никогда. Вы стоите посреди ночи в коридоре Хогвартса, здесь мало что изменилось, отмечаешь краем сознания. Тонкий слух Реддла улавливает шаги. Он резко хватает тебя за руку и тянет на себя. Вы заворачиваете на угол, и он неожиданно впечатывает тебя в стену. Грубо, но ты не чувствуешь боли от удара об холодный камень. Парень прислушивается, убеждается, что опасности нет, и переводит взгляд на тебя, ты вздрагиваешь, хотя и не замечаешь этого. Чуть сбитое дыхание от бега, ощущение азарта, которое ты тщетно пытаешься подавить, и глаза непонятного оттенка напротив, спустя годы ты так и не смог понять, какого они цвета. Он умён, и он полон чёрной магии, ты пытаешься отрицать, но тебе это нравится. Тёмная магия всегда настолько притягательна, от неё сладко веет запретностью, как и от самого Реддла. А ещё от него веет чем-то пряным и дурманящим сознание, когда он подходит ближе. Ты понимаешь, наконец? Понимаешь, когда резко отстраняешься и, торопливо крутанув маховик, оказываешься в своей комнате, опираясь о стену. Я же говорила, жизнь — игра. Вы рождены, чтобы выжил лишь один, а вам суждено было влюбиться друг в друга. Как любопытно раздаёт карты судьба, не правда ли? Я всё ещё сомневаюсь, что ты осознаёшь это в полной мере. Это всё так запретно и неправильно, что в твоих мыслях не может существовать на самом деле. Но жизнь намного более жестока, чем мы бы хотели, а неправильное и запретное существует наравне с благоразумным. Впрочем, чувства никогда не были благоразумными. Любил ли Том Реддл? По некоторым источникам известно, что он не умел, на мой взгляд, источники врут. Не знаю, можно ли назвать любовью в привычном для нас понятии то, что он испытывал, но на то он и один из самых величайших волшебников всех времён, чтобы даже любил он по-своему. Он восхищался тобой и в своём роде был привязан. С другой стороны, когда вас сводит судьба, привязанности не избежать, какой бы она ни была. Чуть позже ты поймёшь, вы настолько сильно ненавидели друг друга, что смогли полюбить. Или же наоборот — любили до ненависти, вряд ли, здесь можно дать однозначный ответ. В следующий раз он приходит сам. Ты заходишь в комнату и видишь стройную фигуру в тени, вальяжно опирающуюся на стену. На вопрос, что он тут делает, Реддл с иронией отвечает, что соскучился. Страшно подумать, что будет, если вас кто-то увидит. Но он наследник Слизерина, поймать его может лишь один человек… а ему на данный момент лишь пятнадцать лет. Он подходит ближе, так близко, что ты можешь чувствовать его парфюм, он смотрит куда-то сквозь тебя прожигающим и внимательным взглядом. — Ты же уже знаешь, что я сделал? Там. В твоём времени. Через несколько лет, — ты сглатываешь и киваешь. — Это стоит того, чтобы считать меня своим заклятым врагом? — ты стоишь, не шелохнувшись, не в силах поднять на него взгляд. — Почему ты не убьёшь меня тогда? — с вызовом спрашивает Реддл. — Упускаешь удобный случай. Спустя минуту, не дождавшись ответа, он усмехается и отходит к противоположному углу комнаты. Ты даже не замечаешь, что не дышал всё это время. — Я не знаю, что я сделал, и пока не хочу знать, — небрежно бросает он и исчезает с несколькими поворотами маховика. Он пока не знает. Может, поэтому ты чувствуешь это к нему? Спустя годы, если бы тебя кто-нибудь спросил, ты бы ответил, что любил не Волдеморта, ты любил Тома Реддла. Так же странно, как и он, но неотвратимо и до сладости запретно. В Волдеморте не осталось ничего от стройного Слизеринца, кошачьей походкой проплывающего по твоей комнате. Тебе не жаль убить его, тебе жаль понять, что ты ничего не почувствуешь, когда его сердце пронзит зелёная вспышка. Тебе уже восемнадцать, и ты уже прекрасно осознаёшь, какую шутку сыграла судьба, связав вас узами, что для всех людей вокруг означают ненависть, и только для двоих означают любовь. Шрам покалывает, а ты поддаёшься искушению и последний раз в своей жизни прокручиваешь маховик времени. Ты появляешься прямо перед Реддлом, его глаза смотрят задумчиво и даже немного печально. Он знает достаточно, чтобы понимать, ты пришёл попрощаться. Кажется, он даже осознаёт, что ты собираешься сделать через считанные минуты. Он ничего не говорит, лишь смотрит. Его взгляд гуляет по твоему лицу, по свежим ссадинам, останавливается на глазах, в которых плещется мужество, но где-то в глубине ещё виднеется немного детская наивность, напоминающая того мальчика, что не в силах бороться со своими чувствами раз за разом крутил маховик, того мальчика, что влюбился в прошлое. Он подходит совсем близко, чётко очерченные губы изгибаются в усмешке, в которой нет ни грамма надменности, лишь лёгкая грусть и что-то эфемерное, совсем не похожее на Тома. Ты отводишь взгляд в сторону, и в тот же момент он мягко касается твоих губ поцелуем. Ничего серьёзного, лишь лёгкое прикосновение, но тебя пробивает разряд. Он неожиданно мягко целует тебя ещё раз, затем касается длинными пальцами маховика на твоей шее и сам делает несколько оборотов, возвращая тебя туда, где ты необходим. Губы немного покалывает, когда ты встаёшь перед Волдемортом. Он смотрит на тебя немигающим взглядом, медленно сканирует, останавливается на губах. Что-то тёплое мелькает в глубине его глаз, а уголок губ приподнимается в неком подобии грустной улыбки. Это можно списать на воображение, но когда ты снова поднимаешь на него взгляд, на тебя смотрят глаза Тома Реддла. Всё такие же холодные, но всё же печальные и немного сожалеющие. – АВАДА КЕДАВРА! И тогда ты понимаешь, что, возможно, они были зелёные...