© Карл Краус
***
В жизни Гермионы Джин Грейнджер случалось не настолько много чудес, чтобы она могла назвать себя так громко — волшебницей, и слишком много этих самых чудес, чтобы считать себя совершенно обычной девочкой, всего лишь одной из миллионов. Так уж повелось, что Гермиона росла очень рациональным и ответственным ребёнком, взращенным не на сказках и детских книжках, которые большинство родителей читают своим детям перед сном, а на папином учебнике по политэкономии. А всё из-за дурацкой привычки прикрывать глаза, чтобы лучше воспринимать и усваивать информацию на слух. Вот папа и думал, что она спит, и занимался своим делом — готовился к получению второго образования, — а Гермиона стеснялась и никак не отваживалась отвлечь его и попросить сказку. А потом привыкла. Родители её были очень занятыми и деловыми людьми, имели собственную стоматологическую клинику, и Гермиона очень ими гордилась. Они, в свою очередь, годились Гермионой и всё шло, в общем-то, совершенно правильно и хорошо, но куда-то не туда. Возможно, из-за того, что Гермиона всегда чувствовала себя немного другой, чуждой этому миру. Что бы там ни говорили умные книги и опытные учителя, Гермиона всегда знала: быть «белой вороной» среди сверстников ни капельки не просто. Сначала они смотрят. Так оценивающе, словно хотят нацепить на тебя какой-нибудь ярлык, которым ознаменуется любое знакомство. Потом все как один меняют свое отношение, в зависимости от первого — всегда сильнейшего — впечатления. Вот если ты постоянно носишь с собой книги и умеешь выговаривать умные слова, то непременно станешь «заучкой». Гермиона уже целых полжизни, как только пошла в младшую школу, носила на себе один-единственный ярлык — «Заучка». Заучка, зубрила, ботаничка, как вам угодно. Она очень старалась не морщиться, когда слышала нечто подобное, зачастую брошенное в спину, хотя в лицо тоже не стеснялись. Обижаться давно перестала, по крайней мере, на одноклассников, они-то уже повесили свой ярлык и никогда не изменят его, какой смысл губы дуть. Но иногда с простым обзыванием сплетались куда более обидные высказывания, и девочка бежала плакать в туалет. Там оно как-то спокойнее и мальчишек задиристых нет. Только сплетничающие девчонки, и вот они обязательно растрезвонят на каждом углу, что Гермиона Грейнджер из «спецкласса» плачет в туалете. Потом плакать приходилось дома, за закрытыми дверями, стискивая зубами уголок подушки. Родители не очень переживали по этому поводу, наверное, потому, что Гермиона им никогда не рассказывала. Как-то не к месту всё было. То случай неподходящий, то настроение у них дурное, то заняты слишком. «Занятость» была первой и основной причиной, почему родителей трогать не стоило. То есть, вообще не стоило, даже если интересная книжка закончилась, в окно залетела оса или другая страшная вещь произошла. Они не ругались, нет, разве что один раз и совсем случайно. Но Гермиона сама была виновата, отвлекла отца от важного делового разговора по телефону, поэтому и не расстроилась. Правда, проплакала всю ночь, но наутро уже снова не обижалась и всё прекрасно понимала. Мама с папой были особенно этому рады, она же у них умная и здравомыслящая девочка. Гермиона признавала, что днём оно как-то лучше понималось и здравомыслилось, а ночью было очень обидно и хотелось бесконечно себя жалеть. С того самого момента в жизни маленькой Гермионы появились Они — Правила. Правила существовали… ну, собственно, это всё, что девочка знала о них. Что они существуют и их нельзя нарушать. Книжки о таком не ведали, а у родителей спрашивать не стоило, если, конечно, она не хотела получить ответ вроде «Потому, что без них всё бы разрушилось и в мире наступил бы Хаос». В том, что этот таинственный Хаос наступит, девочка сильно сомневалась, но крепко усвоила — правила нарушать нельзя. Помимо стандартных «хорошо учиться», «быть вежливой» и ещё многих других, понятных и простых, существовали ещё и Правила-с-большой-буквы, то есть, с большого тона: «НЕ ОТВЛЕКАТЬ», «НЕ ТРОГАТЬ МОИ ДОКУМЕНТЫ» и «НЕ ДЕЛАТЬ ТАКОГО БОЛЬШЕ». Их было больше, конечно, но Гермиона выделяла именно эти три. И если с первым и вторым всё было, в общем-то, понятно, то третье правило было одновременно самым жутким и самым несправедливым. Хотя бы потому, что Гермиона честно не понимала, что именно и в какой момент она делала не так. Более того, в моменты когда «то самое», о чём мама говорила только шепотом, страшно округляя глаза и беспрерывно озираясь по сторонам, как какой-нибудь шпион из фильмов (которые Гермиона смотрела, конечно же, исключительно из научного интереса), происходило, девочка имела лишь хорошие намерения. Например, починить любимую разбитую чашку, которую было особенно жалко выбрасывать, достать книжку из верхней полки, до которой не могла дотянуться, или заставить замолчать мерзкого Гэбба Стоуна из параллельного класса… Ну, то есть, последнее намерение не было хорошим, но Гермиона всегда раскаивалась и даже просила у задир прощения. И вновь отправлялась плакать в туалет, получив свою порцию насмешек. Это начинало становиться привычкой. Именно третье Правило-с-большой-буквы означало, что Гермиона сделала что-то ненормальное, что не умеют делать другие дети, не говоря уже о взрослых. Поэтому «НЕ ДЕЛАТЬ ТАКОГО БОЛЬШЕ» заняло почётное второе место в списке «Самых Основных Правил для Лучшего Ярлыка», сокращённо С.О.П.Л.Я., сразу же после «хорошо учиться» на дверце её шкафа. Внутренней, конечно: ещё не хватало, чтобы мама ненароком его увидела. Список был придуман не просто так: возраст приближался к двенадцати, и скоро в жизни Гермионы должны будут произойти большие перемены, а именно переход в среднюю школу. И — о Боже! — там будут другие дети! И ей больше не придется носить ярлык «Заучка», который девочке уже осточертел! Она предпочитала более красивые взрослые слова вроде «Вундеркинд», «Одаренная» или хотя бы «Отличница». По этой же самой причине, из любви к красивым словам, про себя она называла ярлыки «экслибрисами». Потому что ещё читать любила очень. И умничать — совсем чуть-чуть. Но в среднюю школу она не поехала. Когда ей исполнилось без одного месяца двенадцать, в их дверь постучала высокая дама серьезного вида, Минерва МакГонагалл, круто изменив жизнь маленькой девочки. Хотя бы известием о том, что она, Гермиона Джин Грейнджер, настоящая волшебница. Сперва всё было похоже на неудачную шутку, но профессор, как она попросила себя называть, МакГонагалл, на глазах у ошарашенной девочки одним взмахом палочки превратила её письменный стол в собаку. Настоящую. Милую такую пастушью бордер-колли, которая принялась бегать по комнате за своим хвостом и заливисто лаять. И как-то сразу поверилось, что и магия взаправду существует, и Хогвартс этот, и она, Гермиона, ведьма. А ведь до того момента она и не знала, что способна на чудеса. Ну, то есть, она творила разные вещи, но как-то неосознанно, и боялась потом, что увидит кто-то. Переживала. И после не могла сказать, как ей удалось сделать то, что сделала. Профессор сказала, что в Хогвартсе научат. А затем были Косой Переулок и много-много чудес, от которых кружилась голова. В книжном магазине «Флориш и Блоттс» она целых два часа восторженно петляла между полками и не успокоилась, пока не вынесла оттуда всё, что хоть немного её заинтересовало. А уже её выносил оттуда отец, со всеми книгами на руках, под весёлый смех продавщиц, призывающих заходить к ним в любое время дня и ночи. Гермиона запомнила. Книги она прочитала, чемоданы собрала, десять раз всё перепроверила, но все-равно безумно волновалась. И когда приехала на вокзал Кингс-Кросс, и когда проходила на волшебную платформу сквозь стену, и когда садилась в поезд. Даже с родителями попрощалась как-то скомкано. Было жаль покидать их, но не слишком сильно. Наверное, ей нужно попробовать пожить самостоятельно, чтобы начать скучать. Наверное. Потом было знакомство с Невиллом, поиск его жабы, книги, книги, опять поиск, знакомство с другими учениками и — о Бог ты мой! — настоящим Гарри Поттером. А потом была Лаванда. Честно признаться, Гермионе она с первого взгляда не понравилась. Может, потому, что напоминала тех самых сплетничающих в туалетах девчонок, всегда смотревших на неё немного свысока. И хоть Гермиона старалась не уподобляться своим обидчикам и не судить по внешности, но образ эдакой недалёкой блондинки прочно обосновался в голове. Но что поделать, если весь внешний вид Лаванды кричал о хорошем вкусе и тщательном уходе за внешностью, при этом скромно умалчивая об уровне айкъю? Именно такие вот девочки с идеально уложенными волосами обзывали Гермиону «лохматой бобрихой» или какими-нибудь другими оскорбительными словами или, что ещё хуже, считали своим долгом дать «умный» совет, после которого непременно следовал взрыв девичьего хихиканья. Знали бы они, как сильно это раздражало. Но Лаванда обсуждать внешность совсем не стремилась, что, конечно, было огромным плюсом и немного примирило Гермиону с её присутствием. Поначалу её поведение казалось каким-то несерьёзным — чего только стоила выходка с иллюзией шрама для мальчишек! — но потом Гермиона немного пообвыкла, стала слушать внимательнее и неожиданно для себя увлеклась. Казалось бы, сколько всего полезного можно почерпнуть для себя из обычного разговора! Новая знакомая начинала потихоньку становиться симпатичной Гермионе. Ей хотелось улыбаться в ответ. Решающую роль сыграло предложение Браун попытаться «помочь» распределить первокурсников ещё до их прибытия. Вспоминая о том, как они бегали по разным купе, составляли психологические портреты каждого и находили нужные аргументы, которые «нечаянно» упоминали в разговоре или подводили к нужной мысли, Гермиона сама себе ужасалась. Ничего безумнее она в своей жизни ещё не творила! Параллельно они ещё прятались от Драко Малфоя с его друзьями, которые почему-то решили отомстить Венди за неудачную утреннюю шутку. Именно тогда, теснясь вдвоём в туалетной кабинке и выслушивая через стенку сбивчивое оправдание Малфоя перед старостой школы, что он забыл в женском туалете, при этом отчаянно стараясь не рассмеяться в голос и не обнаружить себя, Гермиона поняла, что они подружатся. Впервые, прячась в туалете, она не плакала, а смеялась. Дальше были заплыв на лодках в окружении совершенно волшебных фонариков и не менее волшебный Хогвартс, в котором она будет учиться целых семь лет! И друзья у неё будут, первые настоящие друзья! Гермиона впервые в жизни была настолько счастлива. Но, по закону жанра, всё хорошее когда-нибудь проходит. Нет, Хогвартс, его потрясающая библиотека, мысленно окрещённая «Священным храмом знаний», никуда не делись, но вот поступиться пришлось кое-чем другим, не менее важным для новоиспеченной волшебницы. Лидерством. С детства так повелось, что именно она, Гермиона, была в первых рядах. Во всём круглая отличница, она уступала некоторым одноклассникам лишь на занятиях физкультурой, которые справедливо не считала учёбой, поэтому и не переживала особо. Но когда профессор МакГонагалл упомянула, что не все дети приходят в мир Магии так, как она, а существуют и чистокровные, многие поколения предков которых были магами и женились лишь на магах, мисс Грейнджер поняла, что это провал. Ведь те дети, которые с детства видят колдовство, наверняка знают о нём гораздо больше, чем написано во всех книжках! И колдовать они наверняка умеют, и вообще… Как она не расплакалась тогда, до сих пор непонятно. Так и ходила с тугим комком в горле, на время прекратив задавать свои многочисленные вопросы. А потом была покупка волшебной палочки, красивой, с виноградной лозы и жилой дракона, которую мистер Оливандер почему-то обозвал «аллогенной» и Гермиона-таки разрыдалась. Профессор думала, от счастья, а она не стала разубеждать. Через пару дней девочка успокоилась и, как говорил ныне покойный дедушка, «намотала сопли на кулак». Делать подобную гадость она не стала, конечно, это же образное выражение, но тем не менее, стало легче. Она даже поделилась некоторыми переживаниями с мамой, после чего та дала совет «подружиться с кем-то из коренных волшебников». Совет она запомнила, хотя и планировала поступить несколько по-другому. А именно: показать всем чистокровным, что она тоже чего-то стоит. И стать лучшей на курсе. Колдовать вне школы было нельзя, это стало ещё одним правилом, занесённым в почетный список «С.О.П.Л.Я.», но Гермиона прочитала всю теорию, что с её памятью было равносильно слову «вызубрила», тренировалась произносить заклинания перед зеркалом и даже выучила все движения палочкой. И очень надеялась, что этого будет достаточно, хотя бы на первых порах. А там она и до библиотеки доберется. Оказалось — достаточно. Многие не знали даже этого и учились на уроках с нуля, к искреннему недоумению Гермионы. Как можно было жить в волшебном мире и не то, что не уметь, — помним о Правилах! — а даже не интересоваться учёбой?! Не выучить те же таблицы совместимости ингредиентов в зельях, карту звёздного неба или формулы трансфигурации! Гермиона решительно не понимала, но, оказалось, очень даже можно. Волшебники мало чем отличались от обычных детей, и девочка не могла понять, радует её это, или огорчает. С одной стороны, опять быть «белой вороной» совсем не хотелось, а с другой… она ожидала от них большего, что ли. Но недостатки детей вполне компенсировали преподаватели и занятия, которые Гермионе безумно нравились. Ну, почти все. Но самое главное было даже не в этом: у неё наконец-то появились приятели! И самая первая в жизни подруга, которая уже единожды спасла ей жизнь, когда Гермиона чуть не разбилась, не совладав с метлой. Полёты после этого она ненавидела ещё больше, чем физкультуру. В Хогвартсе были факультетские соревнования, и девочка очень старалась зарабатывать баллы, по примеру Лаванды, складывая их в общий гриффиндорский счёт. И очень быстро выяснилось, что на потоке она действительно была лучшей. По крайней мере, во всём, что не касалось Зелий и полётов. Гермиона не хвасталась, нет, но, всего лишь благодаря чёткой системе учёбы, оставаться «на вершине» не составляло труда. Своевременное написание эссе, повторение материала перед каждым уроком и целая библиотека в её распоряжении! Ну как тут не быть отличницей? Правда, потом оказалось, что расслабилась девочка зря. Быть лучшей в теории вовсе не означало то же самое на практике. Её худшие предположения подтвердились: чистокровные имели неплохой опыт в колдовстве. Чего уж там, даже Венди не скрывала, что не раз и не два колдовала папиной палочкой. Это было возмутительным нарушением Правил, но сердиться на подругу почему-то не получалось. В конце концов, она не виновата, что родилась в своей семье. Как не виновата и сама Гермиона. Она даже проконсультировалась с профессором МакГонагалл по этому поводу, и декан заверила её, что у потомственных волшебников перед магглорождёнными не так уж много преимуществ и, при должном старании, Гермиона может их всех обойти. А декану Гермиона верила. Так что спокойно продолжала дальше учиться, свято уверенная в том, что всё делает правильно. Пока однажды не оглянулась на уроке трансфигурации. Они впервые приступили к практике, и Гермиона горела от предвкушения испытать то, о чем так много читала. Спичка девочки сильно заострилась и профессор продемонстрировала её всему классу, призывая брать с мисс Грейнджер пример. Гермиона аж приосанилась и засияла от похвалы декана, которую очень уважала и которой восхищалась. Рядом с потерянным видом сидела Лавенди и крутила в руках миниатюрную деревянную метёлку, в которую неизменно превращалась её спичка. Нетрудно было догадаться, где витают её мысли. Гермиона уже приготовилась перейти к следующему этапу превращений и добиться-таки металлического блеска у своей, когда из задних рядов донеслись шум и приглушённые мальчишеские разговоры. Профессор как раз вышла из класса, и девочка посчитала нужным угомонить зарвавшихся одногруппников. Но все слова почему-то вылетели из головы, когда она обернулась. На двух последних партах соседних рядов сидели Кайден, Лео и мальчишки из Слизерина, кажется, Теодор Нотт и Чарльз Вейзи. Они, совсем не стесняясь того, что находятся на уроке, поочередно бросали в стену с нарисованной на ней мишенью металлические дротики и о чём-то перешептывались с гриффиндорцами. Но самое удивительное было даже не в этом: Гермиона увидела, как Лео Лайтвуд складывал вместе сразу несколько спичек и взмахом палочки превращал их в дротики! В самые настоящие дротики для дартса — с тонкой острой иглой, утолщенной рукояткой для кидания и даже цветным пёрышком на конце! Причём пёрышко было явно не металлическим, что окончательно выбило Гермиону из колеи. Подобные превращения они не то, что не разбирали, а даже не читали о них! И в книгах для первого курса такого совершенно точно не было! Она сама плохо помнила, что было дальше. Ей почему-то было очень обидно, но вместе с тем рациональная её часть требовала ответов. Она вполне могла принять то, как колдовал Теодор Нотт, мрачноватый темноволосый слизеринец с очень тяжёлым взглядом, отпугивающим любых собеседников. Возле него постоянно крутились двое мальчишек, вроде Крэбба с Гойлом, только более разговорчивых и приятных на вид. Гермиона даже подумала как-то, что они с Малфоем так своеобразно «делят власть» на факультете, кто этих слизеринцев знает. Но вот если Нотт был чистокровным и имел все права знать больше, чем запланировано учебной программой, то Лео, как и она, был магглорождённым и о волшебстве узнал только лишь недавно! Тогда как?! Сразу как-то вспомнился случай, когда эти самые ребята вместе с Тони Голдштейном зачаровывали фонарики на ночной станции в Хогсмиде. И ведь тогда она не обратила внимания, что ещё даже не ученики Хогвартса умеют пользоваться такими сложными чарами как левитационные, не говоря уже о том, чтобы трансфигурировать пару десятков фонариков и зажечь их! Это было уже совсем несправедливо. Гермиона так много времени тратила на учёбу, но ничего подобного повторить при всём желании не смогла бы. Неужели Лео нарушил запрет и колдовал у себя дома? Но тогда бы ему пришло предупреждающее письмо из министерства, так профессор МакГонагалл говорила. Все палочки несовершеннолетних отслеживались специальным Надзором, его никак невозможно обойти. Что-то здесь было нечисто. Гермиона пообещала себе разобраться с этим. Она любила загадки, а ещё читала много детективов, так что перспектива опробовать себя в роли Шерлока Холмса была очень заманчивой. Правда, придется подождать, когда её личный доктор Ватсон вылечится от квиддичной лихорадки, ну да ничего. А пока Гермиона решила любой ценой избавиться от чувства неполноценности, которое возникло после того злосчастного урока и никак не хотело исчезать. Она целыми днями пропадала в библиотеке, перечитывала книги, помимо всех домашних заданий, делала ещё дополнительные конспекты с пометками и отсылками к разным источникам. Даже размеры её эссе увеличились чуть ли не вдвое, но это не помогало! Учителя нарадоваться не могли на такую старательную ученицу, но всё было не то! Её спичка уже превращалась во вполне сносную иголку, перо под действием левитации вздымалось и зависало в полуметре от стола, но неизменно падало, стоило ослабить концентрацию. Гермиона тренировалась каждую свободную минутку, порою засиживалась в библиотеке почти до отбоя, и лишь предупреждения мадам Пинс спасали её от снятия баллов. Когда она не успевала доделать домашнее задание вовремя, оставалась в гостиной и делала их ночами. Она не высыпалась, стала раздражительной и нервной. Чувствовала постоянную усталость и опустошенность. Даже начисленные баллы и высокие отметки не могли поднять ей настроение. При этом другие ученики, словно в насмешку, выглядели бодрыми и счастливыми. Они устраивали посиделки в гостиной, пили чай с зефиром и разговаривали почти каждый вечер. Венди несколько раз пыталась увлечь Гермиону в компанию, но девочка упиралась. У неё было так много дел, так много занятий, какое уж тут веселье! Наверное, не стоило так грубо отвечать Лаванде в один из вечеров, когда у Грейнджер уж совсем не получалось нормальное эссе по Зельям, а Браун уговаривала присоединиться к гриффиндорцам, игравшим в «Монополию» за низким столиком у камина. Блондинка молча выслушала её яростную тираду, извинилась, оставила в покое и больше никогда не тревожила. А потом они взяли за привычку собираться не в гостиной, а в одной из мальчишеских спален, потому как в девчачьи могли войти лишь девочки, где все вместе играли в карты и настольные игры, или делали домашнее задание. Гермиона прекратила присоединяться к ним. Она была занята. Тогда почему, когда до ушей доносился отдалённый весёлый хохот, она, обложившаяся книгами со всех сторон, чувствовала острые уколы одиночества и обиды? Она не раз убеждала себя, что это не продлится вечно, что ей стоит лишь нагнать программу и она тут же вернётся к нормальному образу жизни, но каждый раз находилось что-то новое, какое-то задание, которое она не поняла, какая-то книга, которую не прочитала, или правило, в принципе которого не разобралась. Столько всего неизведанного, столько непонятного и невыученного! Ну как тут отдыхать?! В один из дней за завтраком к ней спикировала незнакомая сова и с артиллерийской точностью сбросила конверт аккурат между стаканом и миской. Правда, сову немного заносило вбок, а в хвосте недоставало нескольких перьев, и вела себя она странно. Когда Гермиона хотела её покормить, пернатая забилась в судорогах и попыталась вырваться, вытаращив при этом круглые жёлтые глаза, в которых плескался первозданный ужас, на сидящую сбоку Браун. Девочка решила, что подруга чем-то испугала птицу: та не раз говорила, что звери её не любят по каким-то своим причинам. Хотя питомец у Лаванды был, пушистый кролик-альбинос с красными глазами, которого почему-то очень пугались все остальные животные, жившие в башне. Гермиона не раз наблюдала картину, как парочка каких-нибудь книззлов — таких магических созданий из рода кошачьих, — с воем и жалобным мяуканьем убегали от безобидного маленького зверька, при этом вид имея такой, будто бы спасаются, самое меньшее, от своры бешеных псов. Письмо было от родителей, они поздравляли Гермиону с двенадцатилетием и расспрашивали о делах. Именно тогда девочка с ужасом поняла, что забыла о собственном дне рождения! Она украдкой покосилась на ребят, но все занимались своими делами и не обращали на Грейнджер ровным счётом никакого внимания. Стараясь не показывать, как расстроилась, она спрятала письмо и попыталась запихнуть в себя хоть одну ложку овсянки. Настроение испортилось окончательно. Словно почувствовав её состояние, после обеда небо затянули набухающие влагой темно-синие тучи. Гермиона как раз возвращалась из совятни, где отправляла ответное письмо, сахарно-ванильное и насквозь лживое, как и улыбки её прошлых одноклассников, поздравлявших Гермиону с днём рождения каждый год одним и тем же стишком. Преподаватели её ценили и каждый раз поднимали из-за парты, пока весь класс пел праздничную песню и зачитывал стих. Их определённо заставляли это делать, так как ни один одноклассник по доброй воле и слова бы ей не сказал. Это было неловко, глядеть в их глаза, когда дети через «не хочу» улыбались и пытались сделать вид, что желают всего самого лучшего. Её новые друзья были не такими. Гермиона не винила их за то, что они забыли о её дне рождения. Всё-таки она упомянула о нем лишь раз, когда все только знакомились в Хогвартс-экспрессе. Венди тогда ещё заметила, что младше её ровно на три месяца. Гермиона это запомнила и собиралась обязательно поздравить подругу в декабре. Но не все же имеют такую хорошую память, как у Гермионы… С неба упали первые капли, звонко шлёпнувшись о черепицу башни. Их ритмичный звук постепенно ускорялся, и совсем скоро пейзаж за окном скрылся за сумрачно-плотной завесой дождя. Гриффиндорка преодолела последние ступеньки и с сомнением посмотрела на разбушевавшийся ливень. Ей нужно было перебежать внутренний двор, чтобы добраться до главного корпуса замка. Вздохнув, девочка накинула капюшон и поплотнее запахнула тонкую мантию. Днём было так жарко, что она даже не удосужились переодеться после уроков. Едва Гермиона вышла из-под укрытия, то, казалось, тут же промокла до нитки. Учебная мантия ничуть не спасала от проливного дождя, а сорвавшийся промёрзлый ветер лишь усугублял ситуацию. Девочка благодарила и Мерлина, и Бога, когда, наконец, добралась до холла. Но и тут её ждал сюрприз. — Мерзкие шкодливые детишки! Понаносят грязищи, нет чтобы палочкой пару раз махнуть! Ни грамма уважения к старшим! — ворчал неприятного вида старик, с сухой морщинистой кожей и редкими пучками седых волос вокруг лысины. У него были очень злой взгляд и угрожающий кривозубый оскал, который он без устали демонстрировал проходящим мимо студентам. Филч. В руках завхоза находилась самая обычная старая швабра, а у ног восседала красноглазая кошка, гроза всех прогульщиков и любителей гулять после отбоя, миссис Норрис. Про питомца школьного смотрителя ходило множество слухов и легенд, как правдоподобных, так и фантастических, но все они сходились в одном: видишь кошку — жди беды. — Вот ты! — угрожающе указал на неё шваброй Филч. — С тебя вода в три ручья хлещет, и башмаки все в болоте! Слышишь меня?! Не сметь по помытому ходить! — Но я… — попыталась было объяснить Гермиона, но старик не желал ничего слушать. — Трусливые, вредные, бессовестные хулиганы! Что за времена, что за нравы! — брюзжал слюной завхоз, подходя ближе. Гермиона попыталась попятиться назад, но упёрлась спиной в стену и тихо ойкнула. — И тебе не стыдно?! — крючковатые жилистые пальцы впились ей в плечо, как стальные тиски. Безобразное лицо Филча было совсем рядом и Гермиону обдало зловонным дыханием. — Скажи-ка мне, что ты тут забыла? Поиздеваться пришла, да? Вы только издеваться и горазды! — закричал вдруг старик, и лицо его перекосилось от злобы. Гермиона попыталась вырваться, но удерживающая её хватка была слишком крепкой. Её очень пугал тот безумный блеск в мутных, выпученных глазах, да так, что руки-ноги омертвели и перестали слушаться. — Я не… отпустите меня, пожалуйста! Она не плакала, нет. Что-то тяжёлое надавило на грудь и клокотало в горле, когда она глядела на поймавшего её завхоза, отчего голос звучал очень жалобно. — Признавайся, ты специально сюда грязи натащила?! Чтобы у старика Филча больше работы было, да?! — он говорил, почти кричал, а у Гермионы звенело в ушах, и она лишь смотрела, как двигался искривлённый желчью рот, время от времени обнажая кривые жёлтые зубы — настоящий кошмар стоматолога. Её начало потряхивать, где-то внизу, разрастаясь, поднимался вязкий и плотный ком, казалось, что еще чуть-чуть, и её стошнит. Хотелось зажмуриться и отвернуться, крепко зажав себе нос и рот, но Гермиона не могла пошевелиться. — Нет! — взмолилась девочка, чувствуя, как от слёз очертания мира поплыли, подобно тающему воску. Внутренности сжимались в тугой ком от першившей обиды и несправедливости. — Это случайно получилось, честно… — Врёшь! — встряхнул её Филч, глядя на неё практически с ненавистью и долей настоящего сумасшествия. — Вы все врёте! Маленькие, гнусные… — Прекратите! — зажмурившись, отчаянно рванулась Гермиона. Высвободившись, она отбежала на пару шагов, отчего на чисто вымытом полу появились грязные следы. Она невольно пожалела, что не знает ни одного высушивающего или очищающего заклинания, так как никогда особо не обращала на них внимания. — Ты! — задохнулся от злости Филч. Было безумно обидно от столь несправедливого к себе отношения. Она ведь не специально! Завхоз не мог не видеть, какая погода за окном стоит! Так зачем на неё кричать? Горло жгло горечью от невыплаканных слёз, вдруг очень захотелось домой, к родителям. Они умные, они её поймут и никогда-никогда не будут ругать за такие мелочи. Помогут снять мокрую одежду, и чаем напоят с тортом, и о её дне рождения не забудут, обязательно подарят перевязанную бантом книжку. Но они были далеко, в Лондоне, а она здесь. Одна. — Я не знаю нужного заклинания, простите. Может быть вы достанете свою палочку и сами всё уберёте?! — от холода уже зуб на зуб не попадал, мокрая мантия тянула вниз, с неё продолжала капать вода, и голос дрожал. Ну, как-то же он поддерживал порядок во всём замке, значит, элементарные бытовые чары должен знать. Тем более он — взрослый волшебник, а Гермиона всего лишь первокурсница… Видимо, она сказала что-то не то, так как лицо завхоза исказилось такой незамутненной ненавистью, что у девочки волосы зашевелились от ужаса и в животе похолодело. Казалось, старик вот-вот бросится на неё и попытается задушить, даже крючковатые пальцы хищно скорежились. Развернувшись на пятках, Гермиона бросилась бежать, не разбирая дороги. Она понимала, что это неправильно, но страх подгонял в спину. Сердце стучало в груди так громко, что заглушало даже топот её ног. Остановилась она лишь тогда, когда дыхание окончательно сбилось. Прислонилась спиной к холодной каменной стене и тихо всхлипнула, пытаясь отдышаться. Мокрая одежда неприятно липла к телу, холод пробрался, казалось, аж под кожу, и теперь медленно отбирал у неё все силы. Гермиона тихо сползла по стенке и уселась прямо на пол, в лужу грязной воды, успевшей стечь с её мантии и испачканных ботинок. Обжигающе-горячие слёзы проделывали по щекам мокрые дорожки, скапливались на подбородке и с тихими шлепками разбивались о подогнутые под себя острые коленки. Вот тебе и день рождения… И хоть Гермиона обещала себе не плакать и не обижаться, сейчас она совершенно ничего не могла с собой поделать. Лишь рыдать, стыдливо закусив запястье, и проклинать собственную глупость. Какая же она дура! Ду-у-ура! И неудачница в довесок! Она так ведь хотела избавиться от дурацких стереотипов, стать, наконец, нормальной девчонкой, такой как все, со своими подругами, интересами, секретами и разговорами о парнях по ночам. А в итоге лишь отпугнула от себя всех, кто так хорошо к ней относился! Показала себя с самой худшей стороны, так что к ней никто и не подойдёт больше, не то что захочет общаться! И Лавенди наверняка уже пожалела о том, что спасала такую, как она, зубрилу, с метлы, а ведь Гермиона ещё и сорвалась на ней тогда… Ужас! Как она могла! И правильно, что сидит теперь здесь, она это всё заслужила! И… и лучше бы она тогда с метлы свалилась и не проснулась больше!… — Гермиона? Она вздрогнула всем телом, услышав знакомый голос совсем близко. Взор застилала пелена слёз и девочка не сразу смогла сморгнуть их. Взгляд упал на аккуратные мальчишеские кроссовки, безукоризненно белые и чистые, на толстой шипастой подошве, что самое удивительное, вполне себе маггловские. Они смотрелись особенно чужеродно на фоне каменного пола старого готического замка, словно «привет» из далёкого будущего. В голову поползли всякие глупые мысли о том, что рядом с ними её испачканные в болоте ботиночки, промокшие и с потеками от дождя, смотрелись ещё более грязными, чем они есть. Слёзы всё ещё текли по щекам, но истерика, кажется, прошла. Вместо неё в девочке поселилась какая-то апатия, она расфокусировано смотрела перед собой, безразлично разглядывая эмблему на белых кроссовках в виде маленького черного льва над надписью «Lonsdale». Дышать отчего-то было очень трудно. — Гермиона? Что случилось? Почему ты здесь? — мальчик присел на корточки перед ней, так, что их глаза оказались на одном уровне. То ли от слёз, то ли от усталости Гермионе показалось, что синие радужки напротив чуть-чуть мерцают в темноте. — Я… — она попыталась что-то сказать, но осипший голос не хотел слушаться. В носу защипало, и она чихнула пару раз. Лео нахмурился. — Ты промокла. Гермиона промолчала, не видя смысла отрицать очевидное, лишь уставилась на одногруппника чуть исподлобья. На нем не было мантии, во внеурочное время их редко кто носил, предпочитая обычную одежду. Лео был одет в темные джинсы и белый свитер, и Гермиона невольно представила, как сама выглядит со стороны. Шмыгнула носом. Боже, какой позор… Но, вопреки её ожиданиям, мальчик не стал насмехаться, упрекать или что-либо ещё, даже не ушёл. Крепко схватил её за руку и потянул наверх. — Поднимись, Грейнджер, давай, вот так. Scourgify! Гермиона буквально физически ощутила, как вся грязь и влага из её одежды исчезают под действием заклинания. Гриффиндорец ещё несколько раз взмахнул палочкой, и девочку окутала тёплая волна воздуха, высушивая волосы и даже согревая. Как здорово! — Спасибо, — с неловкой благодарностью выдохнула она, не зная, куда деть покрасневшие глаза. — Идём, — её тут же ухватили за ладошку и потащили куда-то. Гермиона так удивилась, что даже сопротивляться не стала. — Нечего на полу сидеть. Ты знаешь, в этой части замка особенно холодно вечерами. Мне казалось, ты не из тех, кто только рад прогуливать занятия, отлеживаясь в Больничном крыле. — Не из тех, — согласно кивнула она, отчего-то смутившись. Изо рта вырвалось облачко пара и растворилось в воздухе. Действительно — холодно. И как она раньше не замечала? — А легко могла простудиться. Зная мадам Помфри, залегла бы в койку минимум на неделю. И занятия бы пропустила. Гермиона ужаснулась, представив себе подобный расклад событий. Целую неделю без уроков. Ну уж нет! Такого она точно не могла допустить! — Спасибо, — повторила она, старательно не глядя на однокурсника. Он промолчал, и разговор замялся сам-собой. Они уже вышли из подземелий и теперь следовали по лестницам вверх, внимательно глядя под ноги. Тут только зазеваешься на минутку — непременно угодишь в исчезающую ступеньку. Всё-таки Хогвартс, помимо магических способностей и ума, развивает ещё и реакцию. Девочка чувствовала себя крайне неловко из-за возникшей тягостной паузы, нарушавшейся лишь усиливающейся дробью дождя по крыше, который, похоже, все больше раззадоривался. Казалось, ливень намеревался продолбить крышу насквозь, залив ледяным потоком весь замок. Гермиона успокаивала себя тем, что потолок надёжно заколдован не только в Большом зале, но всё равно внимательно вслушивалась в ритмичный стук капель и завывания ветра, свистящего в трещинах и шибках старых окон. Их собственные шаги эхом отражались от высоких стен, отчего коридор казался ещё более пустынным. За более чем десять минут ходьбы им на пути не попался ни один студент. Девочка время от времени бросала незаметные взгляды на спутника, отчего-то боясь начать разговор. По правде, она очень плохо представляла, о чём вообще можно говорить с мальчиками, а тема учёбы сейчас казалась неуместной. Очень хотелось спросить о применённых чарах, но Гермиона сама себя одёргивала, чувствуя ужасную неловкость. Раньше такой проблемы не возникало ввиду практически отсутствия общения со сверстниками, а с Лавандой, Сьюзи и Парвати с самого начала было легко и просто, и взгляд не бегал, и мысли дурацкие в голову не лезли, ладошки тоже не потели. — Спрашивай уже, — произнес Лео, когда Гермиона в очередной раз скосила на него глаза, как она думала, незаметно. Девочка вздрогнула и замялась. — Эм-м… а ты можешь… — Показать заклинание? — догадался он и Гермиона решительно кивнула. — Могу. Оно совсем не сложное, хоть и изучается на втором курсе. Смотри, вот такое движение. Да, будто бы букву «S» палочкой рисуешь. И произносишь чётко «Scourgify». Нет, ударение на второй слог, да. Вот так, молодец. Гермиона направила палочку на свою сумку, которую Лайтвуд не высушил. Заклинание действительно вышло с первой попытки, чем безумно порадовало отчаявшуюся было отличницу. — Вот видишь, жидкости и грязь всякая отлично убираются. Для такой погоды — самое то. Или если там чернила разольёшь. — Это я умею, — не смогла не вставить Гермиона, которой почему-то очень не хотелось выглядеть неумёхой в чьих-то глазах. Не зря же она столько училась, в самом деле! Лео аж остановился от такого заявления, с весёлым изумлением глядя на неё. — Серьёзно? То есть, ты умеешь убирать чернила… Tergeo, я так понимаю, да?… Так вот, ты можешь убрать чернила с пергамента, но не смогла применить его к себе, чтобы очиститься от грязи? Гермиона, уже было открывшая рот, чтобы сердито заявить, что в учебнике чёрным по белому написано исключительно об уничтожении вязких или сухих веществ, с пониманием захлопнула его обратно. Действительно. А грязь у нас что? Под весёлым взглядом искристых ярко-синих глаз девочка почувствовала, как краснеет. Ещё никогда она не чувствовала себя столь глупо. Отличница, конечно, вундеркинд! Ну и где её хвалёный ум в такие моменты? К счастью, заострять на этом внимание Лайтвуд не стал, и они отправились дальше, миновав ещё один лестничный пролёт, затем другой… стоп! Гостиная Гриффиндора же в другой стороне, она не могла ошибиться! — Куда мы идём? — осведомилась, наконец, поняв, что потерявшимся мальчик не выглядит и целенаправленно её куда-то ведёт. И куда? — Увидишь. Гермиона хотела возмутиться и потребовать отвезти её обратно… Наверное. Где-то в глубине души. А сама почему-то покорно шла за ним думала о том, что у её одноклассника на редкость красивая улыбка. Почти как у Лавенди, но немного другая. — Так чего ты там сидела, всё-таки? Обидел кто? — невзначай поинтересовался гриффиндорец, сунув руки в карманы джинсов. — Нет, — девочка опустила глаза и пнула ногой мелкую пыль на полу. — Просто день сегодня отвратительный. Он приподнял брови. — Правда?! Гермиона отрывисто кивнула, нахмурившись. Говорить об этом ей не хотелось. Невольно вспомнились их похождения с Венди, и она аккуратно перевела тему. — Слушай, Лео… ты же Лео? Это полное имя? — она заинтересованно подняла на него глаза. В голову пришла интересная идея, но девочка вынужденно отложила её на потом. Успеется. — Нет, — несколько недоуменно моргнул мальчишка. — Леонардо. Леонардо Кевин Лайтвуд. А твоё имя очень необычное, Гермиона. Как оно правильно сокращается? Не ожидавшая подобного вопроса Грейнджер снова смутилась. Ну вот как тут ведущей в разговоре быть, если её каждый раз с толку сбивают? — Я не знаю. Все по-разному сокращают, как кому нравится. Ну как все… Родители иногда зовут меня Герми. А дедушка, — она на миг запнулась, но быстро взяла себя в руки, — дедушка всегда обращался ко мне Майни*. Но его больше нет, а другие чаще всего зовут полным именем. В этом её «другие» очень уж ясно чувствовалось «все, кому я безразлична». Может быть, поэтому мальчик и продолжил: — Тогда я тоже буду звать тебя Майни. Или ещё как-нибудь… Гер-ми-о-на. Мио-на. Ты не против, нет? Девочка аж застыла посреди коридора, удивлённо воззарившись на него. — Майни, по-моему, тебе подходит, — как ни в чем ни бывало, продолжал говорить Лео. Да, подумала она, подходит. И прошептала тихонько, боясь спугнуть то робкое ощущение единения с чём-то большим, чем просто компания друзей. Друзей… — Совсем не против. — Вот и славно. Кстати, мы уже пришли, — сообщил мальчик и подтолкнул её к неприметной на вид двери, ничем не отличающейся от десятка таких же в коридоре. Дверь открылась со щелчком, когда Грейнджер вошла, но внутри комната утопала в кромешной тьме. Она по привычке достала палочку, чтобы зажечь «Lumos», но её оставила тёплая ладошка, аккуратно, но неумолимо опустившая её руку с зажатой в ней палочкой вниз. Гермиона удивлённо заозиралась. Сзади прозвучал весёлый голос: — С днём рождения тебя. Что?… — СЮРПРИ-ИЗ!! Свет включился так же неожиданно, как и раздались знакомые голоса, сложенные в единодушное: — ПОЗ-ДРА-ВЛЯ-ЕМ!! ПОЗ-ДРА-ВЛЯ-ЕМ!! ТАМ-ТА-ДААМ! Сумка выпала из рук ошарашенной девочки и с тихим стуком шлёпнулась на ковёр. Из неё даже вывалилась пара учебников и рулон пергамента, одиноко покатившийся по полу. Гермиона огромными от шока глазами рассматривала наряженный по всем традициям кабинет, с воздушными шарами, ленточками и живыми цветами. Посредине стоял стол с различными закусками, вокруг него — мягкие диваны и кресла. А на столе высился большой двухэтажный торт с двенадцатью зажжёнными свечами и разноцветной кремовой надписью «С днём Рождения, Гермиона!» Все её одноклассники стояли впереди и широко улыбались, даже Сэм. — С праздником, подруга! — налетела на неё Лавенди и крепко обняла, чуть не отдавив рёбра. — Расти здоровой и счастливой! Ур-ра! Глядя в сияющие теплотой и радостью глаза Лаванды, Гермиона почувствовала, как все плохие мысли потихонечку выветриваются из головы. Дыхание сбилось, а сердце забилось чаще, гулко ударяясь о грудную клетку. И она, в который раз за этот день, расплакалась.***
* Все же помнят, что имя Hermione произносится примерно как «Хёрмайни» и, соответственно, сокращение «Миона» появится ну никак не может. Автор просто очень любит извращённо коверкать имена, хотя полное «Гермиона» само по себе классное и обычно я предпочитаю его не сокращать, но тут вдруг прям захотелось. Пока есть несколько вариантов. Может быть, кто-то хочет предложить свои? Я пока в раздумьях.