Секунда

***

       — Агни! Агни, открой дверь! Открой, умоляю тебя!!!       Собственный крик кажется беззвучным. Принц будто вообще уже ничего не слышит, хотя орет так, что рискует расстаться с голосом, и не чувствует — боль в простреленной руке, изо всех сил дергающей дверь, почти исчезла. Зато в темноте, как остановленный кадр, стоит перед глазами улыбающееся лицо в крови. И Сома душу готов отдать, лишь бы это не стало их последним совместным воспоминанием.       Юноша продолжает кричать, царапает дерево, сдирая ногти и до боли выгибая пальцы. Он не хочет даже думать, что Агни решил стать живым щитом дополнительно к этой доске. Она ведь не такая уж хлипкая, раз способна разделить неразлучных слугу и господина. Ее не нужно подпирать с той стороны!       За дверью грохот и звуки борьбы. Это странно: Сома еще чувствует, что ручка не поддается, значит, Агни держит ее с другой стороны. Но кто тогда сражается?..       Всего секунда нужна, чтобы набрать воздуха для следующего отчаянного крика в попытке заставить-таки слугу не подставляться. И в эту секунду умещается сразу все: распахивающаяся дверь, влетающая в нее маленькая фигура, хлопок вновь запертого замка и тяжелое тело, которое летит прямо в Сому. Он инстинктивно подставляет руки — не отбивает. И не ошибается: не нужно четко видеть в темноте, чтобы узнать эти белые волосы, и не нужно абсолютно здоровых рук, чтобы на ощупь опознать дорогую, до последней нитки от рождения знакомую ткань.       Следующие минуты идут одинаково: рядом пристраивается мальчишка, оказывающийся Сиэлем. Его объяснения Сома толком не осознает: кто-то хотел подставить, или кто-то выдает себя за Фантомхайва, или Фантомхайм выдает себя за кого-то — шепот мальчика сливается даже не в кашу, а в пюре. Единственное, что таки удается ребенку вбить в затуманенное сознание принца — сидящего рядом Сиэля бояться не надо. А того, который сейчас бьется с Себастьяном — надо.       Больше, собственно, ничего и не надо знать. Сома сидит, будто парализованный, судорожно прижимая к себе Агни и стараясь не обращать внимание на то, что крови уже очень, очень, слишком много. Что она течет до сих пор. Принц на автомате зажимает раны слуги, забыв про свои, про то, что рука прострелена насквозь — у Агни их гораздо больше. Сома истерично всхлипывает, пытается, насколько руки слушаются, все же перекрыть хлещущую кровь и не хочет думать, что этого может быть недостаточно.       Пятнадцать минут. Пятнадцать минут принц на грани срыва или даже сумасшествия. Пятнадцать минут единственное, что удерживает его в сознании и хоть немного связывает с реальностью — это тяжесть тела на груди и детское в своей наивности и силе желание не дать умереть, хоть как-то продлить жизнь Агни до момента, когда явится этот необыкновенный Себастьян и, как всегда, совершит невозможное.       Пятнадцать минут кажутся часами. Необыкновенного Себастьяна нет, а спасение Агни становится все более невозможным. Если первые десять Сома еще может цепляться за мысль, что «сейчас все наладится, раз Фантомхайв на моей стороне», то потом паника вспыхивает заново, и стоящие от страха в распахнутых глазах слезы продолжают течь. Как и кровь из ран так и не открывающего глаза слуги.       За пятнадцать минут Сома передумывает все, что возможно. И каждая мысль — об Агни. Не о себе. Не о Сиэле. Каждая улыбка, каждое слово — это всплывает в памяти, и принц уже едва сдерживает рыдания от самой жуткой мысли: а что, если, кроме этого, ему больше не суждено ничего запомнить? Что, если сейчас тело, чудом остающееся теплым, остынет, а слабое дыхание, которое юноша ловит с нечеловеческой чуткостью, будто сам без этого дышать не может, сойдет на нет? Что, если Агни…       Додумать не получается. Становится настолько страшно, что принц вздрагивает сильнее. Он даже мысленно не может добавить «умрет». Не говоря уже о том, что будет после. Потому что после не будет ничего — нет жизни Сомы без Агни, как нет жизни Агни без Сомы.       И все же судьба издевательски намекает, что придется такую жизнь выстроить. И принц почти сходит с ума от невозможности того, что происходит, когда дверь снова открывается, — уже осторожнее, хотя это в который раз вырывает Сому из омута его отчаяния — и свет из проема падает в кладовку.       Это первый раз, когда принц настолько рад видеть Себастьяна.        — Прошу вас… — он не дает дворецкому произнести ни слова, смотря умоляюще, перепуганно, с сумасшедшей надеждой, до предела расширенными глазами, из которых до сих пор льются слезы, — Вы же все можете… Прошу, спасите Агни… Он еще дышит, молю вас…       Принцу все равно, что он принц. Принцу все равно, что человек, которого он бережно, как хрусталь, передает Себастьяну — слуга. Принц старается не смотреть на то, что у Агни прострелена грудь, несколько ножевых ран и выколот глаз. Потому что единственный способ не сломаться сейчас — верить в Себастьяна, всецело и неоспоримо.        — Я позабочусь о мистере Агни, — Сома воспринимает реальность урывками. Он не знает, подействовал ли на дворецкого приказ Сиэля или то, что принц, не вставая с колен, без конца повторял одно и то же, и редкий терпила выдержал бы такое. Гораздо важнее — что на руках Себастьяна Агни выглядит в безопасности.       Принц еще сидит и тяжело дышит, когда дворецкий где-то там скрывается вместе с раненым. Хочется пойти с ними, но ужас еще не оставляет, забирая последние силы, и юноша разрыдался бы сейчас, если бы в голове хоть одна мысль вставала четко. Он может только мысленно убеждать себя: все будет хорошо, Агни будет жить. Все будет хорошо, Агни будет жить…        — У тебя шок, — тихо произносит Сиэль, подходя к Соме, — Ты принц, а на коленях умоляешь о чем-то слугу.       Юноша медленно поворачивается к мальчику. Перепачканное кровью лицо в обрамлении растрепанных лиловых волос и все еще полубезумный, неостывший взгляд — зрелище не для слабонервных.        — Агни не «что-то», — цедит Сома, сам поражаясь, откуда в голосе столько холодной ярости. Сиэль ничего не отвечает. Он не понимает, но какая разница?       Переживания, наконец, окончательно добивают принца. Он внезапно перестает видеть Фантомхайва, с обеспокоенным криком бросившегося к гостю, и сам крик слышит как сквозь воду. Кажется, мальчик все же подхватывает Сому прежде, чем тот оседает на пол, но удержать сознание, слишком долго цеплявшееся за соломинку, уже не удается. Последнее, что успевает произнести принц, прежде чем совсем перестать что-либо понимать — имя его слуги. …       Сома видит свой дворец, а в нем снуют туда-сюда слуги. Ребенком он не понимал, почему при таком количестве человек — больше трехсот — лишь Мина могла разрушить ощущение одиночества. Родители управляли страной, это мальчик знал, поэтому довольно рано перестал требовать их внимание к себе.       Ему семнадцать. Он сидит на широком диване в окружении десятка подушек. В комнате жарко, но уж к этому не привыкать. Мины нет во дворце, иначе она была бы рядом. Агни ставит на столик перед Сомой чай и гулаб джамун.       Принц вздрагивает и смотрит на стол.        — Принц Сома, я сделал вам чай.        — Принц Сома, вы стали прекрасным человеком…        — ПРИНЦ СОМА!..        — Принц Сома, ваш кхансама… Был счастлив…       Сома вскакивает и вцепляется в руку Агни. Момент он выбирает неудачно: слуга как раз наливал чай, и кипяток попадает на его левую руку. Только невероятная выдержка позволяет не уронить посуду и ограничиться секундной гримасой. Для принца же эта маленькая деталь — как ножом по сердцу.       Тем же, который воткнули в спину его кхансаме.        — Прости, — юноша отдергивает руки, зажимая в рот. Сколько боли придется еще вынести Агни из-за него?! — Прости, я… Тебе очень больно?       Слуга смотрит с недоумением. Он продолжает выполнять свою работу, несмотря на то, что по темной коже пошло явное покраснение.        — Нет, вы простите мою неловкость, — возражает мужчина, с виноватой улыбкой качая головой, — Я был нерасторопен и не успел убрать чайник. Что бы вам ни понадобилось, я должен был быть к этому готов.       Сома вытирает лоб и морщится. Он не понимает, воспоминания ли это, искаженные знанием будущего-настоящего, или фантазии. Но, определенно, живя в Индии, он был эгоистичным принцем. А Агни из-за этого превратился в тихое и смирное приложение к своему принцу. Это хорошо, если сравнивать с его прошлой жизнью. Но ужасно, если знать, каким будет итог.       Знать, что Агни не подумает о своей безопасности и исполнит долг слуги ценой своей жизни.       Сома хмурится и с решительной серьезностью поднимает голову, сжимая кулаки. Если пока он находится в мире своих мыслей, есть время приспособиться к тому, чтобы не воспринимать преданность своего слуги как должное.       Но едва он встречается взглядами с Агни, как дыхание перехватывает от ужаса: лицо кхансамы снова в крови, на месте глаза — глубокий разрез, и все это, как и тогда, на фоне искренней улыбки и безгранично любящего взгляда. С минуту принц смотрит на картину, которую никогда бы не забыл. Он не опускает взгляд, но чувствует, что у слуги одно огнестрельное ранение и два ножевых.       Все с той же улыбкой Агни закрывает глаза. Его ноги подкашиваются, и Сома неосознанно бросается вперед, успевая подхватить. В реальности ему бы не хватило сил поднять своего дворецкого, но принц уже не задумывается, где находится.       У него на руках истекает кровью и бормочет то немногое, что смог сказать, закрывая дверь, Агни. Снова.       Принц несется по коридорам дворца, как может. Он не помнит, где лазарет, не помнит, где родители. Людей по дороге тоже не встречает.        — Помогите! — задыхаясь от бега, юноша продолжает кричать, — Пожалуйста, кто-нибудь!       Он снова бесполезен. Он снова не может остановить эту кровь, которой окрашиваются руки, пол, весь дворец. Агни снова умирает из-за его слабости и наивности.       Сома больше ни о чем не может думать. Только о том, что тело на руках становится легче, и юношу прошибает холодом от мысли, что может быть тому причиной.       Агни.       Агни… …        — АГНИ!!!       Принц рывком садится на постели. Ему не хватает воздуха больше, чем если бы его душили несколько минут. Кто-то рядом вскрикивает — кажется, горничная. От столь резкого пробуждения перед глазами темнеет, и только спустя какое-то время Сома может увидеть, где находится.       Это незнакомая комната. Принц смутно припоминает, что у Сиэля есть отдельный дом-лазарет в поместье. Пахнет лекарствами, антисептиками и бинтами. Это отрезвляет, и клубок в голове вытягивается в отдельные, более понятные нити.        — Вам нельзя так вскакивать, — говорит какая-то девушка. Сома ошибся — это не горничная, а медсестра.       Правую кисть перебинтовали. Принц помнит, как ее прострелили.        — Вам все еще нужен покой, — снова раздается голос медсестры. Он высокий, звенящий. Раздражает.       Сома смотрит на свою руку. Если бы он не подставил ее под пулю, все закончилось бы быстрее. Преступник ограничился бы одним трупом. Агни бы не пришлось…       Принц снова вскидывает голову, вопрошающе глядя на врача и медсестру:        — Где… Агни? — собственный голос не слушается. Сома надеется, что у него галлюцинации, и на лицах напротив не скорбь, а просто волнение.       Проходит всего секунда, но юноша слышит, как бешено колотится сердце в ожидании. Он молит Кали, кого угодно, чтобы не услышать самое страшное.        — Он без сознания в соседней комнате. Сейчас его жизнь еще под угрозой, кровопотеря большая, но…       Соме больше не надо ничего слышать. Для него, как глоток воздуха, уже то, что сказал врач.       Агни жив. Прошел, наверное, час, и он не умер. Значит, Агни жив и будет жить.        — Себастьян чудом успел. Он сам вынул пулю и перевязал мистера Агни.       Принц снова не сдерживает слезы, но на этот раз он счастливо смеется и закрывает лицо, которое буквально горит от переживаний. Это, безусловно, еще одна истерика, но она гораздо лучше, чем то, что было, когда юноша колотил по двери.       Сознание становится все яснее. Сома будто хватается за крепкий поручень после того, как тонул и уже готов был распрощаться с жизнью. Врач подходит ближе, хочет что-то сказать, но принц отнимает руки от лица, хватая его за рубашку.        — Он правда жив? Вы ведь не пытаетесь просто оградить меня от истины? — это все еще слишком хорошо, чтобы поверить после часа чистой паники, но медик успокаивающе кивает, не раз и не два заверяет, что да, все в порядке, они позаботятся обо всем. И Сома в новом счастливом порыве повисает на шее врача, рыдая в широкое плечо, как ребенок, и лепеча одно и то же имя. Это тот самый момент, когда расплакаться можно, наконец-то, свободно.       Это не Агни вернули жизнь. Это ему вернули жизнь. …       Истерика должна была вымотать принца еще сильнее и отправить в очередной обморок, и медик уже приготовился укладывать его после успокаивающих объятий. Но вместо этого, когда слезы кончаются и волна эмоций оставляет его, Сома чувствует прилив сил.        — Отведите меня к нему, — когда врач отстраняется, возбужденно просит принц. На лицах медиков замешательство.        — Вам нужно отлежаться… — пытается возразить медсестра, и в глубине души юноша ее не винит: она просто выполняет свою работу. Но это заглушает глупая, безумная мысль, что ему все-таки солгали, и Сома чуть ли не кричит:        — Отведите меня к Агни! Я должен быть рядом с ним! Я не могу лежать здесь!..       Он готов сделать что угодно: осыпать обоих драгоценностями, своими руками передвинуть кровать… Лишь бы быть рядом с Агни. И, похоже, врач это понимает, с тяжелым вздохом кивая.       Сому ведут под руку в соседнюю комнату. Его еще трясет, и слуги не раз с беспокойством спрашивают, не лучше ли подождать и отдохнуть, тем более, принц еле переставляет ноги. Но, к счастью, идти недалеко, хотя Соме кажется, что он прошел половину Англии за это время.       Соседняя палата ничем не отличается. Там тоже сидят медсестры и переставляют лекарства и бинты. Взгляд принца цепляется за фигуру на постели и больше уже от нее не отрывается, когда медики подводят юношу ближе.       Агни, лежащий на животе, укрыт тонким одеялом. У него перебинтован глаз и грудь, и голова повернута так, что здоровую половину не видно. Его волосы аккуратно лежат на подушке, и это даже можно было бы назвать красивым, если не знать, что под бинтами, как минимум, четыре раны.       Сома смотрит на него, и в голове бьет осознание: это из-за тебя. Из-за тебя ему плохо. Из-за тебя он ранен. Из-за тебя его лицо изуродовано.       Принц смаргивает, пытаясь отрезвить разум. Агни бы в ответ возражал, как только возможно. Говорил бы, что, наоборот, он жив и счастлив благодаря Соме. Что это меньшее, чем можно отплатить. Что он готов служить принцу даже после такого. Или исчезнуть, чтобы не порочить взгляд господина своим уродством.       На этот раз приходится помотать головой, чтобы отогнать вполне свойственный слуге, но такой пугающий тем, что говорит, голос. Перебинтованная рука сама тянется, чтобы едва коснуться белых прядей, и с губ слетает едва слышное: «Агни…».       Принц опускается на колени у изголовья кровати, игнорируя протесты врачей. Он наклоняется, кладя голову на подушку и смотря в лицо Агни. От того, как спокойно это лицо, сердце щемит, но юноша подносит пальцы к приоткрытым губам слуги. Последние слезы стекают на подушку, когда Сома чувствует греющее кожу дыхание.        — Я останусь здесь, — негромко констатирует принц, даже не поднимаясь для разговора, — Больше я ни за что не оставлю его одного.       Врачи мешкают, стушевываются — им было велено присматривать за обоими гостями. Но Сома непреклонен (в переносном смысле), и в итоге остаются только две медсестры, а врач уходит под предлогом приготовления обезболивающего. Хотя, наверное, он понимает чуть больше Сиэля.       Сома смотрит, не отводя глаз. Его душа за те пятнадцать минут в кладовке перемололась тысячу раз, и сейчас мыслей о самом себе не осталось, хотя рука по-прежнему болит. Все, о чем он может думать что тогда, что во сне, что сейчас — Агни.       Вечно преданный. Вечно отдающий. Вечно заботящийся просто так, не требующий ничего взамен. И ничего не получающий.       Как принц мог допустить подобное? Все эти годы с тех пор, как он по своей прихоти спас человека, посвятившего за это свою душу Соме… Он относился к Агни, как к вещи, как к чему-то само собой разумеющемуся. Пока не оказался на грани того, чтобы потерять навсегда.       Для Сиэля Себастьян — просто талантливый дворецкий.       Для Сомы Агни — всё.       Принц смотрит и осознает, что его слуга потрясающе красив. Даже если глаз никогда не восстановят или заменят стеклянным, даже если шрам останется на всю жизнь, и ни одна девушка не посмотрит в его сторону — самый красивый. И юноша не позволит ему оставаться одному.       Служанки деликатно отворачиваются. Кажется, они тоже понимают многое. Поэтому не просят Сому все-таки встать, а дают стул, чтобы не сидел на полу. Принц благодарит через плечо и, даже пересев, снова ложится. Ему важно видеть, что Агни не больно.       Проходит еще час. Может, два. Врач приходил, проверял пульс и давление обоих и уходил. Сома все так же сидит, не заботясь о том, что спина потом будет болеть. Это неважно.       Самое важное лежит напротив, дышит, обжигая так и не убранные пальцы. И к горлу не в первый раз подкатывает ком от облегчения: они выжили. У них есть время, шанс, все самое необходимое. Что там у Сиэля, Себастьяна — без разницы. …       Сома не засыпает, но его состояние похоже на медитацию. Поэтому, когда Агни выдыхает чуть громче, и его ресницы вздрагивают, принц замечает это моментально. В груди как током бьет, а сознание, как фотоаппарат, подмечает малейшую деталь: чуть сжимающиеся губы, тихий стон и попытку поморщиться, из-за раны болезненную. Сома моментально протягивает здоровую руку и аккуратно, как по тончайшему тюлю, проводит пальцами от виска до скулы, где нет разреза. Он хочет, всей душой хочет, чтобы Агни было не так больно.       Когда мужчина открывает глаз, принц чувствует второй разряд тока и второе желание расплакаться. Вместо этого он улыбается — так счастливо, как никогда, и шепчет:        — Я здесь.       Агни сперва не понимает, что творится, и, наверное, даже плохо видит. Но он жив, он приходит в сознание, и Сома еще ни разу не чувствовал себя богаче, чем сейчас.        — Принц… — с пересохших губ это слетает тихо, хрипло, но больше юноша не хочет слышать ничего.        — Я здесь, — повторяет он, и голос дрожит, хотя плакать уже нечем.        — Слава Кали, — Агни дышит тяжело, похоже, грудная клетка серьезно повреждена, — Вы в порядке…        — Не напрягайся так, — просит Сома, глотая все никак не исчезающий ком и не убирая руку, продолжая касаниями снимать боль, — Ты ранен, не нужно сейчас много говорить.       И Агни замолкает, но то, что он хочет сказать, яснее ясного читается во взгляде.       «Вы принц, зачем вы это делаете? Я ведь всего лишь ваш кхансама…»       Сома хочет возразить, сказать, что Агни больше, намного больше, что он живет, дышит сейчас самой мыслью о том, что все обошлось, но слова застревают в горле, и вместо слов остается только улыбаться.       Агни говорил, что Сома — его свет, бог и солнце. И Сома готов всю оставшуюся жизнь светить ему, готов заботиться ничуть не меньше, забыв про титул и роли. Теперь он понимает, насколько важно было Агни делать что-то для своего принца, и от мысли, что теперь они могут отдавать это друг другу оба, сердце буквально выпрыгивает из груди. И пока в глазах слуги счастье при виде улыбки принца — он будет улыбаться.       Смысл жизни Агни — Сома.       Смысл жизни Сомы — Агни.       Пусть Сома и понял это позже всех.       Он не думает, полагается ли принцу делать что-то подобное, когда подается вперед и прижимается лбом ко лбу кхансамы, мягко придерживая рукой его затылок. Не думает — потому что это сейчас необходимо, и совершенно точно — обоим. Но при этом, когда все же плачет от того, как много в душе облегчения и радости, на периферии сознания удивляется, что слез еще хватает.        — Я всегда... - срываясь, сбивчиво дыша, но он должен это сказать, - Агни... Обещаю, я всегда... Я-я-я никогда... Не оставлю тебя... Одного...       Для спасения души Агни нужно было посвятить ее Соме. И он уже не сможет жить иначе.       Но теперь Сома готов посвятить ему в ответ свою. Потому что ему это нужно, чтобы жить. …