Пятая научная лаборатория
7 июля 2019 г. в 12:50
Примечания:
Энви/Эд, NC-17
Простите, что так долго не было глав!
Ставлю статус "завершён", но скорее всего будут еще главы.
– Какой непослушный ребенок, – закатив глаза, сказал гомункул, оглядев разбитые доспехи 48, – Тебе же сказали не совать сюда свой нос. Непослушных детей надо наказывать, что скажешь, Страсть?
Девушка махнула рукой, преобразуя абсолютное копье обратно в ногти.
– Делай, что хочешь, только побыстрее, – бросила Похоть.
Зависть подошел к Элрику, сидящему на полу. Алхимик был вымотан битвой, но серьезных ранений не получил.
– Отлично, значит можно чуток развлечься, – подумал гомункул.
Эдвард хотел было что-то сказать, бросить какую-нибудь колкость, но очень сильный удар коленом в живот заставил его безвольно рухнуть на пол. Правая рука была так некстати сломана, из-за чего мальчик не мог воспользоваться алхимией.
Гомункул ловко поднял блондина, перекидывая через колено. Эдвард попытался пнуть его ногой, но живот все еще адски болел после удара.
– Лучше не рыпайся, – ухмыльнулся Зависть, заламывая левую руку Элрика за спину и стаскивая штаны.
– Эй, ты что творишь?! – задергался алхимик, оставшись в трусах.
– Я же тебе сказал, непослушных детей надо наказывать, – сказал гомункул, затягивая ремень на спущенных штанах Эдварда, фиксируя таким образом его ноги.
Алхимик хотел было возмутиться, но, стащив трусы, рука Зависти с силой опустилась на его зад, оставляя алеющий отпечаток ладони. Сразу после этого последовало еще несколько звонких шлепков.
– Ну нет, так неинтересно, – сказал гомункул, бросив Эдварда на пол.
Элрик хотел встать, но его тут же прижали ногой. Где-то над ухом послышался металлический лязг и через секунду на ягодицы мальчишки опустилась пряжка ремня, отцепленного от доспехов. Острый угол вонзился в кожу, оставляя глубокую царапину.
Зависть порол с такой яркостью, что у Эдварда с трудом получалось сдержать крик. Ремень раз за разом опускался на задницу мальчика, оставляя рваные раны. Гомункул с трудом сдерживался, чтобы не начать бить в полную силу, иначе был велик риск искалечить ценную жертву.
Пряжка ремня вонзалась в плоть, разрывая ее, оставляя кровоточащие рубцы. Эдвард шипел от боли, закусив рукав, чтобы не закричать. Тело содрогалось при каждом ударе, подрагивая от напряжения.
– Хватит дергаться! – рявкнул Зависть, пнув мальчика ногой по ребрам.
Эдвард закашлялся, дыхание сбилось, словно воздух выбили из легких. Задницу саднило, с каждым ударом она превращалась в кровавое месиво. С губ мальчика срывались стоны, он уже не мог их сдержать.
Когда на ягодицах в буквальном смысле не осталось живого места, Зависть сложил ремень вдвое, хлестнув им в полную силу. Уцелевшие ткани лопались от удара, заставляя Эдварда кричать и извиваться в попытке увернуться и хоть немного унять боль.
Гомункул продолжил пороть, снова и снова опуская ремень на задницу жертвы. Эдвард дрожал от болевого шока, боль была нестерпимой и сравнима с той, что он испытывал, когда потерял ногу.
– Зависть, полегче с ним, – напомнила Похоть, стоявшая сзади все это время.
Гомункул никак не реагировал на ее слова, продолжая избивать мальчика, который начинал биться в агонии.
– Зависть, – повторила девушка с нажимом, – Заканчивай.
Эдвард уже не мог кричать, голос давно был сорван, а сил не осталось. Он прохрипел в попытке что-то сказать, но был проигнорирован.
– Я же даже встать не смогу... – с отчаянием подумал мальчик.
Зависть уже даже не прижимал жертву к полу, убрав с его лопаток свою ногу. Эдвард тихо всхлипывал после каждого удара, в который гомункул вкладывал невероятную силу, вздрагивая всем телом, но вскоре затих.
– Зависть! Он жив вообще? – возмущённо спросила Похоть.
– Да жив, что с ним будет, – отмахнулся Зависть, но вдруг обратил внимание на то, что мальчик лежит тихо и неподвижно, – Эй! – гомункул покачал алхимика, толкая ногой в плечо, но реакции не последовало.
Зависть бросил ремень, смотря на кровавое месиво вместо ягодиц мальчика. Вокруг были брызги крови и ошметки кожи и других тканей, разлетающихся в стороны из-под сокрушительных ударов. Глаза Эдварда были закрыты, губы чуть подрагивали, словно в попытке что-то сказать, его всего трясло от боли, мокрые от слез щеки покрывал лихорадочный румянец. Мальчик был без сознания.